И с ним не бог весть как часто видишься.— Папа, это же врач с твоего корабля!.. Мы сейчас же плывем к берегу.— Не мешай мне, я рыбу ужу. Я имею право посидеть с дочерью час посредине пруда.Аня решительно взялась за весла.— Имей в виду, я не поплыву, — неожиданно низким басом произнес Седых.Остальное произошло в полном молчании. Аня вскочила на ноги и, как была в легком летнем платье, перешагнула через борт. Брызги обдали старика, но он даже не шелохнулся.Напрасно оглядывалась Аня назад — отец так и не посмотрел в сторону плывущей дочери.На берегу, растерянно прижав руки к груди, стояла полная женщина и нервно теребила косынку.Выскочив из воды, Аня бросилась к ней на шею.— Мокрая какая! Ах ты, боже мой! Сумасшедшая! — говорила Елена Антоновна, отталкивая смеющуюся Аню.Аня потащила свою гостью в гору. Наверху, оставив ее, запыхавшуюся, она обернулась и помахала рукой. Посредине пруда виднелась маленькая лодочка с сутулой белой фигурой на корме.— Ты будешь переодеваться? — спросила Елена Антоновна.— Нет! — засмеялась Аня. — Мне не так жарко будет.Они сели на поваленное бурей дерево. Аня — на самое солнце, Елена Антоновна — в тень. Начались расспросы. Спрашивали друг друга о самых незначительных вещах, хотя и не виделись несколько лет.— Я, Аня все знаю из твоих писем, — говорила Елена Антоновна, — но не все понимаю.— Что же тут непонятного? В моей жизни, кажется, все так просто и ясно. Есть радость, есть горечь… Разве не так?Аня немного откинулась назад, опершись руками о ствол, на котором сидела, и закинула голову. В позе ее было что-то озорное, но глаза были печальными. Над вершинами деревьев быстро неслись облака.— Ты-то ясная, — улыбнулась Елена Антоновна, любуясь легкой фигуркой Ани в мокром, облегающем тело платье, — а поступки твои не так уж ясны.— Да? — улыбнулась Аня, не меняя позы.— Я ведь думала, что мы вместе работать будем. Помнишь, там, на корабле. У тебя была верная и нежная рука.Аня замотала головой, все так же загадочно улыбаясь.Елена Антоновна встала и, взяв Аню за плечи, посмотрела ей в глаза:— Андрея любишь?Аня кивнула. Елена Антоновна встряхнула ее:— Глупая! Ах, боже мой, какая глупая! А я тебя считала настоящей женщиной.— А что такое настоящая женщина?Елена Антоновна села и обняла Аню за талию:— Ты знаешь, как поступила бы настоящая женщина? Она, может быть, бросила бы медицину, но для того, чтобы работать вместе с мужем, воплощать в жизнь его идею, которая увлекает сейчас всю страну. А ты? Мужчины, Аня, не прощают таких вещей. Ты вдруг избрала далекую, чуждую ему специальность. Делаешь вид, что собираешься работать над какой-то своей собственной идеей. Ради чего, девочка моя, скажи, ради чего?Аня опустила голову.— Ты знаешь, — продолжала Елена Антоновна, — я видела его в Сочи и сразу поняла, что происходит между вами. Я поняла это, хотя мы сказали с ним всего лишь несколько слов… Еще ребенка вам надо иметь, вот что!Аня скосила глаза, потом неожиданно быстро повернулась. Елена Антоновна подождала, но, видя, что Аня молчит, продолжала:— Я решила обязательно с тобой повидаться. Ну зачем тебе эта реактивная техника или как она у вас там называется? Или уж будь врачом, или иди следом за Андреем. Он у тебя талантливый, сильный и достоин этого.Аня засмеялась и отвернулась от Елены Антоновны.— Вы ничего, ничего не понимаете, — сказала она, вдруг становясь серьезной. — Простите, Елена Антоновна, что я так сказала…Елена Антоновна пожала плечами.— Хотите, я объясню? — Аня вскочила. — Выдумаете, что я не женщина, что я выродок какой-то? Я никому об этом не говорила, но вам скажу.