У Эйлан защемило сердце.
– Готова, – спокойно промолвила Верховная Жрица. Послушницы, как всегда, подготовили ее к церемонии. «В последний раз», – обливалось слезами сердце Эйлан, когда девушки искупали ее и украсили голову священным венком, сплетенным из стеблей вербены. Что ж, она предстанет перед Великой Богиней очищенной и освященной.
С минуту Бендейджид разглядывал ее, опираясь на свой посох, затем жестом приказал жрецам и помощницам Эйлан удалиться. Они остались вдвоем.
– Послушай, дитя мое, нам нет нужды притворяться друг перед другом. Мне рассказали, что Арданос приходил к тебе перед каждой церемонией и хитростью сковывал твою волю. Прости, что я обвинял тебя в предательстве.
Эйлан слушала отца, опустив глаза, чтобы не выдать своего гнева. Вот уже тринадцать лет исполняет она обязанности Верховной Жрицы. Она – владычица Лесной обители, самая почитаемая женщина во всей Британии. А он разговаривает с ней так, будто она все еще дитя несмышленое. Да, он – ее любящий отец, когда-то собиравшийся утопить свою дочь собственными руками, лишь бы она не досталась в жены римлянину. Но сейчас она не смеет открыто выступить против него. Сенара и Лия с Гауэном в предпраздничной суматохе сумели собраться и покинуть Лесную обитель лишь во второй половине дня. Она должна выиграть время, чтобы они успели отойти подальше от Вернеметона.
Все тем же бесстрастным тоном она спросила:
– Каковы будут твои указания?
– Римляне пытаются растерзать друг друга на части. – Бендейджид оскалился в волчьей ухмылке. – У нас не будет более удобного случая поднять против них мятеж. Это – пора кровопролитий; распахнулись все двери между миром живых и царством мертвых. Давай призовем Катубодву, натравим на них духов наших умерших и убиенных. Подними народ на борьбу с Римом, дочь моя, призови людей к войне!
Эйлан подавила дрожь. Поведение Арданоса тоже вызывало в ней возмущение и негодование, но ее дед был человеком умным и проницательным, не стремился любой ценой воплотить в жизнь свои планы, и, если ему предлагали более выгодное решение, он нередко соглашался. Ее отец – куда более опасный противник, потому что ради своих принципов и нерушимых идеалов готов принести в жертву весь мир. Но сейчас она не может прекословить ему.
Эйлан ощутила в виске уже знакомую пульсирующую боль и вспомнила, что, каковы бы ни были ее дальнейшие действия, это продлится недолго.
– Отец, – начала она, – Арданос толковал мои ответы как считал нужным. Думаю, ты будешь делать то же самое. Но что такое священный экстаз и как в меня вселяется дух Великой Богини – этого ты никогда не поймешь.
За дверью послышалась какая-то возня, и это отвлекло внимание Бендейджида. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату сквозь толпу протиснулись несколько жрецов, волоча за собой нечто похожее на тело человека.
– В чем дело? – спросила Эйлан властным, надменным тоном, которым за двенадцать лет она научилась владеть в совершенстве. Гомон мгновенно стих.
– Непрошеный гость, госпожа, – ответил один из друидов. – Мы обнаружили его возле Дома Девушек. С ним был еще один, но тому удалось убежать.
– Он убил Динана!
– Скорей всего, он пришел за одной из жриц!
– Но за кем?
На этот раз архидруид, стукнув об пол посохом, заставил всех замолчать.
– Кто ты, человек, и зачем пришел сюда?
Эйлан закрыла глаза, надеясь, что никто из присутствующих не обратит внимания на то, что разорванная туника на мужчине была пошита из добротной материи римской работы. Это был Гай, грязный, весь в крови, – но она узнала его. Может быть, остальные все-таки не догадаются, кого поймали жрецы, если ей удастся сохранить самообладание. «Он пришел за Сенарой, – думала Эйлан, – или за своим сыном?»
– Неужели ты не признал его, о друид? – Сквозь толпу жрецов протиснулась Дида. Эйлан содрогнулась от ее злобного смеха. – Правда, сейчас он не так хорош собой. Твои люди раздобыли для нашего праздника замечательного поросенка. Приглядись повнимательней – у него на плече шрам от раны, полученной при падении в кабанью ловушку.
«Твоим отцом должен бы быть Бендейджид, – в отчаянии думала Эйлан, – а моим – Арданос!» Друиды рывком приподняли голову пленника, и на мгновение он встретился глазами с мечущимся взглядом Эйлан, потом снова потерял сознание.
– Ты! – В голосе Бендейджида прозвучали изумление и ярость. – Разве ты мало причинил вреда мне и моей семье, что и теперь смеешь тревожить нас? – Внезапно выражение его лица изменилось. – Что ж, больше ты не сможешь нарушать наш покой. Дида, покажи моим людям, где они могут помыть его и обработать раны, но ни в коем случае не развязывайте этого человека. Гарик, Ведрас, – архидруид жестом подозвал двух самых старших из жрецов, – нам надо поговорить. Остальные оставьте нас!
