— Ой, тетушка! — