https://wodolei.ru/catalog/stalnye_vanny/160na70/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

— Садитесь, пожалуйста, — сразу изменила она голос. — Вы ведь Андрей Григорьевич? Степан Григорьевич приказал мне позвонить на железную дорогу и ускорить движение вашего поезда. Вас нигде не задержали? Садитесь, прошу вас.За дверью слышался громкий голос. Обе половинки ее, обитые черной клеенкой, вдруг распахнулись, и из кабинета вылетел красный, вспотевший человек.Кто-то поднялся к нему навстречу:— Ну как?Первый безнадежно махнул рукой, достал платок и поплелся из приемной.Секретарша проскользнула в кабинет и тотчас вышла, плотно прикрыв за собой дверь.— Товарищи, — обратилась она к ожидавшим, — у главного инженера сейчас будет совещание. Ничего не поделаешь! — И она, сделав загадочное лицо, пожала плечами.Люди неохотно поднимались.— Проходите, — шепнула секретарша Андрею.— Пожалуйста, Тереза Сергеевна, доложите, что я доставил сюда Андрея Григорьевича. Дозвольте ручку! — шептал секретарше Милевский.Протянув для поцелуя руку, она говорила в телефон:— Нет-нет. Степана Григорьевича нет в кабинете. Откуда я знаю? Вероятно, пошел по цехам.Андрей вспомнил, что Лев Янович в пути называл эту даму Стервезой Сергеевной. Он вошел в кабинет.Степан поднялся. Плотный, крепкий, но начинающий рыхлеть, он не успел согнать с лица начальническое выражение, с которым только что распекал подчиненного. Увидев младшего брата, он тепло улыбнулся и стал сразу другим, давно знакомым Андрею, родным.Андрей протянул руки, пошел ему навстречу и вдруг увидел, что лицо Степана снова изменилось. Оно продолжало улыбаться, но как-то по-другому — голова опустилась, втянулась в плечи. Он поспешно вышел из-за стола и пошел к Андрею, но смотрел куда-то через голову брата.Андрей невольно обернулся и увидел за своей спиной огромную сутулую фигуру человека в картузе. У Андрюши даже захватило дыхание.— Андрейка! Гляди, матрос мой! Вот оказия! Здорово! — загремел басом вошедший.— Здравствуйте, Иван Семенович! Как вы долетели? — заботливо спрашивал Степан Григорьевич.— Здорово, здорово! Это что же, брат, что ли, твой? Вот не знал. А ведь верно, оба Корневы, — пожимал руку Степану, а потом Андрею заместитель министра.Стоявший сзади маленький седой директор объединения смотрел на Степана строгими глазами из-под лохматых бровей. Тот едва заметно пожал плечами.— Встал на ноги? А ну-ка, повернись! Крепок!.. Мужицкая кость. Садись, пиши Анке записку. Ну, а как твоя грандиозная идея? Будешь строить лестницу на Луну? А?Андрей сжал губы; при этом скулы его выступили яснее, щеки слегка провалились.— Спасибо, я напишу Ане, — сдержанно сказал он.— Ну, вот что, князья удельные, — обратился Седых к Степану и его директору: — времени мало, пойду цеха посмотрю.— Позвольте сопровождать вас, Иван Семенович, — предложил Степан.— Нет уж, уволь! Я сперва с рабочими и мастерами потолкую, а потом к тебе в кабинет приду. Вы уж извините, князья удельные, — усмехнулся Иван Семенович.— Как прикажете, — развел руками Степан, учтиво улыбаясь.Седых с шумом вышел из кабинета. Голос его загромыхал в приемной. Директор Веков все-таки пошел проводить его.Степан остался стоять посредине комнаты.