В Ил. I 474, когда отроки поют Аполлону пэан, Аполлон
наслаждается в душе его слушанием; ХVIII 526 - два пастуха наслаждаются
свирелью, 604 - толпа наслаждается хороводом, ХIХ 18 - 20 - Ахилл, готовясь
к бою, берет в руки оружие, приготовленное ему Гефестом по просьбе Фетиды,
его матери, и "наслаждается в своей душе", созерцая искусную работу. В Од. I
347, VIII 45, ХVII 385 певец "услаждает" пением; I 421, 423, ХVIII 305 - 307
- женихи услаждают, обратившись к пляске и сладкому пению; IV 47 гости
Менелая "наслаждаются созерцанием глазами" его дворца, VIII 429 -
"наслаждаться пиром и слушанием песенного гимна"; ХV 393, IV 239, 528 ХХIII
308, Ил. ХV 393 - "наслаждаться" хорошим, красивым разговором; Гимн. I 150 -
ионийцы услаждают Аполлона "кулачным боем, пляской и пением" и т.д.
Поразительное умение совместить жизненный онтологизм с
бескорыстно-любовным отношением к жизни сказывается у Гомера в полной мере и
здесь. Жизненная заинтересованность и бескорыстная, так сказать,
сверхжизненная любовная созерцательность пронизывают тут одна другую до
полной взаимной неразличимости. О "наслаждении" Гомер говорит, в общем,
довольно часто, и оно относится у него к любым предметам, не только к
искусству. Но все эти предметы и "наслаждение" ими всегда более или менее
подернуты у Гомера этой неуловимой и тонкой эстетической дымкой. Таково
"наслаждение" и от созерцания природных явлений: Ил. VIII 481 - о
наслаждении лучами Гелиоса и ветрами; Од. V 74 - увидев красоты острова
Калипсо, даже и бог "получил бы наслаждение в своем сердце от созерцания";
Ил. V 760 - Киприда и сребролукий Аполлон наслаждаются поражением ахеян и
т.д.
Таким образом, 1) огромный гомеровский материал свидетельствует о слиянии
эстетически-бескорыстного и жизненно заинтересованного отношения поэта к
бытию и 2) этот материал требует признать, что область чувств и настроений,
связанных с искусством, отличается тем же самым основным для всего
греческого эпоса - синтезом. Это - не какая-нибудь редкость, а в буквальном
смысле слова стандарт всего греческого эпического мироощущения и стиля.
В заключение бросим взгляд на материал, который дают нам гомеровские
гимны, и, прежде всего, на гимн III, который посвящен Гермесу и интересен в
связи с проблемой юмора у Гомера. Этот замечательный гимн может служить
очень хорошим резюме и сводкой всего самого главного, что можно сказать об
эстетике Гомера.
Как мы знаем, Гермес изобрел лиру. Он сделал ее из случайно найденной
черепахи. С большим смаком автор гимна изображает сам процесс изготовления
(39 - 51). Но мы здесь приведем лишь стих, где говорится о первом
музыкальном исполнении: Гермес играет на лире и поет под ее аккомпанемент.
Поет он на те же известные нам из гомеровских поэм темы, которые сразу и
серьезны, "божественны", и чувственны, игривы, пластичны (51 - 61):
Милую эту утеху своими сготовив руками,
Плектром одну за другою он струны испробовал. Лира
Звук испустила гудящий. А бог подпевал ей прекрасно.
Без подготовки попробовав петь, как на пире веселом
Юноши острой насмешкой друг друга язвят, не готовясь,
Пел он о Зевсе - Крониде и Майе прекрасно - обутой,
Как сочетались когда-то они в упоеньи любовном
В темной пещере; о собственном пел многословном рожденьи;
Славил прислужников он и жилище блестящее нимфы,
И изобилие прочных котлов и треножников в доме.
Дальше мы читаем, как хитрый музыкант Гермес угоняет у Аполлона его коров
и, чтобы оставить этих коров у себя, после того, как коровы были обнаружены,
он не нашел ничего лучшего, как подействовать на Аполлона своим
художественным исполнением. Вот это исполнение вместе с его результатами
(418 - 438):
Положивши на левую руку,
Плектром испробовал струны одну за другою. Кифара
Звук под рукой гулящий дала. Аполлон засмеялся,
Радуясь, в душу владыки с божественной силой проникли
Эти прелестные звуки. И всею душою он слушал,
Сладким объятый желаньем. На лире приятно играя,
Смело сын Майи по левую руку стоял Аполлона.
Вскоре прервавши молчанье, под звонкие струнные звуки
Начал он петь, и прелестный за лирою следовал голос.
Вечно-живущих богов воспевал он и темную землю, -
Как и когда родились, и какой кому жребий достался.
