Если же у тебя его нет, то ты, конечно, и слаб, и беззащитен.
Может, лишь когда-нибудь позже мы перебрались бы в Ленинград, как это сделал брат Виллу, чтобы все-таки ближе к дому. Когда кончилась бы война и пробудилась бы тоска по родине. Уж не знаю, просыпался ли там Виллу в слезах по ночам, этого он мне не говорил, мужчины ведь не плачут. По крайней мере, в открытую. Вольна была думать и так и эдак. Я следила за выражением его лица все эти последние полтора часа, в течение которых он осматривал ввергнутую в неразбериху близких боев Нарву. То были не одни лишь воспоминания, в глубине души он определенно мог чувствовать, что пришел сюда в последний раз и уже больше ему возврата не будет.
Я, конечно, понимаю, что мать никогда не рассказывала тебе, с каким рвением мы в то лето торопились выбраться из Нарвы, когда наши ребята располагались в Аннинском. Что бы ты в этом могла понять? Ведь там твоего отца не было, с твоим отцом они познакомились спустя несколько лет. В этом смысле упрекнуть ее не в чем. Один только твой покойный отец не любил вспоминать про те времена.
На миг нас разделило наполненное воспоминаниями молчание. Эта тишина у каждой из нас своя.
Да, только после Нарвы у нас началась сплошная кочевая жизнь. В Пыльтсамаа мы жили в маленькой комнатушке с отгороженной плитой, в Германии прозябали в бараке; когда наконец добрались до Швеции, то и тут нам вначале дрли комнату в бараке. Теперь мне уже многие годы кажется, что я так и продолжаю жить в бараке, только и всего, что бараки стали попросторнее и с удобствами, окна шире и комнаты не такие крохотные, да и мебели со склада выдали побольше. Когда вышла замуж, почувствовала себя на мгновение по-другому, но только на мгновение. Супруг мой быстро отучил меня от ощущения родного дома. Сентиментальная тоска по прошлому, которому нет места в деловом разумном мире. Там, где тепло и уютно, там и дом родной,— просто и доходчиво, не так ли? Он был до мозга костей человеком гостиничных номеров.
Ну, девка, теперь ты, наверное, сгущаешь краски.
По такому случаю выпьем бокал вина, ведь кто знает, тетя! Зина, когда нам еще доведется посидеть вместе, и доведется ли вообще. Тут и визы требуются, да и вообще с каждым годом все меньше остается предприимчивости. С тобой у меня странно получается. Мы ведь так мало бывали вместе, но, несмотря на это, все равно возникает ощущение, будто я лишь через тебя смогу узнать что-то очень существенное и затаенное про самое себя. Неужели это только потому, что ты вызываешь перед моими глазами к жизни юность моей матери, о которой она сама предпочитает умалчивать? Нет, я не верю, что это так просто объясняется. Я не настолько Явно я человек, но уже особый разговор. Так в чем же дело?
Девонька ты моя, и что за странной жизнью вы живет. Каждый только за себя. У наших ребят оставалось для нас куда меньше времени. Они сокрушали государство и вовсю раскручивали мировую революцию. Нам друг с другом удавалось бывать лишь урывками. И все же, рассуждая теперь задним числом, этого было так бесконечно много, хватило воспоминаний на всю жизнь. Странно подумать, но сейчас мне кажется, будто я все это необыкновенное лето восемнадцатого года выстояла бок о бок с Яаном. Но где там! У него свой отряд и своя граница, с которой нельзя было глаз спускать, у меня в Нарве — родители и младшая сестренка, о которых надо было заботиться. И все равно мы с ним были нераздельны, хотя, случалось, проходило недели две без единого поцелуя, когда мы друг друга и в глаза не видели.
Тетя Зина, вы, наверное, больше по существу воспринимали идею мужского и женского равноправия, вы за нее боролись. У нас же оно, как утверждают, само собой разумеется да и достигнуто так давно, что никто ею уже и в грош не ставит. Мой муженек никогда об этом и не заикался. Как только ему становилось со мной скучно, он сразу же подыскивал себе более увлекательное занятие. Ну, разумеется, предоставлял и мне полную свободу поступать так же. Ему и в голову не приходило,,что мне нужна не свобода возможности в любую минуту куда-нибудь уйти руки в брюки, а, наоборот, ощущение защищенности и сознание того, что рядом близкий человек. Мы, женщины, видимо, иначе созданы Мужчинам зачастую достаточно дома горячего обеда и свежевыглаженной рубашки, чтобы где-то на стороне, в интеллектуально насыщенных кругах, жить своей большой и глубокой духовной жизнью, к которой, правда, время от времени неизбежно присовокупляются и маленькие взбадривающие плотские удовольствия. Мы, разумеется, сами виноваты в своих средневековых устремлениях и влечениях, с нами ведь невозможно мириться продолжительное время, современный мужчина этого не выдерживает.
Ну и повыцвела же у тебя душа!
