Только мировое государство могло дать ресурсы для растущих культурных и
социально-политических потребностей.
Далее, государство непосредственное (т.е. античная аристократия и
демократия) должно было перейти в государство опосредствованное, непрямое. В
самом государстве должна была произойти дифференциация, подобная той,
которая происходила в рабовладении. Государство дифференцировалось на
аппарат и на некую внутреннюю жизнь, которые до этих пор - в
аристократическом и демократическом мире классики - не были разделены и
представляли единое и неразличимое целое. Эллинизм политически
характеризуется как монархия и притом абсолютная монархия, если брать самый
принцип и целевую установку и пропускать бесконечные оттенки фактической
жизни истории. Какая-то внутренняя сила и произвол управляют здесь самим
государством, и граждане отныне общаются с этой силой не прямо, как в
классических аристократиях и демократиях, а косвенно, опосредствованно,
через аппарат государства и чиновничество, ставший отныне чем-то
неокончательным, чем-то выражающим еще другую власть. Так, в античности
появляется чиновничество как специальное сословие, ибо только здесь
появляются люди, которые посвящают себя государству, отличая его и от своей
личной жизни, и от экономической жизни, и от общекультурной. Здесь впервые
развивается сложный государственный аппарат, сложная система управления
провинциями, напряженная централизация власти и дальновидная мировая
политика.
Так возникает эллинистически-римский государственный абсолютизм,
универсализм, рационализм, чиновный иерархизм, вся эта огромная мировая
государственная машина с колоссальным административным, чиновным аппаратом,
весь этот социальный и в то же время детальнейшим образом рефлектированный
космос (получивший окончательную форму только в эпоху позднего эллинизма, в
виде римской империи), пришедший на смену миниатюрного, непосредственного,
элементарно-обозримого, наивного и "интуитивного" классического
государства-города.
г)
Совершенно ясно, что эта новая культура, возникшая в Греции в эпоху
эллинизма, уже не могла быть культурой личности в ее непосредственных
функциях производственно-технической организации рабской массы. Здесь
личность дается уже не как принцип вообще, а как внутренне развернутый
принцип. Личность здесь погружается в себя, отходит от внешнего мира,
становится аполитичной. Философы эллинизма все наперерыв вопиют нам о своей
аполитичности, проповедуют отход от общественности и государственности. Это
и стоики, и эпикурейцы, и скептики. Для всех них важен покой души,
невозмутимость внутреннего настроения, даже "отсутствие страстей". Личность
тут выступает как отдельная личность, а не как личность вообще, и ее
внутренний мир оказывается тут уже самодовлеющим. Все объективное стало
теперь для личности внешним и познает она его теперь только сквозь призму
своих внутренних переживаний. Эпикурейская физика нужна ее авторам только
для освобождения души от пустых миражей, для охранения покоя духа. Скептикам
она вовсе не нужна, и они доказывают, что она даже и невозможна. Стоический
"мудрец" чувствует себя как неподвижная стена, о которую разбиваются все
волны жизни и судьбы, - до того он умеет вырабатывать "внутреннее
бесстрастие" своего духа.
Искусство такой эпохи, конечно, будет выставлять на первый план
настроение, эмоцию, любование формой; оно становится психологистическим,
сентиментальным, риторическим, часто даже романтическим. Воспринимая мир
только в свете своего "я", рефлектирующего над своими ощущениями, художники
этого периода часто впадают в жеманность, манерность, кокетливость (таковы
псевдонаивные пастухи и пастушки Феокрита - IV - III вв.); им нередко
свойственна напыщенность, взвинченность, приподнятость (такова Кассандра у
Ликофрона - III - II вв.), галантность, внешний блеск, ученость, эффектная
изобразительность; они играют на интимных сердцещипательных струнах,
стремятся поразить, подавить, растрогать, умилить, вызвать слезы, восторг,
пафос, потрясение. Родоначальником всего этого психологизма и субъективизма
явился уже Еврипид, давший во второй половине V в., пока еще в рамках
классической трагедии, замечательные образцы, не увядавшие в течение всего
эллинизма.
Замечательно, что эллинистическое искусство впервые становится бытовым,
натуралистическим, ибо только в результате очень большой дифференциации и
абстрагирования из былого цельного мифологического мировоззрения можно было
выделить сторону чисто внешнюю, довести ее до бытовой дробности и сделать
эту последнюю основной. Под бытовой поэзией эпохи эллинизма лежит мелкий
субъект, потерявший веру в мифы и сводивший все содержание жизни на
обыденные ощущения. Это было явлением субъективизма, проявившим к тому же
мелкие, а - с точки зрения строгой классики - и выродившиеся формы.
Эллинизм является эпохой античного искусствоведения. Тут создается вся
научная литература по теории литературы, риторики, изобразительных искусств,
музыки, грамматики и т.д. Здесь следует подчеркнуть, что, с точки зрения
строгой классики, вся эта наука, весь этот александринизм, есть, конечно,
также вырождение.
д)
Эпоху эллинизма многие особенно любят принижать в сравнении с эпохой
эллинства. Действительно, если считать строгую классику идеалом, то эллинизм
есть, несомненно, падение и разложение. Однако объективный историк культуры
не может не чувствовать глубокую зависимость западноевропейской культуры
именно от эллинизма, а не от эллинства. К сожалению, слишком многие на
Западе весьма часто совмещали ханжество с неосведомленностью, полагая, что
вот-де классика - это действительно очень ценная культура, а эллинизм -
развал и разврат. Но если бы эти люди всерьез понимали, что такое религия
какого-нибудь Диониса или Деметры, то они понимали бы и то, как всегда была
недостижимо далека от буржуазного индивидуализма вся эта строгая,
непсихологическая классика и как бесконечна близко к нему всегда был именно
эллинизм с своим субъективизмом и "переживаниями". Эллинство - суровая,
аскетическая, даже какая-то жестокая, непосильная для европейского субъекта
культура. А эллинизм гораздо мягче, доступнее, человечнее. С другой стороны,
эллинизм гораздо острее, пестрее, это гораздо более эффективная,
завлекательная, пряная и кричащая культура и тем самым гораздо более
доступная для субъекта, привыкшего жить своими переживаниями. Тут много
грандиозности, движения, внешнего показа, много бароккальных извивных
размахов. И если что в Европе понимали когда-нибудь в эллинстве, то только
через призму эллинизма. В эпоху эллинизма, в связи с восточными завоеваниями
Александра Македонского и других, в Грецию хлынули огромные богатства и
началась эпоха роскоши, период какой-то сладострастной склонности к роскоши,
в которой сочетался субъективизм новой эпохи с выродившимися
объективистическими инстинктами старины. Появился двор, придворная знать с
ее иерархией, этикетом и блеском. Это уже не то время, когда Перикл жил
одинаково с последним гражданином. Цари стали требовать себе божеских
почестей, и отныне античность получает новый (или, вернее, очень старый,
догомеровский, полувосточный, полуэгейский) опыт божественности императора.
Это - тоже продукт перевода объективной социально-политической мощи истории
на язык интимной ощутимости. Вместе с богатствами в Грецию хлынули в
неимоверном количестве рабы, что превратило рабовладение в огромную
финансовую силу, с банками и биржами, со страстно выраженными
"империалистическими" инстинктами. Появилась новая социальная группировка -
интеллигенция, которая с небывалой жаждой свободного, независимого
утонченного знания и весьма изысканных ощущений заявила о своем приоритете
во всех делах культуры и резко выступила против старого
аристократически-крестьянского, а по жизни весьма демократического, наивного
и полудеревенского консерватизма. Эллинистический город - это уже не тот
старый эллинский городишко, возникший без плана, сам собой, с кривыми,
вонючими переулками и с темными, приземистыми избушками. Эллинистические
города возникли по плану, строились обдуманно, целесообразно. Улицы в них
мостились, освещались; заводились бульвары, скверы, строились многоэтажные
здания, роскошные театры. Наконец, в эпоху эллинизма с Востока хлынули
многочисленные культы (Великой Матери, Изиды, Адониса и т.д.), смысл
которых, в конечном счете, заключался именно в субъективировании, в переводе
древней религии на язык интимно-личных ощущений. Как в Европе XV - XVI вв.
возрождение древности было формой отказа от строгого объективизма и
самоуглублением самостоятельного субъекта, так и в эпоху эллинизма
возрождение в Греции восточных культур служило утончению субъекта и
подкреплению его изолированного существования. Достаточно указать хотя бы на
то, как преобразилась элевсинская мифология под влиянием культа Великой
Матери Кибелы. Вместо, чистой скорби матери Деметры о погибшей дочери Коры
мы находим тут целую гамму половых, эротических мотивов. Разгадка
знаменитого синкретизма религий конца античности заключается как раз в этом
субъективистическом имманентизме, которому чем дальше, тем больше
подвергалась старая суровая и холодная эллинская религия, подобно тому как
социально-экономическая разгадка самого этого субъективизма и имманентизма -
в новом этапе рабовладения, в опосредствованном рабовладении.
е)
Теперь самый важный вопрос: что же дала эта
абстрактно-индивидуалистическая эстетика? Чем обогатилась философская
область античности от этого трехвекового вклада? Поскольку период косвенного
рабовладения выдвигал в качестве своего главного экономического орудия
внутренне осложненный субъект, переводивший объективную действительность на
язык своего внутреннего сознания и самочувствия, эллинизм, вообще говоря,
сделал для древних объективное бытие ощутимым, соизмеримым с отдельной
человеческой личностью, имманентным ей. Не будем путаться в трех соснах,
вспоминая о том, что для грека всегда-де его бытие было ощутимо, хотя бы в
той же религии Диониса, да и в еще более ранних религиях. Эллинизм не дал
ощутимости вообще, той общей ощутимости бытия, которая есть и была всегда у
всех людей, живущих среди вещей и других людей. Эллинизм показал, что все
бытие есть не что иное, как данность субъективному самоощущению. Довести
ощутимость бытия не только до личности или до ее разума, но до ее чувства,
до ее внешнечувственных ощущений и в этом именно и находить свою цель - вот
в чем было идеологическое задание эллинистической эпохи, возникшей на базе
нового рабовладельческого этапа. Отсюда ясно, что вклад эллинизма в
общеантичную эстетику чрезвычайно значителен. Ведь только здесь впервые
человек начал жить так, как будто бы он и был единственным и абсолютным
существом в бытии, т.е. так, как будто бы он и есть сам миф, внутренне
ощутимый сам для себя. Тайна этой ощутимости заключается в том, чтобы
человеку самому стать тем, что он ощущает. Пока человек не понял внутренней
жизни вещи и не перевел ее на язык своей интимной ощутимости, до тех пор он
не может стать самою этой вещью, и всякое приближение к ней, всякое слияние
с нею окажется только рассудочным, абстрактным, формальным. Эллинизм есть
стихия субъективистической имманентности, когда все бытие оказывается
внутренне данным ощущением самого обыкновенного, самого маленького и
уединенно существующего человека.
Особенно интересна в этом отношении та философская школа раннего
эллинизма, которая носит название стоической. Стоики характерным образом
объявляли все существующее телом. Этим они в яснейшей форме приобщали себя к
той общетелесной философии, о которой мы говорили в разделе о
рабовладельческой формации эпохи классики. Однако, в отличие от ионийской
натурфилософии и, в частности, от Гераклита (к которому они вообще говоря,
очень близки), стоики пронизывают свой "материализм" очень напряженной и
чрезвычайно прямолинейно проводимой телеологией. Оказывается, все
существующее не только происходит из огня (об этом учил и Гераклит), но этот
огонь, или, как они говорили "творческий", "художественный" огонь (pyr
technicon), по учению стоиков, есть провидение, истекающее с неба на землю,
зарождающее собою все вещи и все существа и наличное также и внутри человека
в виде его души, его внутреннего существа, того в человеке, что они называли
"ведущим" (hngemonicon). Таким образом, телесность всего существующего,
которая разливается по всему миру в виде огненной пневмы, телеологическая
его предопределенность и, наконец, его полная имманентность внутреннему
существу человека, - вот о чем учит эта крупнейшая философская школа
эллинизма и вот в чем можно весьма осязательно наблюдать то новое, что
принесла с собою рабовладельческая формация эллинистического периода, т.е.
опосредствованное или косвенное рабовладение. Как мы видим, телесное
толкование всей действительности налично здесь нисколько не меньше, чем в
философии досократиков. Однако выдвинутый здесь на историческую сцену
самоуглубленный субъект уже не ограничивается теперь простым
непосредственным восприятием телесного мира, но он хочет окопать себя в этом
телесном мире и застраховать себя от его стихийного напора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102