– И тогда мы пришли в себя, а когда наконец-то к нам на помощь подоспели солдаты XX легиона, мы уже могли с гордостью сказать им, что больше не нуждаемся в них, и посоветовали возвращаться домой! Если бы те раскрашенные дьяволы вовремя не удрали в дебри своих ядовитых лесов и болот, мы прикончили бы их всех до единого. Но ведь нужно же было что-то оставить и вам, молодым охотникам за славой! – Он расхохотался и подлил Гаю вина.
Молодой римлянин спрятал улыбку. Об этой битве ему кое-что рассказывали солдаты, которых отослали назад в Деву, но гораздо интереснее было слушать свидетельства очевидца, находившегося в лагере во время атаки каледонцев.
– Да, наш командующий – поистине великий человек! После событий прошлого лета ему поют дифирамбы даже те, кто прежде был против завоевания севера и все время скулил о подстерегающих там опасностях. Не сомневаюсь, он найдет применение твоим способностям, и, заслужив почести, ты можешь сделать блестящую карьеру. Жаль, что мне нельзя поехать с тобой, юноша, очень жаль!
Лициний ни словом не обмолвился о том, что ему, возможно, придется служить непосредственно под началом наместника, и, слушая старого воина, Гай вдруг подумал, что, посылая его с донесениями, прокуратор, очевидно, намеревался таким образом обратить внимание Агриколы на жениха своей дочери. В отличие от многих других наместников Агрикола поддерживал хорошие отношения с прокураторами. И покровительство Лициния могло сыграть большую роль в карьере Гая.
В прошлой кампании Гай был обычным молодым офицером, каких в легионе служило немало. Все они жаждали славы и находились в полной зависимости от своих центурионов. Гаю приходилось наблюдать за действиями командующего, и он восхищался Агриколой, но вряд ли тот запомнил его. При мысли о том, что он может заслужить уважение командующего, в Гае пробудилось честолюбие.
Он пересек границу охотничьих угодий бригантов и теперь двигался по еще более дикому краю, жители которого изъяснялись на неизвестном ему диалекте. Возможно, римлянам и удастся покорить северные территории, размышлял юноша, погоняя коня по бесплодной болотистой пустоши и продираясь сквозь мрачные леса, но как управлять этими землями? Однако во что бы то ни стало нужно было положить конец разрушительным набегам каледонцев и их союзников из Гибернии на южные районы страны, где они грабили и разоряли более богатые поля и селения, как разорили и дом Бендейджида. Только во имя такой цели можно было оправдать присутствие в этих диких местах римской армии.
К воротам крепости Пинната Кастра Гай подъехал, когда уже начало смеркаться. Над головой простиралось темно-фиолетовое небо, хотя ночь еще не поглотила лагерь римлян, – вечера на севере длинные. Солдаты XX легиона строили укрепление Пинната Кастра на берегу залива Тава, куда прошлым летом величественно вошли римские военные корабли, посеяв панику среди варваров. За глухим деревянным забором уже возвышались каменные стены, кожаные палатки походного лагеря сменили казармы и деревянные конюшни. Создавалось впечатление, что это прочные строения, и им не страшна никакая зима, даже здесь, в дебрях Каледонии. Людей почти не было видно, и поэтому территория лагеря показалась Гаю еще более огромной, чем была на самом деле.
Въехав в ворота, на которых красовался герб легиона с изображением дикого кабана, римлянин подал дежурному офицеру свое предписание и спросил:
– А где народ?
– Там, – неопределенно махнув рукой куда-то на север, ответил легионер. – Нам сообщили, что дикари наконец-то объединились под предводительством Калгака – вождя вотадинов. Старик все лето преследует их по пятам, обозначая свой путь походными лагерями, которые едва успевают разбивать. Тебе потребуется не меньше недели, чтобы догнать армию, но сегодня, по крайней мере, ты будешь спать под крышей и получишь горячий ужин, а в дорогу отправишься утром. Префект наверняка выделит тебе сопровождение. Обидно будет после такого долгого пути нарваться на засаду.
Гаю прежде всего хотелось попариться в бане, смыть дорожную грязь, но, приведя себя в порядок, он с удовольствием принял приглашение префекта лагеря разделить с ним вечернюю трапезу. Гай видел, что хозяин его немного нервничает, так как в лагере был оставлен лишь небольшой гарнизон солдат; он истосковался по обществу и, похоже, был рад гостю.
– Ты слышал про мятеж узипов? – спросил префект, после того как со стола убрали блюдо с остатками куропатки под соусом, которую подали им на ужин.
Гай отставил кубок – его потчевали довольно-таки приличным фалернским вином – и с неподдельным интересом посмотрел на своего собеседника.