Да уж чего там.
Не знаю, пожалуй, я покажусь тебе чересчур ветхозаветной, но, по-моему, у каждого человека должна быть своя цель или свои идеалы, неважно какие. Это для тебя как становой хребет, если вдруг беспомощно опустятся руки
Ах, тетя, ну разве можно быть такой наивной в последней четверти двадцатого века! Откуда ты берешь эту веру эпохи Возрождения да еще пытаешься и другим ее привить? Прошел беззаботно денек, ничего плохого не случилось — и слава богу. Еще не грянул тот последний всеповергающий гром Значит, доживем до завтра. Жизнь все равно похабна, государство погрязло в зле, а политика питается сплошной коррупцией, не стоит и руки марать. Голубоглазое время революций с развевающимися знаменами давно миновало. Мы слишком разумны и скептичны, чтобы вознамериться свершить еще нечто подобное В конечном итоге все равно все становится только хуже
Слишком разумны? Или равнодушны?
Почему же у тебя на глаза навернулись слезы, если все едино?
Нехорошо, тетя Зина, так пристально подглядывать за человеком рядом с гобой. Забираться в чужую душу. За каждым следует сохранять его право прятать в глубине души клочок духовного надела, где человек имеет возможность скрытно от любопытных взоров зализывать нанесенные ему жизнью раны. Оставь и мне эту возможность. Ты же видишь, что я завидую тебе, хотя и гораздо моложе тебя. Ты, бывает, так глубоко заглядываешь мне в душу, что оторопь берет. Но знаешь, в чем я уверена? Если бы все тогда пошло по-другому, обернулось бы счастливее и ты стала бы мне на деле теткой, мы бы с гобой великолепно ладили. Я просто чувствую это.
Спасибо, Лууле.
И вовсе это мой черед и мой долг благодарить тебя. Когда я здесь изо дня в день мечусь между домом и своей конторой, нет у меня ни причины, ни побуждения задумываться о чем-нибудь существенном, одни лишь деловые бумаги да ежедневные расходы на уме. Сейчас вот соображаю, что эдак можно и без мозгов остаться. Орган, которым никогда не пользуются, он ведь отмирает, не правда ли? Закон природы. У меня после твоего приезда будет над чем пораскину 1ь умом. Выходит, что в мире все же еще найдется и такое, о чем стоит призадуматься.
В дядю пошла, как мне кажется, Яан тоже всегда велел головой думать, способность мыслить — самая большая сила человека, любил он повторять. Ты сама до всего додумайся, тогда не надо будет бояться, что кто-нибудь сможет тебя одурачить. Однажды, когда он перед уходом из Нарвы был у нас дома и произнес такие слова, отец мой даже рассердился. Отец был истинно крестьянской душой в фабричной рубахе. Он фыркнул, мол, чего морочишь девке голову, думать — мужское дело, у женщин хватает прочих занятий, у них волос долог, да ум короток. Яан дружелюбно улыбнулся, спорить не стал, но все-таки съязвил: ты, папаша Аунвярк, говоришь так, будто все еще живешь у помещика в батрацкой хатке, а сам ведь давным-давно уже фабричный и выполняешь тонкую работу по металлу эти слова запали в сердце. Он и впоследствии не раз возвращался к этому разговору, дескать, тоже мне умник нашелся, яйцо начинает курицу учить, стоило лишь парню побывать на войне, как у него и для других ума набралось. Но спорить в тот раз он не стал, видно, нечего было возразить. С Яаном вообще было трудно спорить, он говорил рассудительно и с подкупающей, исключавшей всякую обиду.
Лууле уставилась в противоположную стену, она вдруг перестала меня видеть и слышать. Вдруг стало неуютно, будто что-то в этот мы должно непременно произойти. И тогда где-то за стеной или на потолке раздался сильный шум, словно возле дома промчался поезд. Откуда здесь железная дорога? Железной дороги нет, есть водопроводные трубы. Эти современные дома во всем мире так прослушиваются. Смотрю на часы, они показывают ровно восемь. Лууле пробуждается от оцепенения.
Ну, тетушка, осталась еще капелька на донышке, давай допьем С завтрашнего дня снова стану жить своей обычной трезвой жизнью.
Каждый день, придя домой, буду испытывать страх — вдруг в дверях. наконец нашла себе в центре юрода дешевую комнату, в субботу начну перебираться. Она ни о чем не спросит, лишь объявит о своем решении, я это знаю наперед. Тогда мне останется только в одиночестве глазеть на экран телевизора и ровно в восемь вечера слушать, как в ванной низвергается вода,— вот весь мой контакт с остальными людьми. Разок в месяц соберусь, позвоню матери, справлюсь о здоровье. Если случится воскресным утром спускаться по лестнице в метро, старики Грендалы очень мило поприветствуют меня, и старушка тут же начнет с жаром объяснять, какие чудные, одаренные внуки у них, такие умные и так здорово преуспели. Сегодня они конечно же придут в гости, сегодня уж непременно. Она для них яблочный пирог испекла.
