К счастью, Гая довольно часто отрывали от канцелярских дел, посылая сопровождать высоких гостей, посещавших столицу.
Гай не привык жить в больших городах, но скоро он научился хорошо ориентироваться в Лондинии. Гней Юлий Агрикола, наместник Британии, утвердил программу развития провинции, и ее выполнение началось с застройки Лондиния. До прихода римлян Британия была сельской страной, но жизнь римского общества была сосредоточена вокруг больших городов, где имелись магазины, бани, театры, устраивались игрища. От Лондиния начинались дороги на юг, север и запад Британии, причем дорога, ведшая в южную часть острова, проходила через мост. По этим артериям в город стекались товары со всех уголков провинции; у причалов швартовались корабли, доставлявшие грузы со всей империи.
Сопровождая по Лондинию приезжих, Гай имел хорошую возможность изучить город и его окрестности. Нередко его подопечными оказывались высокопоставленные чиновники. Как-то, набравшись смелости, Гай поделился своими мыслями по поводу новой работы с Лицинием, и тот ответил, что так и было задумано.
– Видишь ли, если ваш брак окажется удачным… – начал он и, не докончив предложения, продолжал: – У меня нет сыновей. Только Юлия – больше детей нет. И если все будет хорошо, она унаследует мой титул, а возможно, и место в сенате. Но, разумеется, женщина, несмотря ни на какие способности, может лишь передать унаследованный титул своему мужу. Вот почему я так рад, что она выходит замуж за сына моего старого друга.
Только тогда Гай оценил замысел Мацеллия. Женившись на Юлии, он по закону сможет в будущем занять такое положение, которое самому Мацеллию было абсолютно недоступно после неблагоразумного брака. Гай просто не мог оставаться равнодушным к открывавшимся перед ним возможностям – так уж устроен человек. К тому же он был сыном Мацеллия. Живя в Лондинии, Гай взглянул на жизнь с другой точки зрения. Он начинал понимать, каких перспектив мог бы лишиться, если бы они с Эйлан решили убежать. Значит, он не имел права так поступать с ней? Впрочем, Эйлан наверняка знает, что он никогда не оставил бы ее, но такова была твердая воля отца, да и жизнь самой Эйлан из-за него оказалась в опасности.
Гай даже не догадывался, что Юлии известно о его неприятностях. Но она сама завела об этом разговор.
– Отец сказал мне, – начала девушка, когда однажды после ужина они сидели в открытой галерее, наблюдая, как лучи заходящего солнца золотят купол базилики, – тебя прислали сюда потому, что ты связался с какой-то британкой, с дочерью человека, объявленного вне закона. Расскажи мне о ней. Сколько ей лет?
Лицо у Гая запылало. Он кашлянул, пытаясь скрыть смущение. Он и подумать не мог о том, что Лициний расскажет дочери о его прегрешении. Но, может, так даже и лучше: между ними не будет недомолвок.
– Думаю, она на несколько лет старше тебя. – Юлии, должно быть, сейчас столько же лет, сколько было Эйлан, когда он познакомился с ней, думал Гай. Дочь Лицинии была невинна и чиста, а ведь он именно за эти качества полюбил Эйлан. Правда, во всем остальном девушки были абсолютно разные.
Прокуратор не давал Гаю возможности скучать, поручая все новые и новые дела, да и местное общество проявляло к нему неизменный интерес. Молодому человеку, который к тому же не был чистокровным римлянином, все это, конечно, вскружило голову. Гай как-то говорил отцу, что не тщеславен, но это было до того, как у него появилась возможность убедиться, что с помощью богатства и связей можно подняться до невиданных высот.
Юлия ласково улыбнулась ему.
– Ты очень хотел жениться на ней?
– Да. Я любил ее. Правда, тогда я еще не встретил тебя, – быстро добавил Гай, пытаясь представить, что означает для Юлии понятие «любовь».
Девушка посмотрела ему в лицо долгим, пристальным взглядом.
– Пожалуй, тебе следует увидеться с ней еще раз, прежде чем ты женишься на мне, – сказала она. – Ты должен быть уверен, что не будешь тосковать по ней, когда станешь моим мужем.
– Я не собираюсь огорчать тебя, я буду хорошим мужем… – начал было возражать Гай, но Юлия, очевидно, неверно истолковала его признание, а может, делала вид, что не понимает. Глаза у нее потемнели; Гай не мог прочитать ее мыслей. А у Эйлан взгляд всегда чистый и прозрачный, как вода в лесном озере.
– Потому что, – продолжала девушка, четко выговаривая каждое слово, – я не хочу быть женой человека, который мечтает о другой. Ты должен увидеться с ней и решить, как жить дальше. А когда вернешься, я буду точно знать, что ты хочешь жениться именно на мне.
