Синрик подошел к Диде и поцеловал пораненный палец. Девушка покраснела и поспешно спросила:
– Тебе сплести венок, Синрик?
– Если хочешь. – Откуда-то из-за деревьев послышалось воронье карканье. Синрик вдруг стал серьезным. – Да что я такое говорю? Сейчас не время думать о венках.
Гай заметил, что Дида хотела спросить почему, но не спросила, – видимо, ее остановило присутствие чужого человека. Она выбросила цветы боярышника и стала собирать деревянные тарелки, из которых они ели. Эйлан и Сенара уже сплели свои венки.
– Рея рассердится, если мы забудем здесь хоть одну тарелку, – назидательно проговорила Дида. – А вы, девочки, давайте-ка доедайте пирожки.
Сенара взяла пирожок, разломила его на две части и половинку протянула Гаю.
– Мы с тобой едим один пирожок, и, значит, теперь ты мой гость, – заявила она. – Почти что брат.
– Не говори глупостей, Сенара, – отругала сестренку Эйлан. – А ты, Гауэн, не позволяй ей докучать тебе.
– Да будет тебе, – отозвался Гай. – Она мне совсем не докучает. – Он опять вспомнил свою умершую сестренку и попытался представить, как сложилась бы его жизнь, если бы девочка была жива. Поднимаясь с травы, он неловко покачнулся, и Эйлан тут же подхватила его под руку, отдав венки Диде.
– Ты, наверное, утомился тут с нами, Гауэн, – сказала она. – Обопрись на меня. Осторожно, не стукнись больной рукой, – добавила девушка, уводя римлянина от дерева.
– Эйлан, да ты и впрямь у нас жрица-целительница, – не преминул заметить Синрик. – Гауэн, если хочешь, обопрись на меня. Но Эйлан, конечно, гораздо симпатичнее. Поэтому я лучше помогу Диде. – Лицо Синрика оживилось. Он взял Диду под руку, и они пошли по тропинке. – Думаю, Гауэн, тебе следует сразу же лечь в постель. К ужину можешь не вставать. Эйлан принесет тебе поесть. Мне немало пришлось потрудиться над твоим плечом, и я не хочу, чтобы мои усилия оказались напрасными.
Глава 3
Жилище Жрицы Оракула находилось в некотором отдалении от других построек Вернеметона, вся территория которого была окружена стеной. Дом жрицы был квадратной формы, как гробница; вокруг него тянулась крытая галерея. Поселение за стенами Вернеметона в народе величали Лесной обителью, но на самом деле это был целый городок. Дома стояли близко друг от друга и соединялись крытыми переходами, а между ними раскинулись сады и дворики. Все поселение напоминало один большой лабиринт. Только жилище Верховной Жрицы стояло особняком, и сама она жила скромно, в быту довольствовалась малым, а подобный образ жизни соблюдать труднее, чем самый строгий обряд.
Когда архидруид Арданос прибыл в Лесную обитель, прислужница Лианнон, высокая темноволосая жрица по имени Кейлин, тотчас же провела его в покои своей госпожи. Кейлин была одета почти так же, как и сама Верховная Жрица, – в широкое темно-синее платье; однако у Лианнон браслеты и крученое ожерелье на шее были из чистого золота, а ее прислужница носила украшения из серебра.
– Можешь идти, дитя мое, – промолвила Лианнон. Молодая женщина вышла, задернув за собой полосатый полог у входа, и Арданос улыбнулся.
– Она уже не дитя, Лианнон. Много зим минуло с тех пор, когда ты приехала с ней сюда, в Лесную обитель.
– Да, это правда. Годы летят незаметно, – ответила Верховная Жрица.
Она по-прежнему удивительно красива, бесстрастно отметил про себя Арданос. Они знакомы уже много лет.
Возможно, он единственный из оставшихся в живых людей ее возраста, к кому она относится почти как к другу. Немало бессонных ночей провел он в молодости из-за этой женщины; сейчас он уже старик и редко вспоминает о том, как ее красота лишала его покоя.
Женщины, которых избирали жрицами Лесной обители, Священной рощи Вернеметона, помимо прочих достоинств должны были обладать привлекательной внешностью. Арданос не понимал этого. Если бы речь шла о боге, особенно о каком-нибудь ничтожном боге римлян, это было бы вполне объяснимо. Но почему богиня хочет, чтобы ей служили красавицы? – это совсем не соответствовало представлениям Арданоса о женщинах.
Арданос молчал, однако не потому, что его смущало присутствие огромного детины по имени Хау, который стоял у входа с дубинкой в руках и готов был размозжить череп любому мужчине – даже самому архидруиду, – если бы заметил малейший намек на оскорбительное отношение к Верховной Жрице или услышал неуважительную речь, обращенную к его госпоже. Арданос, разумеется, ни о чем подобном не помышлял. Хау обеспечивал безопасность Лианнон, и это позволяло ей безбоязненно принимать посетителей, что было запрещено другим жрицам.