Первою между богинями он Мнемосину восславил,
Матерь божественных Муз: то она вдохновляла Гермеса.
Следом и прочих богов по порядку, когда кто родился,
И по достоинству стал воспевать сын Зевса преславный, -
Все излагая прекрасно. На локте же лиру держал он.
Неукротимой любовью душа разгорелася Феба.
И, обратившись к Гермесу, слова он крылатые молвил:
"О скоторез, трудолюбец, искусник, товарищ пирушки,
Всех пятьдесят бы коров подарить тебе можно за это!
Мирно отныне с тобою, я думаю, мы разойдемся".
Мифологическое содержание музыки и пения Гермеса вполне соответствует его
исполнению. Главное здесь - это всепобеждающее действие музыки, очевидно,
прекрасно знакомое автору гимнов. Никакое богатство, никакие коровы, никакие
стада не идут в сравнение с наслаждением от искусства. И в дальнейшем это
изображается в гимне еще более яркими чертами. Следует полностью прочитать
восторженную речь Аполлона (439 - 462).
Аполлон говорит, бери все за музыку, все богатства, всю власть, весь мир!
Гермес сам знает могущество искусства и, отдавая кифару Аполлону, чтобы тот
сам на ней играл, он говорит (476 - 488):
Пой и играй на кифаре, и праздник устраивай пышный,
В дар ее взяв от меня. Ты же, друг, дай мне славу за это.
Звонкую будешь иметь на руках ты певицу-подругу,
Сможет она говорить обо всем хорошо и разумно.
С нею ты будешь желанным везде, - и на пире цветущем,
И в хороводе прелестном, и в шествии буйно-веселом.
Радость дает она ночью и днем. Кто искусно и мудро
Лиру заставит звучать, все приемы игры изучивши, -
Много приятных для духа вещей он узнает через звуки.
Тешиться нежными станет привычками с легкой душой
И от работы бесчастной забудется. Если же неуч
Грубо за струны рукою неопытной примется дергать,
Будет и впредь у него дребезжать она плохо и жалко.
Аполлон, конечно, отдал Гермесу за кифару все свое стадо, после чего оба
брата вернулись на "многоснежный" Олимп, "наслаждаясь" лирою, и "радость
взяла промыслителя Зевса" (506).
Во всем этом изображении всевластной стихии искусства особенно важны два
обстоятельства. Во-первых, чистота и бескорыстие эстетического сознания,
рождаемого искусством. Тут особенно важен 449 стих с его терминами 1)
eyhrosynn - "светлая радость духа", 2) eros - "любовь", 3) hndymos hypnos -
"сон", "блаженство". Едва ли тут имеется в виду сон в обыкновенном смысле
слова (хотя бы и "благодатный"). Тут, несомненно, имеется в виду та
завороженность, усыпленность, зачарованность, которую приносит человеку
искусство. Человек погружается в некое безвольное, сверх-жизненное
состояние: он как бы умирает, засыпает для практической жизни, и он всецело
погружается в "светлую радость духа" и в "любовь". "Блажен человек, если
музы любят его: как приятен из уст его льющийся голос" (ХХV 4).
Во-вторых, очень важно в этом гимне отделение эстетического сознания от
сознания религиозного и, в частности, пророческого. Ведь для грека той поры,
казалось бы, существует только одно общее мифологическое сознание, оно же
религиозное, оно же и эстетическое. И тем не менее Аполлон, с такою
щедростью одаривший Гермеса всеми богатствами и дарами, отказывает ему в
даре прорицания, который от Зевса определен только одному Аполлону (533 -
549). Значит, то, что Гермес пел о богах, не имеет специфически религиозного
значения, но зато, несомненно, имеет эстетическое значение, это и
подчеркивается здесь много раз. Едва ли нужно доказать важность этого
разграничения. Для всей последующей античной (и не только античной) эстетики
оно имеет фундаментальное значение.
4. Нераздельность искусства, природы, ремесла, науки и жизни
Переходя к краткой оценке всего вышеприведенного материала, мы, прежде
всего, сталкиваемся с фактами несомненного отождествления искусства и жизни.
