Ветер лет не высушит слез старого слуги, который так радовался большому счастью маленькой девочки. Извините, мой господин, невежество старика, любовно служившего Вам, и позвольте посочувствовать и Вам в горе, которое для меня так велико, что заслоняет солнце… Я сам видел, как мелькнуло в воздухе ее яркое кимоно, будто бабочка слетела с черной скалы. Под той скалой я и нашел ее, несчастный и верный слуга».Андрей окаменел, выпрямился, застыл, несгибаемый, как в былые годы. Скулы резко обозначились на его побледневшем лице. Руки непроизвольно перелистывали страницы альбома, но глаза ничего не видели сквозь мутную, возникшую перед ними пелену…Вот последняя страница:О, этот мир, печальный мир и бренный!И все, что видишь в нем и слышишь, — суета.Что эта жизнь? -Дымок в небесной бездне,Готовый каждый миг исчезнуть без следа.Вот все, что осталось от Кими-тян, от маленького яркого метеора…В руке холодной тонетТепло твоей ладони…В этот же день специальным самолетом Андреи Корнев вылетел на Аляску.Напряженным, неподвижным взглядом смотрел он вниз, на белый облачный океан с клубящимися волнами, скрывшими от него море и землю.Его свежей ране нужен был шов, последний шов…— Слышите? — Старый рабочий привстал с застывшего конвейера. — Слышите, ребята? — И он поднял руку.Рабочие один за другим тоже поднялись. Вся металлическая площадка, тянувшаяся на сотни метров вдоль цилиндрического зала подводного дока, оказалась заполненной людьми. Все они молча прислушивались.Док звенел. Все его металлические части слегка вибрировали.— В последний перегон поехали, — сказал старик и снял шапку.— В последний! — восторженно воскликнул Коля Смирнов, стоявший рядом. — Ура, товарищи! Ура! — И он замахал кепкой, восхищенно глядя на всех голубыми, все еще детскими глазами.— Ну, раз мы поехали — значит, выровняли американскую часть. Две недели, поди, возились… Все канаты перетягивали.— Еще бы! — вмешался Коля. — Ведь на целых десять километров от меридиана в сторону ушли!— Эх, чем бы отметить такое событие? А? Сергей Иванович!Старик сварщик, налаживавший сварку в комбайне, надел на лысую голову шапку, почесал затылок и сказал:— А это мы сейчас сообразим. А ну, ребята, где тут диспетчерский телефон? Давай сюда трубку!И вот по всем закоулкам подводного дока раздался голос старика сварщика.— Я вот что, ребята, думаю, — качал попросту он. — Это я, Сергей Иванов, говорю. Скоро закончится великое строительство, большое трудовое дело к концу подходит. А в старину так полагалось: последние кирпичи самые заслуженные люди должны класть. И вот думаю я, что надо нам будет этих почетных людей по имени назвать. Так, что ли?Со всех диспетчерских пунктов, около которых собрались рабочие: на туннельном комбайне, в насосной, в шлюзах, на атомной электростанции — отовсюду послышались радостные возгласы. Все с охотой согласились участвовать в импровизированном митинге.— Согласны слушать вас, Сергей Иванович, спрашивайте!Сергей Иванович расправил усы и, держа перед собой переносный микрофон, которым обычно пользовался начальник смены центрального сборочного зала, сказал:— Так вот, товарищи, ответьте мне: есть среди нас такой, кто с самого начала строительства моста при нем находится? Кто самый первый проект туннеля составлял, в Америку с ним ездил, неудач не пугался, от ударов не падал? Кто работал с утра до утра, ко сну не клонился, усталости не знал? Кто всегда был самый спокойный и рассудительный? Кто на себе туннель к Северному полюсу тянул и дотянул? Ответьте мне на эти вопросы, товарищи дорогие!Толпа колыхнулась. В единый гул слились голоса:— Корнев! Товарищ Корнев! Корнев!— Правильно! Вот уж как есть правильно! — довольно улыбнулся Сергей Иванович. — Наш Степан Григорьевич — подлинный отец Арктического моста! А потому обращаюсь к вам, Степан Григорьевич, товарищ главный инженер и заместитель начальника строительства, — наверное, вы меня слышите, — обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: заварите последний шов! Закончите строительство, Степан Григорьевич, как начинали его когда-то!— Ура! — прокатилось по центральному сборочному залу и по всем репродукторам подводного дока. — Ура! Последний шов — товарищу Корневу! Ура!…В цилиндрическом кабинете с обитыми тисненой кожей стенками сидели двое.Старик с седыми волосами ежиком и высоко поднятыми широкими плечами пристально смотрел на своего собеседника — полного человека лет за пятьдесят, с несколько черствым лицом, казавшимся усталым из-за темных кругов под глазами. Человек сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив руки на груди.В репродукторе слышались раскаты «ура».