Арданос не кривил душой перед самим собой, понимая, что выглядит далеко не преподобным старцем, каким должен быть архидруид, что не похож он на Мерлина Британского. Но он успокаивал себя тем, что и Лианнон уже не казалась живым воплощением Святой Богини Мудрости и Вдохновения. Она была доброй и мягкой женщиной, аскетический образ жизни придал ее чертам благородную одухотворенность, однако старость уже коснулась ее; Арданос знал, что Лианнон седеет, хотя в ее светлых от природы волосах невозможно было разглядеть ни единой серебряной ниточки. Темно-синее обрядовое одеяние некрасиво топорщилось. Некогда прямые плечи поникли от усталости. Глядя на эту увядающую красоту, Арданос с новой силой ощутил, как давит на него груз собственных лет.
В последние годы Лианнон, понимая, что стареет, стала покрывать голову платком, как и многие замужние и пожилые женщины, и только во время обрядовых церемоний она появлялась с распущенными волосами. Но как бы там ни было, размышлял Арданос, вот уже двадцать лет – а он знает ее почти все эти годы – лицо и образ этой женщины являются для всех символом их веры, и через нее люди познают откровения богов, – во всяком случае, суть этих откровений в толковании жрецов Оракула.
Может, поэтому и казалось, что лицо этой стареющей женщины отмечено знаком божественности, наделено одухотворенностью, которая окутывает ее, словно сладостный аромат. Возможно, эта божественность появилась в ней оттого, что люди и в самом деле считали ее Великой Богиней. В представлении народа она была не просто символом исповедуемой ими веры, – их по-детски неискушенные умы поклонялись этой женщине, словно она и есть сошедшая к ним с небес Великая Богиня – Великая Девоматерь всех племен, живой образ Владычицы Земли.
Лианнон подняла голову.
– Арданос, ты уже так долго смотришь на меня; за это время можно было бы подоить корову! Ты пришел сюда, чтобы сообщить мне что-то или о чем-то просить? Выкладывай, не стесняйся! Худшее, что тебя ожидает, – это мой отказ. А разве я когда-нибудь могла сказать тебе «нет»?
«И это я слышу из уст богини», – усмехнулся про себя Арданос, и это циничное замечание, не произнесенное вслух, отвлекло его от безрадостных мыслей.
– Не гневись на меня, Святая Мать, – мягко проговорил он. – Я просто задумался.
Друид снова поднялся и в волнении прошелся по комнате, чем вызвал удивление на лице жрицы.
– Лианнон, – неожиданно произнес он, – у меня тревожно на душе. В Деве я слышал, что римские легионы, возможно, скоро уйдут из Британии. И этот слух подтвердил человек, который является сыном самого префекта. Я слышу подобные разговоры уже в третий раз. Конечно, всегда найдется кучка борцов, готовых кричать: «Долой римлян», но…
– И многие из тех, кто с радостью распространяет молву и призывает к изгнанию римлян, ожидают – или, во всяком случае, надеются, – что мы поднимемся и поддержим их клич. Я не верю этим слухам, – бесстрастно сказала Лианнон. – А если это все же произойдет, что ж, скучать по римлянам мы не станем. Разве не об этом мы молимся с тех самых пор, когда Карантака, закованного в цепи, провели по улицам Рима?
– А представляешь ли ты, какой будет хаос? – спросил Арданос. – Ведь те, кто сегодня кричит: «Долой римлян»… – Ему очень понравилось пришедшее на ум образное выражение…
– …ни в коей мере не отдают себе отчета в том, что произойдет, если их желание осуществится, – закончила за друида Лианнон.
«Как хорошо она изучила меня, – думал Арданос. – Вот и сейчас мы читаем мысли друг друга». Но ему не хотелось договаривать до конца эту мысль.
– Такие люди существуют в Британии с тех самых пор, когда Цезарь ступил на остров в поисках славы, которая была нужна ему, чтобы править Римом! И сейчас они считают, что мы, обитатели Священной рощи, должны поддержать их, – продолжал Арданос. – И если мы будем молчать, нас не поймут. В данный момент я обеспокоен тем, что праздник костров обернется бунтом.
– Нет, думаю, Белтейн пройдет спокойно, – возразила Лианнон. – Люди приходят поиграть, повеселиться вокруг костров, да и вообще поразвлечься. Вот если бы это был Самейн…
– Недавно наших людей опять угнали на работы, и ситуация из-за этого резко обострилась, – сообщил Арданос. – У Бендейджида забрали тридцать человек, всех рабов, которым дали вольную, когда сам он был объявлен вне закона, и одного из самых преданных ему людей. Вне закона! – Друид невесело рассмеялся. – Он даже не понимает, как ему повезло; его просто выслали за двадцать миль от Девы! А он ведь еще точно не знает, сколько его людей угнали. Вот когда все выяснится… Что ж, мне не впервой слышать от него оскорбления – «предатель» или и того хуже; но его брань меня не волнует.