Елена Антоновна тоже поднялась и пристально посмотрела на взволнованное, покрасневшее лицо подруги.— Я не только потому бросила медицину, что не верю в нее. Я не могу сейчас иметь ребенка. Еще слишком больно, но… я хочу участвовать в том огромном, большом, значительном, что задумал Андрей. Я не только полюбила Андрея — я давно увлеклась его проектом Арктического моста.— А потом увлеклась полетом на Марс?— Ах, нет! — отмахнулась. Аня. — Это я только так всем говорила.— И Андрею?— Да, и ему.— Сядь, сядь, Анна. Кажется, это очень серьезно. Я должна тебя понять.— Поймите меня. Тогда, на корабле, я совсем не знала техники. Мне казалось замечательным то, что делал Андрей, и мне было горько, что я так далека от него в том, что ему ближе всего. А мне хотелось быть достойной его, даже равной ему. И вот… Вы знаете, я однажды вспомнила те реактивные самолеты… быстрее звука… о них Андрюша в бреду говорил… и о трубе… И вдруг я представила, что в Арктическом мосте должны мчаться такой же скоростью вагоны-ракеты. Это было так замечательно, что я несколько дней только об этом и думала. Я никому ничего не сказала тогда, но достала книги о ракетах — правда, очень непонятные…— Аня, Аня, не может быть! — всплеснула руками Елена Антоновна.— Но только когда Андрей был в Америке, я решила поступить в Институт реактивной техники, чтобы спроектировать ракетный вагон для его Арктического моста. Мотор у меня уже рассчитан, остался только вагон.Елена Антоновна долго молча смотрела на свою подругу. Аня показалась ей совсем другой — гордой и печальной.— Так вот ты какая… — тихо произнесла Елена Антоновна.Аня опустила голову. Пальцы ее крошили кусочки коры с поваленного ствола.— А как же теперь? — спросила Елена Антоновна.— Я показала свой проект только одному человеку — Волкову. Вы знаете его. Он был у папы.— И что же он сказал?— Он одобрил проект — это ведь мой диплом — и понял меня. Это замечательный человек! Теперь я уверена во всем.— Ты скажешь Андрею?Аня подняла голову и с грустью проговорила:— Я бы все давно рассказала ему, если бы он с самого начала не отнесся пренебрежительно к моей ракетной технике. А теперь — пусть он подождет, пусть моя законченная работа будет ему сюрпризом.— Боже, какие вы оба глупые! Пойми хоть ты, что это гораздо серьезнее, чем ты думаешь.Елена Антоновна пристально посмотрела в глаза Ане. Та упрямо встряхнула головой.— Смотри, кто сюда идет! — Аня, по-видимому, была рада перемене разговора. — Это заместитель Андрея по строительству опытного туннеля. А я-то в таком виде… Давай убежим!К берегу пруда быстро шагал Степан Григорьевич. Выйдя на обрыв, он сразу же увидел лодку с Иваном Семеновичем Седых.— Иван Семенович, Иван Семенович!Старик не изменил своей позы.— Товарищ заместитель министра! — громко и отчетливо крикнул тогда Степан, сложив ладони рупором.Эти слова настолько не вязались с обстановкой, что Иван Семенович оглянулся и, сев за весла, несколькими сильными движениями направил лодку к берегу.— Что такое? — прошептала Аня, наблюдавшая за этой сценой из-за деревьев.— Иди переоденься, — потащила ее к дому Елена Антоновна.Но Аня упрямилась. Лицо ее стало напряженным, рука жесткой. Стоя неподвижно, она наблюдала, как причалила лодка, как Корнев протянул Ивану Семеновичу какую-то бумажку.Аня вырвала из крепкой ладони Елены Антоновны свою руку и стала спускаться. Она встретилась с мужчинами на крутой тропинке.— Анка, скорей машину! В Москву! — крикнул Иван Семенович.