«Она говорит точно так же, как ее отец, когда обсуждает условия какого-нибудь договора, – мрачно думал Гай, – словно брак для нее это своего рода профессиональная карьера. Впрочем, Юлия воспитывалась в столице и поэтому искренне считает, что замужество – это способ занять высокое положение в обществе! Ведь другие пути для женщин закрыты. Разве способна она понять, какой огонь разгорается в крови под гром барабанов Белтейна? Что она знает о томлении сердца, сладостном, как мелодия, льющаяся из рожков пастухов?»
Но его отец позаботился о том, чтобы он никогда больше не увиделся с Эйлан. Наверное, даже Юлия пришла бы в ужас, если бы узнала, что его возлюбленная – британская весталка. Но Юлия уже разрабатывала конкретный план, и у Гая вновь возникло ощущение, что на него стремительно несется вражеская конница.
– Отец пошлет тебя на север, с донесениями к Агриколе…
Гай удивленно вскинул брови: он ничего не знал об этом. Но вообще-то удивляться было нечему. Юлия – любимица всех чиновников табулярия, а они первыми узнают о новых приказах и назначениях. «А тот, кого эти приказы непосредственно касаются, как всегда, узнаёт последним!» – криво усмехнулся про себя Гай.
– По дороге туда или обратно у тебя, наверное, найдется время, чтобы заехать к ней. И по возвращении ты должен быть абсолютно уверен в том, что хочешь жениться только на мне.
Гай подавил улыбку. Она все-таки плохо себе представляет, что такое служебная командировка, если считает, что всегда можно отклониться от маршрута по личным делам. Но он, конечно, что-нибудь придумает. При мысли о том, что он вновь увидит Эйлан, у Гая учащенно забилось сердце.
Хвала Венере, что Юлия не догадывается, о чем он сейчас думает, хотя временами ему и казалось, что она, как Сивилла, видит его насквозь. Впрочем, возможно, каждая женщина обладает такими способностями. А Юлия уже щебетала о том, какой у нее будет свадебный шлейф – из материи невиданной красоты, которую караваном доставят в Лондиний с другого края света.
Гай был рад, что скоро вернется к воинской службе, хотя ему и придется отправиться в дебри Каледонии.
Глава 17
Летние дни сменяли один другой, приближался Лугнасад, но состояние Лианнон не улучшалось. Иногда старую женщину начинало беспокоить сердце, вид у нее всегда был утомленный. Арданос каждый день являлся в покои Верховной Жрицы, и первое время они с Лианнон часто о чем-нибудь беседовали, но болезнь не отступала, измученная женщина все чаще замыкалась в себе, и друид тогда просто молча сидел у ее кровати, порой перебрасываясь словом с Кейлин, а иногда что-то бормоча себе под нос. После его визитов Кейлин становилась печальной, погружалась в свои мысли, ни с кем не разговаривала. Эйлан это не удивляло: ее наставница и раньше была не очень-то общительной.
Странно было другое: ее собственное тело наливалось новой жизнью, и в организме Лианнон тоже происходили изменения. Дух Верховной Жрицы готовился покинуть телесную оболочку, но в каком из миров он возродится вновь – этого никто не знал. Эйлан скорбела, глядя, как угасает Лианнон, но радость от сознания того, что в ее теле трепещет новая жизнь, была сильнее. В те дни Лесная обитель была окутана безмолвием. Женщины исполняли свои обязанности, охваченные страхом и волнением. Всех интересовал один и тот же вопрос: кто станет преемницей Лианнон; но спрашивать об этом вслух никто не осмеливался.
Обитательницы Вернеметона были так встревожены болезнью Верховной Жрицы, что на Эйлан никто не обращал внимания, и для нее сейчас это было как нельзя кстати. Но что ей делать потом, когда живот невозможно будет скрыть даже под свободными одеждами? Девушка ни на минуту не забывала, что для Арданоса она – преступница, приговоренная к смерти. Ей даже казалось, что и Дида относится к ней с почти явным презрением.
Миллин все еще оплакивала своего недоношенного ребенка, и искать у нее утешения было бесполезно. Только Кейлин относилась к Эйлан по-прежнему, но ведь ее наставница всегда поступала так, как считала верным. Эйлан постоянно жила в страхе, и только сознание того, что Кейлин любит ее, удерживало девушку от отчаяния.
Эйлан не знала, суждено ли ей когда-нибудь еще раз увидеть Гая; но она ясно помнила, какой царственной одухотворенностью сияли его глаза во время их последнего свидания, и это внушало ей уверенность, что та встреча была не последней. Арданос сказал, что Гая женили, но она не верила. Даже у римлян бракосочетание считалось священным обрядом, который не мог быть совершен поспешно и без соблюдения определенных формальностей.
На очередной церемонии, посвященной полнолунию, вместо Лианнон ритуал проводила Кейлин. Всем теперь было ясно, что Верховная Жрица умирает, хотя за ней продолжали заботливо ухаживать. Ноги у старой женщины распухли так, что она даже не могла проковылять до уборной. Кейлин ухаживала за ней с любовью и лаской – ни одна мать не имела более преданной дочери. Но нездоровая отечность все сильнее распирала тело Лианнон.