– У нас есть разрешение на проведение праздника костров – я лично ездил к Мацеллию Северу и просил у него позволения устроить мирный праздник в честь Цереры, как мы это делали последние семь-восемь лет. Он доверяет мне, и только поэтому римляне решили не направлять к нам легионеров, на тот случай, если народ выйдет из повиновения и, скажем так, пожелает вместо Цереры почтить Марса.
Лианнон тяжело вздохнула. Арданос понял, что она вспомнила те кровавые дни, когда Боудикка приносила в жертву Великой Богине мужчин, вымаливая победу над врагом. В те дни они были еще очень молоды и верили, что былую славу можно легко вернуть, если просто взять в руки острый меч и бесстрашно ринуться в бой.
– Если начнутся волнения, – снова заговорил Арданос, – или хотя бы прозвучат призывы к борьбе против Рима, ты не хуже меня понимаешь, что придут легионеры и потопят всех нас в крови. Но откуда мне было знать, что римляне забрали у нас тридцать здоровых мужчин, которые должны теперь гнить на этих зловонных мендипских рудниках?
Но он должен был это знать; он даже обязан был предвидеть замыслы римлян. А теперь ему следует быть готовым к любым проявлениям недовольства.
– Сейчас уже поздно отменять празднества, – заметила Лианнон. – Это может вызвать волнения даже там, где об этом и не помышляют. Или ты считаешь, что мне следует сделать это? Тебе известно о каких-то случаях проявления недовольства, например, из-за того, что людей угоняют на работы?
– Я не совсем уверен, что тут есть какая-то связь, – ответил Арданос. – Но, кажется, кому-то понадобилось, чтобы сын префекта… исчез…
– Сын префекта? – Лианнон в недоумении вскинула тонкую бровь, пытаясь найти объяснение подобному замыслу. – Чтобы выразить недовольство или, может, чтобы навлечь беду на наш народ? По-моему, Бендейджид скорее уж убил бы солдат, которые пришли забирать местное население на работы.
– Этот парень угодил в кабанью яму, а Бендейджид спас ему жизнь, и теперь юноша – гость в его доме.
Лианнон какое-то мгновение непонимающе смотрела на друида, потом расхохоталась.
– И твой зять Бендейджид ни о чем не догадывается?
– Парень похож на свою мать, а она из силуров, поэтому его все принимают за британца. Кроме того, он старается не терять выдержки и самообладания, чтобы ненароком не выдать себя. Однако он еще не совсем здоров и пока не может вернуться домой. Если что-нибудь случится с этим юношей, который, насколько мне известно, не совершил в своей жизни ничего хорошего, но и вреда никому не причинил, ты не хуже меня понимаешь, что виноватыми окажемся мы. Нас обвинят во всех смертных грехах, вплоть до разорения Трои, и уж, конечно же, не забудут упрекнуть в том, что мы не сумели защитить страну от римских легионов, которым следовало бы давно убраться в Галлию, откуда они пришли. Нам припомнят все, что творили на нашей земле римляне со времен божественного Юлия, – мир праху его, – добавил Арданос с недоброй усмешкой, и его последние слова прозвучали как проклятие, а таково и было их истинное значение – в этом жрица не сомневалась.
– Однако опасность мятежа все же существует – продолжал старый друид. – Здесь, в Лесной обители, ты этого не чувствуешь. Я тоже многого не замечаю, так как давно уже живу среди римлян. Но я обязан следить за настроениями в народе. Примечать знамения, дурные знаки. Знать, например, где по ночам летают вороны. Я говорю о тайном обществе, члены которого поклоняются Богине Войны.
Жрица рассмеялась.
– О чем ты, Арданос! О тех полоумных стариках, которые делают приношения Катубодве, гадают и выискивают предзнаменования, копаясь в птичьих потрохах? Они ничем не лучше легионеров с их священными курятниками. Их никто никогда не воспринимал всерьез…
– Да, такими они были когда-то, – возразил Арданос. Ему хотелось рассказать Лианнон то, чего она не знала. В былые времена жрицы и друиды сообща принимали решения, но после трагедии на острове Мона Совет друидов никого не посвящал в свои тайны – так было больше шансов выжить. Иногда архидруиду приходилось даже принимать решения единолично. Арданос порой думал о том, что напрасно друиды отгородились от жриц. Возможно, жрицы успешнее исполняли бы волю Совета, если бы сами участвовали в принятии решений. И сейчас он не оказался бы один на один с той гнетущей проблемой.
– Всего лишь три года назад они и вправду были такими. Но старые жрецы, помешанные на жертвоприношениях, канули в Лету, а их место заняли молодые мужчины, многим из которых едва минул двадцать один год, и большинство из них были рождены на Священном острове. Они считают себя Священными Мстителями…
– Так вот чьи это дети! Тогда удивляться нечему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76