Лицо Корнева было непроницаемо, но серьезность отца много сказала Ане. Не произнеся ни слова, она повернулась и быстро побежала наверх.Мужчины торопливо прошли мимо встревоженной Елены Антоновны, не обратив на нее внимания.Из ворот в конце аллеи выехала машина и, набирая скорость, промчалась к шоссе.Елена Антоновна успела заметить, что за рулем сидела Аня в том же мокром платье. Сзади нее она увидела Ивана Семеновича в белом летнем картузе и Степана Григорьевича. Машина круто повернула и выехала на Московское шоссе.— Что же случилось? — проговорила Елена Антоновна.Маленькая машина неслась по шоссе с совершенно недопустимой скоростью. Но это, по-видимому, не удовлетворяло Ивана Семеновича.— Что ты ползешь, как улитка? — ворчал он. — И за что тебя только милиционеры штрафуют!Аня молчала, закусив губу.В одном месте шоссе делало петлю и сотню метров проходило по вершине холма. Аня вдруг направила машину через канаву, включив передние ведущие колеса. Иван Семенович и Степан подались вперед, потом откинулась назад. Автомашина брала невероятно крутой подъем.— Давай, давай! — пробасил Иван Семенович.Через несколько секунд машина снова мчалась по шоссе. Аня оглянулась на отца. Глаза ее были сейчас холодными, серьезными.— Может быть, ты мне все-таки скажешь, что случилось? — неторопливо спросила она.— Да что тут объяснять! — сердито закричал Седых. — Вот она, радиограмма о бедствии.— О бедствии… — прошептала Аня.— От капитана плавучего дока Терехова: при первом же шторме все сооружение идет ко дну. Что я говорил? Нельзя с корабля тысячекилометровую трубу спускать… Давай обгоняй ту машину, да смелей… Черное море — это не пруд. Вот оно, техническое легкомыслие!..Аня, бледная, по-прежнему закусив губу, смотрела широко открытыми глазами прямо перед собой. Ветер поднимал пыльные смерчи. Автомобиль летел по левой стороне шоссе. Встречные машины шарахались от него.— Для спасения дока и людей капитан Терехов требует разрешения сбросить трубу туннеля в море, — сказал сухим, приглушенным голосом Степан Григорьевич.Машина резко вильнула, хотя она мчалась сейчас по пустому шоссе. Седых вцепился в переднее сиденье.— Тише ты, сумасшедшая!Ветер свистел в ушах, врываясь через открытые окна. Первые капли упали на лобовое стекло. Сквозь косые струи дождя дорога была видна как в тумане.— И что же? — твердым, но чужим голосом спросила Аня.— Да вот то, что твой Андрей упрямится. А кто лучше капитана Терехова море знает? Раз он требует сбросить туннель в море — значит, серьезно дело!Аня упрямо молчала, но почему-то Степан Григорьевич стал отвечать на ее молчание.— Видите ли, Анна Ивановна, мы строим опытный туннель. Наша цель — сблизиться с трудностями, изучить их, ибо…— Что «ибо», «ибо»? — оглянулась назад Аня. — Что «ибо», «ибо»? — возвысила она голос. — Вы скажите, куда мы сейчас мчимся?— Куда? — загремел Иван Семенович. — Сейчас по радио дам приказ сбросить трубы в море.Завизжали тормоза. Иван Семенович и Степан Григорьевич резко качнулись вперед.— Бешеная, совсем бешеная! — закричал Седых.Машина стала посредине шоссе.— Не поеду, — обернулась она. — Ни за что!— Как не поеду? — заревел Седых. — Да я тебя!..Рядом с машиной остановился мотоцикл с милиционером.— Товарищ водитель, вы нарушили все правила. — Милиционер, откинув капюшон, взял под козырек. — Мне едва удалось вас догнать. Предъявите ваши права.— Так ты не поедешь? — грозно спросил Седых, открывая дверцу.— Ни за что!— Анна Ивановна… — начал Степан Григорьевич.