Друиды потащили Гая на улицу. Комната опустела. Эйлан села в свое кресло. В животе ощущалось резкое покалывание. Это отголосок головной боли, спрашивала она себя, или страх?
– Я вижу, ты знаешь этого человека, – заговорил Ведрас, старейший из двух друидов, которым приказал остаться Бендейджид. – Кто он?
– Его имя – Гай Мацеллий Север-младший, – злобно отозвался Бендейджид.
– Сын префекта! – воскликнул Гарик. – Ты думаешь, он и в самом деле пришел забрать одну из жриц?
– Неважно, зачем он пришел, – сказал Ведрас. – Мы должны убрать его отсюда. Красные Плащи не позволили бы наказать нам и простого легионера. Одни боги знают, что они сделают с нами, если мы убьем сына их вождя!
– Верно, – коварно улыбнулся архидруид. – Только сдается мне, его родные не знают, нуда он направился. И здесь никому, кроме нас и Диды, не известно ни его имя, ни даже то, что он римлянин.
– Значит, ты намереваешься тайно убить его?
– Не тайно. – Взгляд Бендейджида запылал, как огонь. – Не понимаете? Это же знамение богов, что такой человек, как он, сам пришел к нам в руки. Пусть, по крайней мере, его смерть послужит нашим целям. Более благословенной жертвы нам никогда не найти!
Архидруид повернулся к Гарику.
– Иди и скажи тем, кто охраняет пленника, чтобы облачили его в самые пышные одеяния, какие только смогут найти.
У Эйлан мороз пробежал по коже. В воображении всплыл образ Царя Лета, разгуливавшего по ярмарке во время празднований Белтейна в украшенной вышивкой тунике и с венком на голове.
– А если римляне узнают? – спросил Ведрас.
– Да, их гнев будет ужасен, – торжествующим тоном произнес архидруид. – Настолько ужасен, что даже те, кто до сих пор пытался сохранить мир, вынуждены будут по нашему зову начать войну!
Помощник Бендейджида посмотрел на него долгим, пристальным взглядом, затем кивнул и удалился вслед за Гариком.
– Гай пришел с твоего позволения? – обратился к Эйлан архидруид, когда они остались одни. – Значит, все эти годы ты продолжала видеться с этим чудовищем?
– Нет, – прошептала она, – нет, клянусь именем Великой Богини!
– Полагаю, теперь неважно, лжешь ты или нет, – пробормотал Бендейджид. – Мы узнаем истину у костра Самейна.
– Смотрите, идет Святая Жрица в венце из священных трав, – монотонно гудели жрецы. Но в этот вечер в их песнопениях звучали и другие слова:
Все на войну! Восстань народ!
Восстаньте горы и леса!
И чужеземцы побегут,
Как овцы от волков!
Гай застонал, но, подталкиваемый острием копья, вынужден был идти вперед. Если бы только эта стерва Дида не сказала им, кто он! Мацеллий будет горько скорбеть о смерти сына, но он сочтет себя опозоренным, когда узнает, как погиб Гай. Как мог он так глупо попасться, спровоцировав инцидент, который как раз и хотел предотвратить? Ему даже не удалось спасти тех, кого он любит. Сердце Гая согревал лишь единственный луч надежды – Сенару и мальчика он так нигде и не видел.
Раньше он никогда не замечал, что дорога на Девичий Холм так круто тянется вверх. Он предпочел бы явиться к месту празднования как в прошлый раз, мрачно думал про себя Гай, с оружием в руке и в сопровождении отряда конницы! Пышное платье липло к ссадинам, и они отзывались на прикосновение жесткой материи жгучей болью; в лоб впивался венок из священных растений. Правда, его помыли, прежде чем повести на церемонию, и напоили каким-то снадобьем, от которого в голове просветлело, но Гай не питал иллюзий по поводу того, накую участь уготовили ему друиды.
Поднимаясь по склону холма, он видел пламя огромного костра. С пугающей ясностью всплыло в памяти то время, когда он еще жил с матерью. Незадолго до того, как римляне окончательно покорили их, силуры принесли в жертву одного из мужчин царствующей семьи. Этим человеком был его дядя, и на руках у него извивались вытатуированные драконы – символ благородной крови. Мать Гая пыталась спрятать свое дитя, рожденное от римлянина, но он все равно видел, как уводили на смерть Царя Лета. Его дядя улыбался: он верил, что жертвует жизнью во имя своего народа.
«А я, – вдруг подумал Гай, – ради чего погибну я?» Наконец они достигли вершины холма. Жрецы кольцом окружили их. Внизу простиралось огромное море лиц, мрачных и ликующих, внимающих пению друидов. Рада Эйлан или сожалеет, что он оказался здесь? Гаю хотелось увидеть ее лицо, но оно было скрыто вуалью.
Эйлан стояла рядом со своим отцом; Дида и еще две жрицы остановились у нее за спиной. Впервые у Гая мелькнула мысль, что она, возможно, тоже является пленницей. Эйлан отвергла его. Казалось бы, он должен радоваться ее падению. Но даже в преддверии собственной смерти Гай страшился за свою возлюбленную, а не за себя.
