(Гимн. III 64, 506) речь идет о "форминге", но
этот же самый инструмент (499, 509, 515) называется "кифарой", в 423
"лирой". Слово "кифара", между прочим, употребляется у Гомера и в смысле
"искусство, наука пения с кифарой, или игра на кифаре": в Ил. ХIII 731 боги
одаряют одних способностью к войне, других - к танцу, третьих - "кифарой и
песнью". Лира попадается только в Гимн. III 418, 423.
Из духовых инструментов о флейте (aylos) Гомер упоминает: (Ил. Х 13)
Агамемнон изумляется звукам "флейт и сиринг"; (Гимн. III 452) "страстный шум
флейт"; (ХIV 3) мать богов любит трещотки, бубны и флейты. Об устройстве и
звучании этой флейты у Гомера ничего не известно. Но, судя по позднейшим
материалам, можно предполагать у нее звук вроде кларнета или, может быть,
гобоя. Труба (salpinx) упоминается единственный раз: (Ил. ХVIII 219) крик
Ахилла сравнивается с звуком трубы, зазвучавшей издалека из вражеского
лагеря. И, наконец, о третьем духовом инструменте - о пастушеской свирели,
или флейте, кроме указанного места (Ил. Х 13), читаем еще (ХVIII 525): два
пастуха "услаждаются свирелью".
Таким образом, музыкальные инструменты у Гомера не многочисленны, и
упоминает о них поэт редко. Только форминге и кифаре придано особое значение
ввиду постоянного употребления их на пирах, где она - необходимая
принадлежность39.
б) Певцы и пение
Что касается пения, то оно изображено как творчество так называемых
певцов (aoidoi), суждения Гомера о которых следует указать точно. Известен
текст Гимн. ХХV 3 о происхождении певцов от муз и Аполлона, и, таким
образом, не Гесиод в своей "Теогонии" (94 сл.) впервые высказал это
суждение, а Гомер. Гимн. ХХI 3 ("сладкогласный певец с звонкой формингой")
тоже воспевает Аполлона и в начале и в конце. В Од. VIII 73 "муза внушала
певцу" возгласить о знаменитых вождях. O "божественном (theios) певце"
читаем, кроме того, I 336, VIII 44, 47, 539; ХVI 252, ХХIII 133, ХХIV 439; о
"вдохновенном (thespios) певце" - ХVII 385; о "весьма знаменитом певце" - I
325, VIII 83, 367, 521; о "милом (erinron) певце" - 62, 471; о "голосистом
певце" - ХХII 316, III 267 сл. Агамемнон, отъезжая, в Трою, оставляет
Клитемнестру на попечении певца, но она (270) последнего высылает на
пустынный остров, где его и растерзывают хищные птицы; Одиссей рассказывает
о своих похождениях "как разумный певец" (ХI 369) и т.д.
Приведем в качестве примера два текста. Вот слова Пенелопы к Фемию, певцу
в доме Одиссея (Од. I 337 - 342):
Фемий, ты знаешь так много других восхищающих душу
Песен, какими певцы восславляют богов и героев.
Спой же из них, пред собранием сидя, одну. И в молчаньи
Гости ей будут внимать за вином. Но прерви начатую
Песню печальную; скорбью она наполняет в груди мне
Милое сердце. На долю мне выпало злейшее горе.
На это Телемах возражает матери (346 - 353):
Мать моя, что ты мешаешь певцу в удовольствие наше
То воспевать, чем в душе он горит? Не певец в том виновен, -
Зевс тут виновен, который трудящимся тягостно людям
Каждому в душу влагает, что хочет. Нельзя раздражаться,
Раз воспевать пожелал он удел злополучный данайцев.
Больше всего восхищаются люди обычно такою
Песнью, которая им представляется самою новой.
Дух и сердце себе укроти и заставь себя слушать.
Это место о певце очень важно, поскольку здесь мы находим сразу несколько
существенных особенностей певца: вдохновением певца руководят боги, в
частности, Зевс, и сопротивляться этому они сами не могут; певцы воспевают
славные подвиги богов и героев; их песни то терзают душу слушателей, то дают
им наслаждение.
Еще важнее другое место (VIII 471 сл.), где дан образ Демодока, певца в
доме Алкиноя. Глашатай (471) возвращается в дом с певцом, чтимым у народа.
Певцу сначала предлагают лучшие блюда (472 - 276). Одиссей говорит глашатаю
Понтоною о высокой чести быть певцом (477 - 481). И после того, как певец
насытился, Одиссей опять обращается к нему (488 - 499) с речью о возвышенном
объективизме певца, полученном им от самих богов. Песни Демодока заставляют
плакать Одиссея, и Алкиной просит певца прекратить свою печальную повесть о
Троянской войне (536 слл.).
Певец в этом изображении - есть максимально объективный и невозмутимый
созерцатель великого прошлого, вещающий о крупнейших событиях своего народа.
Этот монументальный объективизм таков, что он вызывает свои - только для
него одного характерные слезы.
Термин aoidn употребляется у Гомера, прежде всего, в значении "песня":
(Ил. ХХIV 721) вокруг Гектора пели горестную песню; (340; III 204) Ахиллу
будет честь и песнь у потомков; (ХХIV 197) о Пенелопе за ее верность будет
прелестная "песня" в потомстве; но (200) о Клитемнестре "ужасная песня".
Интересное суждение высказывает Алкиной о назначении, вернее, о сущности и
происхождении героической песни (Од. VIII 479 - 481), утверждая, что:
Честь певцам и почет воздавать все обязаны люди,
Что на земле обитают: ведь пенью певцов обучила
Муза сама, и племя певцов она любит сердечно.
Песня - "священная" (Гимн. ХХХIV 19), "прекрасная" (Гимн. I 164), и от
нее "радуются" (IХ 7, ХIV 6), ею "умоляют" (ХVI 5, ХIХ 48, ХХI 5; I 173).
Термин aoidn обозначает и "искусство пения". В Ил. II 596 музы отняли у
Фамирида "дар песен". Нам интересен и весь этот миф (594 - 600):
...местность, где некогда Музы богини,
Встретив фракийца Фамира, идущего из Эхалии
От эхалийца Еврита, лишили его песнопений.
Он заявлял, похваляясь, что в пеньи одержит победу,
Если бы даже запели Зевесовы дочери Музы.
В гневе они ослепили его и отняли чудесный
Песенный дар. И забыл он искусство играть на кифаре.
Понимается, наконец, под тем же термином и "процесс пения": См.,
например, Од. I 159, 421, VIII 253, 499, ХII 44, 383, 198, ХVII 606, ХVIII
304, ХХI 406 и т.д.
в) Музыка и танцы
На ступени гомеровского отношения к искусству мы только в порядке
исключения могли бы находить музыку и пение во взаимно-дифференцированной
форме, а музыка и пение, в свою очередь, здесь очень часто не разъединяются
с танцами. Все эти искусства даны здесь на ступени, еще очень близкой к
первобытному синкретизму, хотя ничего "первобытного" у Гомера, вообще
говоря, нет: это - очень развитая культура. Вот, например, что происходит на
пиру Менелая (Од. IV 18 - 19):
И только лишь песню он петь принимался,
Два скомороха тотчас начинали вертеться по кругу.
На пиру у Алкиноя (Од. VIII 258 - 267) следующим образом происходят
пляски:
Распорядители, девять числом, избранцы народа,
Встали. Для игрища все приготавливать было их дело.
Выровняв место, они от площадки народ оттеснили.
Вестник пришел между тем и принес Демодоку формингу
Звонкую. Вышел певец в середину. Его окружили
Юноши в первой поре возмужалости, ловкие в плясках,
И по площадке священной затопали враз. Одиссей же
Взглядом следил, как их ноги мелькали, и духом дивился.
Тот играл на форминге и голосом начал прекрасным
Петь, как слюбились Арес с Афродитой красивовеночной.
Здесь бросается в глаза серьезное отношение гомеровского общества к
пляске, несмотря на то, что она была принадлежностью пиров. Далее, мы
находим у Гомера хороводы, и не простые, а весьма сложные, с разными
сложными фигурами сплетения танцующих, вплоть до акробатики. Таково
замечательное описание хоровода, изображенного на щите Ахилла (Ил. ХVIII 590
- 606):
Также площадку для плясок представил хромец обеногий,
Вроде такой, которую в Кноссе пространном когда-то
Для Ариадны прекрасноволосой Дедал изготовил.
Юноши в хоре и девы, для многих желанные в жены,
За руки взявши друг друга, на этой площадке плясали.
Девушки были одеты в легчайшие платья, мужчины
В тканные прочно хитоны, блестевшие слабо от масла.
Девушки были в прекрасных венках, а у юношей были
Из серебра ремни, на ремнях же ножи золотые.
Быстро они на проворных ногах в хороводе кружились
Так же легко, как в станке колесо под рукою привычной,
Если горшечник захочет проверить, легко ли вертится.
Или плясали рядами, один на других надвигаясь.
Много народу теснилось вокруг, восхищаясь прелестным
Тем хороводом. Певец же божественный пел под формингу,
Стоя в кругу хороводном; и только лишь петь начинал он,
Два скомороха тотчас начинали вертеться средь круга.
Тут перед нами картина очень развитой пляски в соединении с музыкой и
пением, хотя все это происходит в пределах народной и сельской жизни.
г) К вопросу о терминологии
Рассмотрим терминологию Гомера, связанную с пением, музыкой и танцами. Мы
имеем у Гомера термин molpn который обозначает не только "пение" (Ил. I 472,
ХVIII 606, Од. I 159. ХХI 430), но и "игру" (VI 101 - "белолокотная Навсикая
начала игру в мяч"), а также "игру в соединении с пением" (Гимн. ХIХ 24 -
Пан "радует свой дух звонкими песнями с пляской") и, может быть, даже просто
"пляску" (Ил. ХVIII 572). Есть и глагол melpo, означающий не только "пою"
(Ил. ХVIII 604; Од. IV 17, ХIII 27, Гимн. ХIХ 23), но и "прославляю играми,
пением, пляской" (Ил. I 472 - 474).
Melpomai - значит "пляшу в хоре": ХVI 182 - Гермес увидел Полимелу "среди
пляшущих в хоре Артемиды", VII 241 - Гектор умеет "ходить под звуки" Ареса
(Схол. AD: "Melpesthai" собственно значит "играть" или "получать
удовольствие", в данном же случае - как бы "двигаться в сражении легко и с
опытом"). Специально "плясать в хороводе" у Гомера - orcheisthai (Ил. ХVIII
594; Од. VIII 371, 376, ХIV 465, Гимн. II 17). Пляска в хороводе -
orchnthmos (Ил. ХIII 636; Од VIII 263, ХХIII 134, 145, 298; Гимн. I 149),
или - orchnstys (Ил. ХIII 730, Од. I 151, 421, VIII 252, ХVIII 304);
"Плясун" - orchnstnr (Ил. ХVIII 494 или orchnstns ХVI 617); "Пляска",
наконец, или "место для пляски", - choros (III 393, ХV 508, ХVI 180, 183,
ХVIII 590, 603; Од. VI 65, 157, VIII 248, 260, 264, ХII 4, 318, ХVIII 194,
Гимн. III 481, IV 19, 118, 261, VI 13, ХIХ 22, ХХVII 15, IV 19, ХХХ 14).
д)
Коснемся в заключение родов песен, известных Гомеру.
Прежде всего, Гомер упоминает о пэане (painon) - песне в честь Аполлона
(Ил. I 473 и Гимн. II 336 - 341).
О лине (linos) упоминается в ХVIII 570. Лин - печальная песня о гибели
Лина, принадлежащего к кругу тех мальчиков или юношей (Нарцисс, Гиацинт,
Адонис и др.), которых похищает смерть в расцвете их красоты (может быть,
тут связь с периодичностью ухода и возвращения времен года).