— Товарищ водитель, ваши права, — настаивал милиционер.Иван Семенович вылез на шоссе и с шумом захлопнул за собой дверцу.— Вези! — неожиданно крикнул он милиционеру, взгромождаясь позади него.Милиционер в первый момент был ошеломлен, но Седых протянул ему небольшую красную книжечку. По стеклу малолитражки стекали капли. Аня смотрела вслед удалявшемуся мотоциклу, до боли в пальцах вцепившись в прозрачное колесо руля.Наконец она встряхнула головой, провела рукой по мокрым глазам и обернулась.Сзади молча сидел Степан Григорьевич. Глава третья. ФУДЗИ-САН Со склона горы Фудзи море кажется разлившимся по небу. Высоко поднявшийся горизонт образует как бы гигантскую чашу, со дна которой возвышается священная гора. Чем выше, тем прозрачнее лазоревый хрусталь чаши, легче, неуловимее небесная синь, и не угадать в этих дымчатых красках, где море переходит в небо.О'Кими, опершись на посох, мечтательно смотрела вдаль.— Это так красиво!.. Я уже не раскаиваюсь, что пошла с вами, — обратилась она к своему спутнику.— Я счастлив, О'Кими! Наконец-то я узнаю в вас истинную японку! Каждый японец должен совершить восхождение на священную гору Фудзи-сан.— Вы невозможны, Муцикава, — пожала худенькими плечами О'Кими. — Вы разрушаете все очарование своими разговорами об обязанностях и долге.— Извините, О'Кими, прошу прощения. Я никогда не осмелюсь сделать вам неприятное.О'Кими опять повела плечиками и ничего не ответила. Муцикава терпеливо ждал.— В Японии нет дали. Здесь воздух какой-то особенный, плотный, окрашенный. Он напоминает воду, когда ныряешь с открытыми глазами, только более разрежен. Но он также отнимает перспективу, делает все окружающее нереальным и поразительно красивым, — задумчиво сказала О'Кими, как бы разговаривая сама с собой.Внизу, у подножия Фудзиямы, простиралась земля, усеянная островками крыш, блестящих после недавнего дождя. Они тонули в кудрявых облаках зелени, тронутой бледно-розовой проседью цветущих вишен.— Только отсюда можно увидеть Японию такой, какой должен познать ее каждый японец, — сказал Муцикава, наклоняя голову. — К сожалению, извините, там, внизу, слишком много гнойных язв, грязи и нищеты. О, если бы только возможно было запретить осквернение японского пейзажа японской действительностью! Однако прошу прощения, я безмерно счастлив; что кончился дождь. Во время прошлых восхождений на Фудзи-сан из-за дождя и тумана отсюда нельзя было увидеть настоящую Японию. Но сегодня само небо оказывает мне благодеяние, сама природа за меня. Это вселяет в меня надежду, извините.О'Кими постучала высоким посохом о землю:— Пора, Муцикава, нам надо идти. Я уже отдохнула.— Вы всегда спешите, Кими-тян. Всякий раз, когда я хочу сказать вам о том, что так мучительно давит мне сердце…— Муци-тян, Муци-тян! — весело воскликнула девушка. — Смотрите на этих людей! Почему у них такие смешные звоночки?— Ах, Кими-тян, — сказал Муцикава с укоризной, — вы настоящая «иностранная японка»! Звоночки «ре» отличают пилигримов от остальных путешественников, извините.— Во Франции звоночки вешают на шею козам и коровам! — засмеялась О'Кими.Муцикава вздрогнул.— О'Кими! — возмущенно воскликнул он.Не оглядываясь, девушка побежала вперед, легко преодолевая крутой подъем. Муцикава, опираясь на свой посох, шел следом.Впереди и сзади двигались люди. Пользуясь хорошей погодой, старые и молодые японцы — кто для тренировки или удовольствия, кто по традиции или по религиозному обычаю — совершали восхождение на священную гору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68