– В Ленак на работы отправили несколько десятков неотесанных германцев, которых незадолго до этого вывезли со зловещих болот, где они обитали. Узипы взбунтовались, захватили три корабля и, проплыв на них вокруг всей Британии, достигли восточных берегов.
Гай выпучил глаза от изумления.
– Так, значит, Британия все-таки остров… – Сколько он помнил, этот вопрос нередко обсуждался во время застольных бесед.
– Похоже, что так, – кивнул префект. – В конце концов свебы выловили тех, кто остался в живых, и продали их нашим легионам, стоявшим на Ренусе. Таким образом мы и узнали обо всем этом.
– Потрясающе! – воскликнул Гай. От выпитого вина по телу разливалось благостное тепло. Будет что рассказать Юлии, когда он вернется в Лондиний. Однако удивительно, что уже сейчас он думает о том, как развлечь при встрече свою невесту. С другой стороны, перипетии этой истории может оценить лишь человек его круга. Эйлан не поняла бы его. Гай вынужден был признаться себе, что в нем соединились два разных начала: римлянин – жених Юлии и британец, который любит Эйлан.
На следующий день полил частый мелкий дождь. Гай, беспрерывно покашливая и шмыгая носом, двигался дальше на север в сопровождении солдат, которых выделил ему префект. Разглядывая топкий неприветливый пейзаж, он не удивлялся тому, что, как рассказывали, местные племена могли буквально исчезать в лежащих вокруг болотах. Ему казалось, что холмы сливаются с небом, леса тонут в жидком глиняном месиве, а сам он вместе с конем вот-вот завязнет в грязи, по которой они с трудом пробирались вперед.
Хорошо еще, что он не пешком идет, уныло думал Гай, с жалостью поглядывая на легионеров, нагруженных оружием и снаряжением; они с трудом передвигали ноги. Иногда на склоне холма путники видели пасшихся овец или коров, которых держали местные племена. Лишь однажды, когда они переходили вброд небольшую речушку, над головой у Гая просвистела стрела, пущенная кем-то из гущи деревьев, – это было единственное свидетельство того, что они находятся на территории, где действуют враждебные им силы.
– Нам пока везет, а вот для армии это, скорей всего, не очень добрый знак, – мрачно произнес декурион, возглавлявший сопровождение. – Раз местные племена не охраняют свои охотничьи угодья, это может означать лишь одно: они наконец-то объединились. А они – храбрые воины, этого никто не посмеет отрицать. Если бы здешние народы действовали сообща, когда на британскую землю ступил Цезарь, он не смог бы расширить границы империи дальше Галлии.
Гай кивнул и плотнее завернулся в кирпичного цвета плащ. Интересно, какое провидение заставило Лициния послать его с донесениями к наместнику именно в эту пору, когда, возможно, самый грозный за всю историю союз британских племен готовится напасть на армию, которую Агрикола привел на север…
– Так, значит, ты привез известие от Марция Юлия Лициния? Скажи, он здоров?
Из большой кожаной палатки к Гаю вышел наместник. Он не был рослым и без доспехов выглядел очень стройным, почти худым. В седеющих волосах блестели капли дождя, под глазами – темные круги, и тем не менее вид у него был властный, величавый. Он был в ярко-красном, скорее даже пурпурном плаще, но и без плаща сразу было видно, что это и есть командующий.
– Гай Мацеллий Север Силурик прибыл в твое распоряжение, господин! – Вытянувшись по стойке «смирно», Гай поднял в приветствии руку, не обращая внимания на стекающие со шлема на лицо струи дождя. – Прокуратор в добром здравии и шлет тебе сердечный поклон. Подтверждение этому ты найдешь, прочитав письма, которые он передал для тебя…
– Да, конечно. – Улыбаясь, Агрикола протянул руку, чтобы взять у Гая пакет. – С письмами я ознакомлюсь в палатке, а то, чего доброго, они размокнут под дождем. На тебе, должно быть, и сухой нитки не осталось после такого путешествия. Тацит проводит тебя к костру для офицеров и покажет, где ты будешь спать. – Он жестом указал Гаю на высокого молодого человека с угрюмым лицом, стоявшего чуть поодаль. Позже Гай узнал, что это зять Агриколы. – Думаю, тебе следует остаться здесь до окончания сражения, чтобы потом я мог передать с тобой отчет.
Наместник направился в свою палатку, а Гай, изумленно моргая, уставился ему вслед. Оказывается, он уже успел позабыть, какой это обаятельный человек, а может, просто раньше Агрикола не удостаивал своим вниманием его лично, ведь тогда Гай мало чем отличался от других молодых офицеров, вместе с которыми он участвовал в прошлой кампании. Тацит взял его под локоть, и, морщась от боли в мышцах, которые занемели от долгого сидения в седле, Гай последовал за ним.