О гименее (hymenaios) - брачной песне, которую пели при входе невесты в
дом жениха, читаем все в том же описании Ахиллова щита (Ил. ХVIII 492 -
496):
Из теремов там невест провожали чрез город при свете
Факелов ярких, и звучный кругом гименей распевали
Юноши в поясках кружились, и громко средь них раздавались
Звуки веселые флейт и форминг. И дивились на пляски,
Женщины, каждая стоя в жилище своем на пороге.
Наконец, о погребальных песнях (thrnnos) читаем (ХХIV 720 - 722):
Певцов, зачинателей плача,
Возле него посадили, которые с грустным стенаньем
Песни плачевные пели, а жены им вторили стоном.
Когда же умер Ахилл, то пэан пели ему "прекрасным голосом все девять муз"
(Од. ХХIV 60 - 61).
е)
Эстетическое удовольствие. Следует подчеркнуть еще один важнейший момент
гомеровского эстетического мировоззрения. Пластика, мифология и этика здесь
суть эстетические категории. Несмотря на всю неотличимость гомеровского
искусства от жизни, природы, от жизненно важных потребностей человека,
несмотря на всю его растворенность в творческом потоке жизни вообще (включая
религию, войну, семейный быт, ремесло, экономику, технику и т.д.), искусство
в гомеровском понимании все же остается не чем иным, как искусством,
вызывающим чисто художественные восторги, как будто бы оно только и
создавалось для созерцания, для любования, для наслаждения слушателей. Этот
момент надо особенно подчеркнуть, чтобы в оценке гомеровского отношения к
искусству не сбиться на пошлый натурализм или на ординарный утилитаризм и
прикладничество.
Сами гомеровские греки упивались своим искусством, не взирая ни на какой
легко возникающий здесь (при известных обстоятельствах) формализм и
технологизм. Искусство их радовало, веселило, приводило в неистовый восторг,
а, с другой стороны, также и мучило, взмывало со дна души неведомую тоску и
неподдельное страдание. Давало оно им и то "очищение", о котором так много
будут говорить позднейшие античные теоретики и которое меньше всего нужно
понимать чисто эстетически. От корыстно-жизненной заинтересованности тут
нельзя отделить бескорыстно-эстетическое отдавание себя восторгам и
чувствам, вызываемым предметами искусства. В Ил. ХХIII 10 предлагается
откушать в честь Патрокла, "когда мы насладимся горестным плачем". Приам,
привезя труп Гектора в Трою, говорит (ХХIV 717): "Плачем насытитесь все вы,
как мертвого в дом привезу я". Пенелопа долго рыдает, перебирая вещи
Одиссея, наслаждаясь многослезным плачем (tarphtn - Од. ХХI 57). Да и то
обстоятельство, что Ахилл, бросив ахейцев, "услаждает свое сердце игрою на
форминге звонкой, очень красивой на вид", "воспевая славу героев" (Ил. IХ
186 - 189), позднейшие античные моралисты понимают в смысле сознательного
приема успокоения Ахиллом своего знаменитого "гнева".
О "наслаждении плачем" Гомер дает множество текстов: в Ил. ХХIII 98 Ахилл
предлагает призраку Патрокла вдвоем насладиться рыданьем; Од. IV 102 -
Менелай услаждает сердце плачем по поводу разных несчастий; 372 - Писистрат
наслаждается своими страданиями и т.д.
Все эти тексты о "наслаждении плачем" явно указывали на то, что здесь мы
имеем некоторого рода эпический стандарт, который свидетельствует о
традиционности и привычности для гомеровского грека синтеза страдания и
наслаждения. Природа этого синтеза - эстетическая, ибо только путем
превращения непосредственно жизненного страдания в предмет эстетического
сознания и творчества он обезвреживается и начинает вызывать наслаждение. А
"плачи", как мы знаем, были в ту эпоху художественными произведениями.
Пересмотрим тексты, указывающие на художественное наслаждение от других
видов искусства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102