Порой, когда у меня бывает совсем уж паршивое настроение и одолевает злость, цежу про себя сквозь зубы, что они просто выдумали себе этих одаренных внуков, тут и невооруженным глазом видно, что сами-то бездетные. Но это несущественное обстоятельство они с годами успели забыть
Может, и я постепенно забуду, как все обстоит на самом деле, и, оставшись в полном одиночестве, когда меня уже попросят с работы, тоже начну ждать гостей из Нарвы или хотя бы с Нарвавэген, стану выходить встречать их по воскресеньям у метро? Когда-нибудь, когда Грендалы освободят там свое место.
Ну вот, теперь и ты наподобие матери совсем уж' несчастной стала, придавленная непомерным грузом отчаяния и смирения Просто нет более жалкой, покинутой всеми старушки на свете' А чего тебе, собственно, не хватает? Руки-ноги на месте и здоровьем не обижена, как многие,— чего еще желать? Ты лучше представь, что многие другие всего этого лишены, и тебе станет стыдно, не так ли!
И то верно, мол, чего это мне не хватает? Разве что самого пустяка. Вечно в одиночестве маюсь. Знаешь, когда Пийа еще в школу ходила, она и тогда все больше уединялась Отчасти из отвращения к домашней атмосфере, но не только. В те годы среди молодежи как раз вошли в моду свои шайки, все подражали хиппи, если не напрямую террористам из группы Бадера-Мейнхоф, жили коммуной, как в поросятнике, домой заходили лишь изредка, разве что утолить голод и сменить одежду, когда она уже совсем сползала с плеч. Презирали скопом весь взрослый мир, этот омерзительный ез^аЬНьЬтегй. Молодые бунтовали, и моя Пийа не отставала от других, она никогда не хотела отстать от ватаги. С тех самых пор я, по сути, ничего и не знаю о ее жизни, лишь самые незначительные, лежащие на поверхности факты. Одно время она ходила в страшном рванье; я пыталась из чувства неловкости подсунуть ей что-нибудь поприличнее, но нарывалась в ответ лишь на издевку. Они тогда тряпьем своим бунтовали против благопристойного бюргерского уклада жизни. Мой муженек только усмехался: пройдет, относись к этому спокойно. Он всегда советовал относиться ко всему спокойно. Полагаю, ему было просто безразлично. Не иначе как безразлично, это показало все последующее. Но в одном он оказался прав: все прошло, никакая мода не осталась насовсем.
Ты когда-нибудь разговаривала с дочерью на равных?
И слушать не хочет. Возможно, я опоздала А ты знаешь, как неимоверно трудно уловить этот нужный момент? Все думаешь, что ребенок для разговора еще не дорос, вспомнишь свое детство и убеждаешься — она еще не поймет, необходимо разговор отложить. Пока в один прекрасный день не откроешь рот и вдруг в ошеломлении обнаруживаешь: она уже переросла этот разговор и теперь она глуха к твоим словам. Ни малейшей возможности установить контакт. Ну, не трагедия ли?
Погоди, вот у меня и возник подходящий случай спросить: а вы свою революцию тоже делали ради простого бунтарства, мол, потом будь что будет? Или собирались чего-то достичь и затем покончить с бунтом? Смешной вопрос, да? Видишь ли, судя по Пийе, видно, что им, кроме самого бунтарства, ничего не нужно, у них все и без того, бунт становится образом жизни, вовсе не средством. Они своим бунтарством ничего и не хотят достичь. Просто без него жизнь станет невыносимо скучной. Когда это до меня доходит, мне иногда становится страшно за будущее Что произойдет, когда мир однажды полностью и повсеместно перейдет в руки этого поколения? Неужели дело действительно обстоит так, что, когда десятилетиями не бывает войн, людей обуревает некая жестокая страсть самоуничтожения и они начинают разрушать то, что доселе через каждые двадцать лет дотла сметала очередная война? Неужто они на самом деле собираются так же приступить к разрушению городов, дай только время? Чтобы не осталось камня на камне от предыдущей жизни?
Безумные мысли. Надеюсь, не гы сама их выдумала? Не хочется верить. Совершенно ясно, мы вершили революцию с одной бесхитростной целью: чтобы наконец решительно изменить жизнь к лучшему и на том остановиться. Какой безумец мог бы всерьез уверовать в плодотворность нескончаемой революции? Хотя да, мне доводилось слышать подобные призывы, однако я не считаю, что они такие уж серьезные. Бумага все стерпит. Может, это просто так, вольная игра мысли и страсть к подначке, мол, посмотрим, что они ответят на столь беспардонный призыв. Представляю, крикунам это нужно для самоутверждения.
Мы словно бы говорим об одном и том же, но все время как-то слегка вскользь, будто нас посадили под неким неверным углом по отношению друг к другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41