То, что у Гомера красота есть божество и главные художники суть боги, - уже
это одно делает искусство чрезвычайно онтологичным, чрезвычайно близким ко
всякому творчеству жизни, поскольку боги являются основными принципами и
потенциями именно жизни и бытия. Мало сказать, что у Гомера искусство не
оторвано от жизни. Когда говорится об отрыве или неотрыве искусства от
жизни, то предполагается, что искусство не есть жизнь, а только может более
или менее близко к ней стоять, и что жизнь не есть искусство, а только может
более или менее глубоко воплощать его в себе. У Гомера же невозможно
говорить даже о близости искусства с жизнью, даже об их неразрывности. Здесь
искусство и жизнь представляют собою полное тождество; тут не две области,
вступающие в известное соотношение, а только одна и единственная область. В
отношении Гомера нельзя говорить и о том, что он мыслит всякое искусство как
прикладное. Тут нет ровно никакого прикладничества, потому что последнее
опять-таки исходит из неантичной антитезы чистого искусства и прикладного
искусства: есть-де искусство само по себе, и есть, с другой стороны,
приложение его к жизни. Все дело в том и заключается, что здесь вообще нет
ни европейского опыта чистого искусства, этой кантовской "формальной
целесообразности без цели", ни опыта прикладных употреблений. Строго говоря,
нельзя утверждать за таким отношением к искусству и целей утилитаризма.
Гомеровское искусство (как в значительной мере и вообще вся античная
красота) даже и не утилитарно.
Гомер, а за ним и вообще строгая классика, просто не различает искусства
и жизни, не различает их в основном и в самом главном, не различает самой,
так сказать, их субстанции. Как жизнь есть творчество, так и искусство есть
творчество; и это творчество - не идей, не форм, не чистых выразительных
образов, а творчество самой жизни, творчество вещей, тел, предметов, -
наконец, просто рождение детей. Недаром самое слово, выражающее у греков
понятие искусства, technn, имеет тот же корень, что и tictA - "рождаю", так
что "искусство" - по-гречески "порождение", или вещественное создание вещью
из самой себя таких же, но уже новых вещей. Еще больше говорит о
вещественности латинское ars, связанное с корнем ar, наличным, например, в
греческом arariscA, что значит "прилаживать", "сплачивать", "строить", так
что ars, собственно говоря, значит "то, что прилаживается", "строится".
Но ведь жизнь есть творчество самое разнообразное. И гомеровское
"искусство" также объединяет в себе самые разнообразные моменты, которые мы
в новой Европе так привыкли различать. Что мы "творим" в жизни? Мы прежде
всего делаем "вещи", - столы, стулья, дома, горшки, обувь и др. Создавание
таких вещей по-гречески есть тоже technn, другими словами, у Гомера для
"искусства" и "ремесла" существует один и единственный термин. Гомер (а за
ним, пожалуй, и грек вообще) не различает искусства и ремесла. Ему все
равно, в основном, делать ли статую Афродиты или шить сапоги. То и другое
есть реальное творчество реальных вещей. Современная Европа отличает
Афродиту от резиновой галоши тем, что первая-де имеет значение сама по себе,
а вторая - вещь житейского обихода. Но как раз этого различения и нет у
Гомера. Афродита - вовсе не предмет любования. Это богиня, или статуя
богини, обладающая вполне жизненной энергией, вполне "интересной", вплоть до
помощи в половом акте. С другой стороны, обувь для классики вовсе не есть
только вещь жизненного обихода. Вспомните, как Гомер наслаждается всеми
этими сандалиями, пряжками, ремешками, дверными ручками. Ему не приходит в
голову делать какое-либо противопоставление чистого наслаждения и жизненной
полезности. Итак, искусство и ремесло есть здесь одно и то же, и
терминологически и фактически.
Далее, в жизни мы творим не только вещи, но и мысли, образы, идеи. Это -
тоже вполне жизненное творчество. Тут, правда, не очень ярко выступает
вещественность самого творимого предмета, но зато усилия для создавания
таких предметов являются вполне жизненными, реальными и даже физическими,
телесными, материальными. Чтобы создать такие предметы, надо думать, читать,
писать, пользоваться инструментами. А ведь все это связано с физическим
трудом, с тем или иным телесным напряжением. И вот получается замечательная
вещь: Гомер не только не отличает искусства от ремесла, но он не отличает
его и от науки; и для общих понятий существует опять-таки тот же самый
единственный термин - technn. Ведь эта technn бывает у греков не только
сапожная, горшечная, плотничья, кузнечная, но она бывает и арифметическая,
геометрическая, диалектическая, логическая и т.д. Как нам ни ясен основной
принцип гомеровского гения, неоднократно формулированный выше, но все же
нельзя не подивиться этому замечательному факту. Мы с удивлением убеждаемся,
что даже самые отвлеченные науки грек понимает не как действительно
отвлеченную предметность чистого мышления, а обязательно как более или менее
напряженное, чисто жизненное и в известном смысле телесное искание и
творчество, как некую техническую и ремесленную сноровку.
Искусство, ремесло и наука для грека одно и то же, даже терминологически,
и главный вдохновитель всего этого - Гомер с его искусством, данным богами с
его художественным творчеством, неотличимым от мысли и знания.
Далее, жизнь есть творчество и в смысле переделки действительности, в
смысле ее изменения, улучшения, совершенствования. Такова, например,
медицина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102