— Ну, Степан, поздравляю тебя, — сказал старик Седых. — Честь великая — заварить последний шов! Рабочий класс тебя выбрал, отцом Арктического моста назвал всенародно. Поздравляю! — И он протянул руку.Степан Григорьевич даже не взглянул в сторону старика. Он продолжал сидеть, слегка раскачиваясь во вращающемся кресле. Не дождавшись протянутой руки, Иван Семенович первый пожал руку Корневу:— И чудной ты все-таки, Степан Григорьевич! — продолжал Седых поднимаясь. Был он теперь уже не такого высокого роста, как прежде. Плечи его оказались на одном уровне с опущенной головой. — Чудной ты, я говорю. Столько лет на тебя смотрю и никак не пойму, что ты там внутри чувствуешь.Степан Григорьевич вдруг резко повернулся вместе с креслом:— Хочешь знать, Иван Семенович, что чувствую? Хочешь знать? Скажу тебе: всю жизнь свою я работал и молчал именно для этой минуты. — И он встал, выпрямившись во весь свой рост, потянувшись так, что хрустнули кости, улыбнулся совсем неожиданной для его сурового лица улыбкой; глаза его смотрели куда-то сквозь стенку. — Именно для этой минуты! — повторил он и с силой тряхнул кресло, на котором до этого сидел.— Ого! — крякнул Иван Семенович. — А внутри-то у тебя, оказывается, магма расплавленная! Снаружи только подморожено…Степан Григорьевич ничего не ответил. Он снова углубился в себя, будто и не говорил только что о своем заветном…— И я тоже, товарищи, как и вы, считаю, — слышалось из репродуктора: — надо предпоследний шов варить нашему лучшему туннельному комбайнеру — Смирнову Николаю. Варить этот предпоследний шов он должен как бы по доверенности… по доверенности своей супруги Нины Смирновой, которая, значит, всегда его на комбайне ихнем все-таки побивала, и, не будь у них сейчас прибавления семейства, непременно бы ей этот предпоследний шов варить!Дружный смех потряс своды подводного дока.Колю Смирнова окружили товарищи.— Коля, поздравляю, поздравляю! Смирнище чертов! Вот заслужил так заслужил!— Коля! У тебя кто же, сын или дочь?— Сын, сын! — Коля крутил свой тонкий ус.Через окружавшую Колю толпу протиснулось несколько рабочих.— Колька, будь другом, на, возьми!— Что это?— Ну что да что… Не видишь? Электрод.— Какой электрод?— Мой электрод. На память хочу оставить. Мой, понимаешь? Пусть в предпоследнем шве хоть мой электрод будет.— Товарищ Смирнов, к вам просьба! Возьмите мое синее стекло. Обязательно с ним варите! Я его потом у себя в столовой на стене повешу, внукам закажу его беречь. Возьмете?— Николай Арсентьевич! Вот рукавицами моими прошу воспользоваться. Потом отдадите, когда предпоследний шов заварите.Довольный, радостный, Коля покрутил ус и решил обратиться с речью к окружавшим его товарищам, которых он знал уже несколько лет по совместной работе в туннеле.— В-в-вот… ч-ч-чт-что… — начал он вдруг и, к величайшему своему изумлению, понял, что заикается.— Колька! Ты что это? Никак заикой стал?— Д-д-д-д-д-д… н-н-н-нет же! — попробовал возмутиться Коля, густо покраснел, махнул pyкой. — Вы уж меня простите, товарищи, — вдруг выпалил он, — свой шов я на нашем туннельном комбайне заварю… А вот последний шов… устройство не позволяет, придется вручную.И он стал проталкиваться к боковому проходу. Увидев идущих ему навстречу руководителей строительства, Коля смутился еще больше, прижался к стене.— Ты куда? — зарычал на него с напускной свирепостью Иван Семенович Седых. — Ты что же это, забыл, что перед последним предпоследний шов бывает? А ну-ка, марш назад! Сейчас соединение доков произойдет.— Я… я сейчас, — пролепетал Коля. — Мне бы Нинке телеграмму послать, что шов за нее варить буду…— А-а! — протянул понимающе Иван Семенович. — Ну беги. Хотя постой… Мальчишку-то как назвали?— Андреем!— Ах, Андреем…Степан Григорьевич, который прошел вперед, резко остановился, услышав последние слова, и обернулся. Лицо его было, как всегда спокойно.— А второго, когда родится, Суреном назову, — добавил Коля.— Пойдемте, Иван Семенович, мы задерживаемся, — заметил Корнев.Седых сердито посмотрел на него и, обращаясь к Коле и стоявшим подле него рабочим, сказал:— Эх, жаль, у меня внука не будет! Непременно бы Денисом назвал.Через толпу рабочих Иван Семенович прошел к торцовой стенке дока. Тысячи глаз смотрели сейчас на эту последнюю преграду. Перед ней, скрестив руки на груди, стоял Степан Григорьевич Корнев.Вдруг шум моторов изменился. Сразу смолкли все голоса. Монотонно, но по-другому звенели теперь стенки. Звук этот еще больше подчеркивал наступившую тишину.Неожиданно люди качнулись, хватаясь друг за друга. Некоторые не удержались на ногах и со смехом повалились вперед.