Убьем их всех до одного
И отомстим за наш позор!
Пусть гибнет кровожадный враг,
Как колос, скошенный серпом!
Пение прекратилось, замолчали барабаны, но толпа всколыхнулась глухим ропотом, и Гай понял, что это всего лишь затишье перед бурей.
– Дети Дон! – зычным голосом прокричал архидруид. – Сегодня канун Самейна! Наступила пора перемен! Начинается новый год и новая эра для нашей страны! Пусть вместе с уходящим годом канут в небытие и римляне, погубившие Британию! Сегодня вечером мы принесем жертву богам войны. Но мы также должны очистить наши ряды от предателей. Изменник, – обратился он к Гаю, – в нашей власти подарить тебе легкую смерть или заставить тебя умирать долго и мучительно. Скажи, зачем ты пришел в Вернеметон?
– Убей меня, если хочешь, но не задавай глупых вопросов! – прохрипел Гай. – Могу сказать только одно: я не желал никому причинять вреда. – Возможно, он жил недостойно, так хоть, по крайней мере, умрет с честью.
– Ты посмел явиться в святилище, нуда не дозволено заходить никому из мужчин, кроме друидов. Ты соблазнил кого-то из наших жриц? Которую из них ты вознамерился увести?
Гай покачал головой и тут же судорожно глотнул воздух, так как в бок ему вонзилось острие копья. По телу разлилось тепло, и он почувствовал, как ножу обожгла струйка крови.
– Райан, Танаис, Бетон? – перечисляли друиды и после каждого имени вновь и вновь вонзали в него копье. Один раз Гай попытался рвануться навстречу копью, но его мучители крепко держали римлянина, не давая пошевелиться. От потери крови и жестоких пыток у него кружилась голова. «Скоро, – думал Гай, – я потеряю сознание, и тогда уже будет неважно, что со мной сделают».
– Сенара…
Гай непроизвольно дернулся, услышав знакомое имя. В следующее мгновение он попытался скрыть свою реакцию, но на него уже никто не обращал внимания. Откинув с лица вуаль, Эйлан шагнула вперед.
– Остановитесь! – четко произнесла она. – Я отвечу, к кому приходил римлянин. Ко мне!
«Что она такое говорит?» – Гай в ужасе смотрел на Верховную Жрицу. Наверное, она хочет защитить Сенару и, возможно, их сына, догадался он. В эту минуту Эйлан светилась неземной красотой, в сравнении с которой юная прелесть Сенары казалась лишь тусклой звездочкой на фоне сияющего великолепия полной луны. Как порой случалось с ним перед боем, Гай с пугающей ясностью увидел все, чем наполнено его сердце. Ему очень нравилась Сенара, но то была не любовь. В юной женщине он пытался вновь обрести Эйлан, ту чистую, целомудренную девушку, которая затерялась в далеком прошлом, стала недоступной из-за его же собственных ошибок.
Собравшиеся, потрясенные признанием Верховной Жрицы, замерли в напряженном молчании; слышалось лишь потрескивание костра. Глубокое душевное чувство, которому не было названия, исказило черты архидруида, но он мгновенно овладел собой и повернулся от Эйлан к Гаю.
– Ради нее и тебя самого, ответь, как подобает благородному человеку, правда ли это.
«Правда..» Слово зависло в сознании Гая пустым звуком. Душа его металась между Римом и Британией. В этот момент он точно не знал, кто он сам. Как же он мог сказать, кого он любит? Медленно, с трудом подчиняя своей воле истерзанные члены, Гай выпрямился и встретил устремленный на него ясный взор Эйлан. В глазах ее, казалось, застыл вопрос. Гай сделал глубокий вдох, и сердце, освободившись от точивших его сомнений, забилось уверенно и ровно.
– Правда, – тихо произнес он. – Я всегда любил Эйлан.
Эйлан на мгновение закрыла глаза. Голова кружилась от счастья: Гай понял ее, и он подтвердил ее слова не только для того, чтобы защитить Сенару. До этого она лишь раз видела у него на лице подобное выражение – это изумление от созерцания открывшегося ему чуда, – когда он держал ее в своих объятиях в праздничный вечер Белтейна много лет назад.
– Значит, все эти годы ты предавала нас? – нагнувшись, прошипел ей на ухо Бендейджид. – Ты солгала, поклявшись, что он и пальцем не коснулся тебя? Или это случилось позже, когда ты стала служительницей храма? Своей любовной болтовней и ласками он учил тебя лжи и предательству? Где ты отдавалась ему: в святилище или в Священной роще?
Эйлан ощущала кипевшую в отце ярость, но наблюдала за ним как бы сквозь стену из римского стекла. В конце концов все оказалось невообразимо просто. Долгие годы жила она в ожидании, когда приведут в исполнение нависший над ней смертный приговор, и успела смириться с уготованными ей ужасами. И теперь, когда пришла пора расстаться с жизнью, Эйлан не испытывала ни малейшего страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76