Кейлин поила больную женщину настоями из трав. Она говорила, что у Лианнон водянка. Однажды Эйлан пошла со своей наставницей далеко в поле, чтобы насобирать лиловых цветочков наперстянки. Кейлин объяснила ей, что это растение – лучшее средство от болезней сердца. Эйлан осторожно взяла на язык несколько капель отвара, приготовленного Кейлин. Он был мучительно горький, как неизбывная печаль.
Они делали все возможное, чтобы поставить Лианнон на ноги, но Верховная Жрица с каждым днем становилась все слабее и бледнее, и отечность увеличивалась буквально на глазах.
– Кейлин…
Она какое-то мгновение сомневалась, действительно ли услышала свое имя. Звук, раздавшийся в комнате, напоминал дуновение ветерка. Скрипнуло ложе. Кейлин устало повернулась. Лианнон смотрела на нее. Кейлин потерла глаза, чтобы прогнать сон, и заставила себя улыбнуться. Болезнь иссушила лицо старой женщины, сквозь прозрачную кожу ясно проступали кости черепа. «Почти все кончено, – пронзила Кейлин непрошенная мысль. – Еще немного, и сознание оставит ее».
– Тебя мучит жажда? Вот попей холодной водички, или, если хочешь, я разведу огонь в очаге и согрею настой…
– Что-нибудь горячее… хорошо бы… – Лианнон перевела дух. – Ты так добра ко мне, Кейлин.
Кейлин покачала головой. Когда ей было десять лет, она тяжело заболела, и Лианнон тогда вернула ее к жизни. У ее родных отца с матерью ни за что не хватило бы терпения так преданно ухаживать за ней. То, что Кейлин испытывала к старой женщине, было сильнее, чем любовь или ненависть. Разве можно выразить это словами? И если Лианнон не передается тепло ее души, когда она подносит ей настой и кладет холодное полотенце на лоб, значит, она уже никогда не поймет ее чувств.
– Наверное, некоторые думают, что ты так преданно ухаживаешь за мной, рассчитывая получить от меня благословение и стать моей преемницей… Женщины порой бывают очень мелочны и завистливы, особенно если живут в женском коллективе. А ты поистине Великая Жрица; все остальные, вместе взятые, – ничто по сравнению с тобой… но ты ведь знаешь, что это невозможно, верно?
– Знаю, – выдавила из себя улыбку Кейлин. – Мне суждено всю жизнь оставаться в тени, но я стану помогать любой женщине, которая сменит тебя. Молю Великую Богиню, чтобы это случилось не скоро.
«И кто знает, долго ли проживу я сама после твоей смерти?» – подумала она. Крововыделения, причину которых она так и не поняла, наконец-то прекратились, но все тело ломило от усталости, словно ее руки и ноги были сделаны из свинца, добытого на Мендипских рудниках.
– Хорошо… Но может быть, ты знаешь не все, дитя мое. Что бы ни думали обо мне люди, мой дар предвидения не всегда подчинялся приказаниям друидов. И я видела тебя в образе Верховной Жрицы; ты была окутана туманом из иного мира. Тропа жизни непредсказуема, случаются самые неожиданные повороты, и порой попадаешь совсем не туда, куда шла…
Вода в котелке зашипела. Кейлин бросила в нее несколько щепоток тысячелистника, ромашки и белолоза и передвинула котелок на камень у огня, чтобы питье настоялось.
– Клянусь Великой Богиней, у меня как раз так и получилось! – вдруг воскликнула Лианнон. – В молодости мы с Арданосом мечтали о великих делах… Но его обуяла жажда власти… А у меня власти никогда не было!
«Но ты могла дать ему отпор, – подумала Кейлин. – Ты – Голос Великой Богини, и в течение двадцати лет люди беспрекословно выполняли все, что ты говорила. Ты же повторяла чужие слова, не очень глубоко вникая в их смысл! А если бы ты решила прислушаться к словам Богини, тебе пришлось бы предпринимать какие-то действия, ведь то были бы истинные откровения…»
Но ничего этого Кейлин не сказала. Даже не зная истинных откровений Великой Богини, Лианнон своими речами вселяла в людей надежду, в отличие от всезнающей и мудрой Кейлин. И это было важнее, чем все ее ошибки и недостатки, что бы там ни утверждали циники, подобные Диде.
Кейлин добавила в настой немного меду, чтобы он был не таким горьким, затем просунула руку под спину Лианнон и, приподняв ее за худенькие плечи, поднесла к губам старой женщины ложку с питьем. Больная жрица раздраженно отвернулась; на щеках ее блестели слезы.
– Устала я, Кейлин, – прошептала она, – так устала. И боюсь…
– Ну, будет, будет, родная моя. Мы все тебя очень любим, – тихо успокаивала ее Кейлин. – Выпей вот это, и тебе сразу полегчает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76