— Вот так, — сказал он, когда дверь плотно закрылась. — Начальство… А вы, оказывается, знакомы? Да, ведь правда, он недавно еще плавал капитаном. Головокружительная карьера! Заместитель министра! Прекрасно знает, как руководить. Понимаешь, Андрей! Это нужно уяснить и тебе. Он пошел по цехам, которых не знает… Но по должности не мне, а ему дано решать вопросы в объеме моего завода. А все цеховые дела решает не начальник цеха, а главный инженер или директор… А вместо мастера распоряжаться должен начальник цеха… А ты знаешь, какому руководителю легче живется? Не тому, кто все возможности завода покажет, а тому, кто ни разу не ошибется. И, чтобы не ошибиться, он должен знать тысячу табу, тысячу запретов и ограничений, налагаемых банком, Министерством финансов, моим министерством, тем же самым Седых, который умеет разносить таких, как я, как умею я разносить своих подчиненных… За невыполнение плана меня только пожурят, ну, снимут с работы… а за нарушение табу — отдадут под суд. Да, теперь я уже не ошибаюсь! Умею назначать сроки, составлять планы, знаю все запреты.Степан замолчал, продолжая взволнованно ходить по кабинету. Наконец он остановился, закурил и спросил Андрея:— О какой это идее он с тобой говорил?Андрей очнулся, ошеломленный речью брата.— Идея? — переспросил он. — Я все тебе расскажу… потом.— Правильно. Сейчас прежде всего экзамены. Вот и все.В маленьком пассажирском поезде иногда становилось особенно светло, а порой горы, как шторами, прикрывали солнечный день.У окна вагона сидела девушка, ясная, милая, то оживленная, то задумчивая, сидела, подперев подбородок тонкой рукой, сама тоненькая и легкая.Поезд делал крутые повороты. Паровозик чуть ли не проносился мимо своего собственного последнего вагона.Глядя в окно, девушка вскрикивала:— Ой, как интересно! Что это? Речка Светлая? Неужели так близко облака? И мы въедем в них? Как на самолете?Глаза ее сияли, светились радостью, удивлением, любопытством.Вагончик качало. Пассажиры мерно клевали носами.Притихла и девушка. Она продолжала смотреть в окно, но глаза ее стали другими. Видела ли она то, что пробегало мимо? Может быть, она слышала какую-то музыку, думая о своем?Дрогнула тонкая бровь, рука отвела непослушную русую прядь. Почему вдруг расширились ее глаза? И сразу сузились… и даже изменили цвет: серые — стали темнее.О чем она думает?Недавно она была счастлива, очень счастлива, и летела домой из университета, смеясь и напевая. Ей хотелось броситься на шею каждому, кто попадался ей на пути. А дома ее ждала еще одна радость — в Москву вернулся папа с Урала. И Аня повисла на шее у огромного, седого, сильного и родного, пропахшего табаком и одеколоном после бритья — значит, ждал дочь! — Ивана Семеновича Седых.Теперь рассказывать, рассказывать! Его Анку принимают в университет! Она только что была на собеседовании для медалистов. Смешно! С ней говорили о музыке, спрашивали, часто ли она бывает на концертах, кого любит из композиторов и музыкантов, что чувствует, когда слушает музыку… Она отвечала, что не может понять, что именно говорит музыка, но у нее часто подступает комок к горлу; она думает вместе с композитором… и не знает о чем; она становится чище, лучше, светлее, когда слышит музыку, и ей хочется любить. Беседовавший с ней пожилой человек улыбнулся и опустил глаза. Он сказал, что такая девушка им подходит. Теперь Аня счастлива: она — студентка!Иван Семенович любовался красавицей дочкой и, посмеиваясь, вручил ей в награду письмо от «корабельного дружка».Аня прочла письмо и разрыдалась. Она плакала, и слезы капали на листок, размазывая ровные строчки. Потом свернулась калачиком на диване, жалко вздрагивая всем телом.Андрюша, Андрюшка, чудный, замечательный! Как он много перенес! Какое счастье — наконец он на ногах… Приехал к брату… Будет поступать в институт… Как могла она минуту назад смеяться?.. И месяц назад быть счастливой? Бесчувственная, черствая!.. Как смела она оставить Андрюшку в Кургане среди калек!..И девушка плакала слезами радости и досады, любви и обиды… И, плачущая, была чудесна.Всего готов был ждать от дочери Иван Семенович, но только не мгновенного ее решения сейчас же ехать в Светлорецк, к Андрюшке Корневу.Свое решение Аня объявила отцу немедленно, с горящими и еще влажными глазами.Иван Семенович разбушевался, даже прикрикнул на взбалмошную дочь. В сердцах изорвал в клочья конверт злополучного письма, оставленный Аней на столе в столовой.Анка, глупая, заперлась в своей комнате и оттуда кричала, что все равно поедет, потому что любит.«А что она понимает в любви в свои неполных восемнадцать лет! Эх, Анка!..»Иван Семенович кусал желтоватые усы.Два дня шла домашняя война, и сильный противник, вооруженный полувековым опытом, грозный на суше и на море, сдался…Иван Семенович ничего не смог поделать. По его совету Анка взяла из университета справку о том, что ее зачисляют студенткой, а потом забрала оттуда все документы, чтобы сдать их в Светлорецкий институт. Иван Семенович вручил ей деньги на дорогу, адрес его знакомой рабочей семьи в Светлорецке и, горько обиженный, не поехал провожать сумасбродную девчонку на Казанский вокзал… и даже машины не дал. Послал по телефону телеграмму о ее выезде и стал мрачно один пить водку в столовой.Ане было жалко отца, она проклинала себя за эгоизм, но ведь она же любила Андрюшку — и этим было сказано все! Нет эгоизма большего, чем эгоизм любви.И вот она уже совсем близко к Андрюшке! Почему только паровозик так медленно взбирается в гору? Сосны едва отодвигаются назад, словно гуляешь по лесу с корзинкой для ягод в руке.Как жаль, что после веселых уклонов всегда бывают трудные подъемы…На подъеме стоял человек. Он уже давно заметил дымок паровоза, но паровозику еще предстояло немало покрутить, прежде чем он доберется до этого места.И наконец он показался из-за поворота, устало пыхтя и еле таща довольно длинный поезд из игрушечных платформ, товарных и пассажирских вагонов.Собственно, пассажирский вагон в этом поезде был один. И человек, дожидавшийся поезда, пробежав несколько шагов вместе с вагоном, схватился за поручень, подтянулся и вскочил в тамбур вагона.Чья-то сильная рука помогла в решительный момент.— Что же ты, брат, так?— Да ноги у меня, как новые, — ответил вскочивший.Он прошел в вагон, где сидела девушка у окна.Некоторое время он наблюдал, как вздрагивают ее брови, как переводит она глаза, равнодушно-далекие… И вдруг округляются они…— Андрюша!Он берет ее руки в свои и сжимает ее тонкие пальцы. И улыбаются, улыбаются оба…— Вот ведь куда вышел встречать! — говорит одна женщина другой, и в голосе ее — хорошая зависть.— Да, прошло наше время, — вздыхает другая.Молодые люди уходят в тамбур, открывают дверь и садятся на ступеньки. Они говорят, говорят, говорят…— Как же ты надумала?— Потому что к тебе…— Значит, помнишь?— Глупый, люблю!..— Правда?Она прижимается щекой к его плечу:— А вот испугаю!Он смеется:— Нечем.— Сказать? — И, не дождавшись ответа, шепчет ему в самое ухо: — Я решила… я решила, что мы теперь всегда будем вместе…— Как вместе?— Ну, я с тобой буду… Конечно, мы поженимся.— Поженимся? — Он обнимает ее за худенькие плечи, и рука его дрожит.— Испугался? — лукаво говорит она.— Я? Нет… только почему же я первый не сообразил?..— Потому что глупый, у тебя только Арктический мост в голове.— Надо было предупредить Степана! Мы сейчас же с вокзала поедем в загс… подадим заявление.Аня смеется и гладит Андрюшину руку, пересчитывает его пальцы. Вот теперь она знает, что такса счастье!Андрею хочется поцеловать девушку. Он робко оглядывается. Но в тамбуре никого не осталось, чуткие пассажиры все ушли в душный вагон. И Андрей целует Аню… У обоих кружится голова… И они целуются снова и снова до тех пор, пока не раздается покашливание сзади.Это вошел в тамбур старичок кондуктор с флажками.— Светлорецк, детишки. Подъезжаем! — говорит он, пряча улыбку.Приходится вставать. А так можно было ехать сто лет! Нет гор красивее, нет реки прекраснее, нет времени счастливее!Наступил вечер, и, конечно, ехать в загс с вокзала было уже поздно. К тому же Аню неожиданно встретил Андрюшин дружок, Денис Денисюк, отец которого, рабочий завода, знакомый Ивана Семеновича по Кривому Рогу, прислал за Аней, чтобы привезти ее к ним в семью. Андрей настаивал было, чтобы Аня ехала не к Денисюкам, а к нему, но Аня решила, что до загса неудобно.Когда Андрей, придя домой от Денисюков, сказал Степану о своем решении жениться, брат пришел в неописуемую ярость.— У тебя есть голова или нет? — едва сдерживая себя, говорил он. — Ромео и Джульетта! Одному девятнадцать, а другой семнадцать лет!— Скоро будет восемнадцать.— Так вас, сопляков, и в загс-то не пустят.— Пустят. Аня узнавала. Для женщин бывают исключения… даже в шестнадцать лет.— Глава семьи! — издевался Степан, глядя на побледневшего брата. — Ну что мне с тобой делать? Проекты, женитьбы! Ну, на — занимай всю квартиру, а я пойду учиться к профессору Гвоздеву.Раздраженный, он вызвал на ночь глядя машину и поехал в цеха. Вернулся только под утро.Андрей тоже не спал. Он твердо решил, что они с Аней не будут жить у брата. В институтском общежитии им, конечно, предоставят комнату для семейных. Все должно выясниться завтра, когда Аня отнесет свои документы в институт.Действительно, назавтра все выяснилось.Аня, счастливая, поражаясь всему, что видела, — заводу, городу, пруду, — отнесла в институт, куда держал экзамены Андрей, документы и справку из Московского университета о том, что ее зачисляли студенткой.Но нет света без тени: Андрея приняли, а ее нет.У директора института профессора Гвоздева был свой взгляд на «девиц, помышляющих об инженерстве». Он считал, что в большинстве случаев они идут учиться зря. Выйдут замуж, народят детей, бросят работу, и пропали все государственные средства, затраченные на их обучение. Есть для женщин и другие специальности, кроме строителей, механиков и горных инженеров. И ко всем девицам «с косичками и без оных» профессор Гвоздев относился сурово.Вот почему ни в чем не убедила его и Анина справка из университета. Гвоздев нашел формальный предлог: пропущены все сроки, — и отказал ей.— Я ни за что не уеду в Москву! — сказала Аня, вытирая слезы, когда они с Андреем шли из института.— Зачем же в Москву? — спросил Андрей. — Ведь мы же… подали заявление в загс.— А общежитие?.. Ты ведь сам сказал, что у брата не будем жить… Вот придется теперь ждать! — со слезами в голосе говорила Аня. — Но я все равно не уеду, буду около тебя. Расскажи мне, какие еще институты есть у вас в Светлорецке?— У нас больше нет институтов… ни одного.Аня опять заплакала.Андрей не знал, что делать, смутился. Он не переносил женских слез. Он хотел остановить ее хоть чем-нибудь, хоть на минуту:— Слушай, Аня… ну не плачь… знаешь… я ведь пишу стихи.— Стихи? — удивилась Аня и посмотрела на него украдкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68


А-П

П-Я