Молодой римлянин испытывал огромное удовольствие от того, что вновь сидит у костра в кругу таких же, как он, офицеров, ест горячую похлебку из чечевицы с тушеным мясом и черствым хлебом, пьет кислое вино. Только сейчас Гай понял, как истосковался по духу товарищества, который царил в войсках. Другие трибуны, узнав, что он уже участвовал в военной кампании и умеет не только маршировать по плацу, охотно приняли Гая в свое общество. Вместе с ними он отхлебывал вино из кружки, которую пускали по кругу, и даже дождь, по-прежнему барабанивший по плащу, казался не таким холодным. Гай чувствовал, что все напряжены до предела в преддверии большой битвы, но этого и следовало ожидать. Однако боевой дух войск был на высоте. Несмотря на непогоду, медные латы караульных были начищены до блеска, щиты заново выкрашены, так что даже вмятины были почти незаметны. Молодые штабные офицеры, с которыми он грелся у костра, были по-деловому серьезны, но не испытывали страха перед предстоящей битвой.
– Как вы думаете, удастся ли командующему заставить Калгана принять бой? – поинтересовался Гай.
– Скорее уж будет наоборот, – хохотнул один из офицеров. – Разве ты не слышишь их? – Он жестом указал нуда-то в темноту, пронизанную завыванием ветра. – Они там, наверху; вопят, как чумные, малюют себя синей краской! Разведчики сообщили, что на Гравпии собралось тысяч тридцать – вотадины, селговы, нованты, добунны, воины из других, небольших кланов, за которыми мы гоняемся последние четыре года, и еще какие-то северные племена Каледонии, названия которых неизвестны даже им самим. Калгак обязательно примет бой. У него нет другого выхода, иначе его воины скоро вспомнят свои прежние раздоры и начнут драться не с нами, а между собой!
– А сколько людей у нас? – осторожно спросил Гай.
– Легионеров тысяч пятнадцать: весь XX «Валериев Победоносный», II Вспомогательный и остатки IX легиона, – ответил один из трибунов, который, судя по знакам отличия, служил во II Вспомогательном легионе.
Гай с интересом взглянул на него. Этот трибун пришел в легион уже после того, как Гай уехал в Лондиний, но наверняка он не один представляет легион отца, и, значит, Гай может встретить здесь знакомых.
– Еще восемь тысяч пехотинцев из наемников – в основном батавы и тунгры, кое-кто из бригантов, служащих в регулярных войсках, и четыре конных отряда, – сообщил один из офицеров; посидев еще некоторое время у костра, он ушел к своим солдатам.
– Можно сказать, силы равные, как вы считаете? – шутливым тоном заметил Гай. В ответ кто-то рассмеялся.
– Все бы ничего, но они заняли позиции на горе.
На склонах горы, которую римляне именовали Гравпий, почти у самой вершины ледяной ветер дул еще сильнее. Британцы называли эту гору по-разному. Самое древнее и наиболее распространенное название – Старуха. Некоторые величали гору Смертоносной и Зимней Ведьмой. Сидя на склоне в ожидании рассвета, Синрик пришел к выводу, что последнее название подходит лучше всего. Дождь, поливавший долины ровными потоками, на вершине горы бесновался в бешеных порывах ветра. Казалось, с неба падает не вода, а комья грязи. Они липли к щекам, с шипением летели в огонь.
Но каледонцам, по-видимому, такая погода не мешала. Кучками сидя вокруг костров, они один за одним опустошали бурдюки с вересковым пивом, хвастаясь, как завтра они победят римлян. Синрик натянул на голову верхний край клетчатого плаща, надеясь таким образом скрыть от чужих глаз сотрясавшую его дрожь.
– Охотник, который с утра пораньше во весь голос хвастается недобытыми трофеями, к вечеру может оказаться у пустого котла, – произнес рядом чей-то спокойный голос.
Синрик обернулся и увидел Бендейджида. Он был в светлых одеждах и в темноте напоминал привидение.
– Наши воины всегда перед битвой прославляют себя. Это поднимает их боевой дух!
Он бросил взгляд на людей, сидящих у ближнего костра. Это были нованты из клана Белой Лошади, обитавшие на юго-востоке Каледонии на берегах реки Салмэз, в устье которой стоял город Лугувалий. А чуть дальше, у другого костра, пили пиво селговы, с которыми нованты враждовали испокон веков. Воины поднялись, кто-то подбросил в огонь новое полено, и Синрик увидел освещенную вспышками яркого пламени фигуру их предводителя. Вождь хохотал, закинув голову, и в его светлых глазах и рыжих волосах плясали огненные блики.
– Это наша земля, ребята, она поможет нам! Красными Плащами движет алчность, а она – плохой советчик; в наших сердцах пылает огонь свободы! Победа будет за нами!
Услышав его речь, нованты поднялись от своего костра и окружили вождя селговов, и скоро обе группы воинов слились в единую ликующую толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76