— Приехали! — громким басом возвестил Седых и, подмигнув, добавил: — Встречайте американцев с гостинцами!— У меня есть… есть для них гостинец! — воскликнул Коля, потрясая чем-то в руке.— Путь подводного дока закончен! — торжественно произнес Степан Григорьевич Корнев, оставаясь все в той же позе — лицом к металлическому днищу дока.И снова наступила тишина. Тысячи людей словно притаились в ожидании чего-то, что должно было произойти.Коля шмыгнул носом и спросил:— Что же теперь, днище отвертывать?— Не раньше чем вышедшие под воду водолазы соединят доки снаружи! — строго сказал Степан Григорьевич.— Опять ждать! — упавшим голосом произнес Коля.— Не беда, подождешь, — ласково пробурчал Седых.Откуда-то донеслись слизкие удары о металл. Люди переглянулись.— Из американского дока слышно, — заметил кто-то.— Из американского! — обрадовался Коля и, приставив руку рупором ко рту, неистово закричал: — Америка! Здорово!— Тише ты!— А это я, чтобы на другом полушарии было слышно, — оправдывался Коля.Последний час, прошедший в ожидании, был мучительным. Казалось, что в доке было невероятно жарко. Вспотевшие, усталые, но возбужденные люди жались к торцовой стенке, взбирались на законченные трубы туннеля, сидели на металлических перилах, толкались на палубах туннельного комбайна. Мостовые краны были усеяны счастливчиками — люди облепили ажурные фермы, как воробьи.Рабочие вздыхали, зевали, шептались между собой. Всем сразу захотелось есть. Из кухни прислали бутерброды — это внесло в толпу радостное оживление.Кто-то предложил спеть. Пели нестройно, но шумно. Из озорства на противоположной площадке начали петь другую песню, но из репродуктора послышался оглушительный рев Ивана Семеновича:— А ну, товарищи, по местам! Соединение доков закончено. Принимайтесь за последнее звено!Закричали крановщики, требуя, чтобы люди слезли с ферм. Рабочие начали проталкиваться вперед.К Седых и Корневу подошел тот же старый рабочий, который проводил импровизированный митинг, и протянул им два ключа:— Иван Семенович, Степан Григорьевич, на работу просим! На почетные места, днище отвертывать.Иван Семенович с серьезным видом поплевал себе на руки и торжественно взял ключ.Степан Григорьевич оглядел всех, скинул пиджак, отдал его одному из рабочих, потом принял ключ и поцеловал его. По толпе пронесся шепот.Принесли алюминиевые лестницы. Притихшая толпа следила, как Иван Семенович и Степан Григорьевич одну за другой ослабляли гайки, которыми было привернуто днище центрального зала.Вдруг Коля закричал:— Вода! Вода! Глядите!Действительно, из щели днища показалась вода. Седых и Корнев продолжали отвинчивать гайки. Вода все больше и больше проникала в док.— Океан прорвался, — пошутил кто-то в толпе.— Нет, — радостно пояснил Коля, — это стекает вода, что осталась в пространстве между двумя доками! От океана нас водолазы уже изолировали.Вода хлестала множеством струй. Седых и Корнев сняли последние гайки. Потные, усталые, спустились они вниз.— Приказываю закончить туннель! — скомандовал в микрофон Степан Григорьевич.Подъемный кран, уже уцепившийся за днище, дернул его. Вода хлынула на дно дока, обрызгав многих с головы до ног. Радостный смех заглушил звон цепей и грохот крана. Кран стал постепенно отодвигаться в сторону. Днище развалилось на две части и поползло за ним. Перед взором толпы показалось другое такое же днище, но только мокрое, позеленевшее, с налипшими на него ракушками.— Вот он, американский металл! — крикнул Коля.Это днище на глазах у всех тоже дернулось и стало отваливаться внутрь второго дока. Коля не мигая смотрел перед собой. И вот, точно в зеркале, появившемся по волшебству, он увидел тот же самый зал, в котором находился сам. Как и в первый раз по приезде в туннель, он смотрел теперь словно в ствол свеженачищенного ружья.Общий крик потряс стены и первого и второго доков.На площадке американского дока прямо перед Седых и Степаном Григорьевичем стояли два человека. Один из них, высокий, с длинным лицом и тяжелым подбородком, был уполномоченный президента по управлению делами Концерна плавающего туннеля, возобновившего свою деятельность с помощью субсидии государства. Протянув вперед руку, инженер Герберт Кандербль сказал, обращаясь к человеку, стоявшему рядом с ним:— Прошу вас, сэр! Право пройти туда первым принадлежит вам.Почти седой, бородатый человек с молодым еще лицом двинулся вперед и с улыбкой перешагнул выступ, разделявший теперь две металлические площадки.Степан Григорьевич смотрел на него, не веря своим глазам.— Андрей! — вдруг крикнул он и с неожиданной для него порывистостью бросился в объятия брата.Шум пронесся по толпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68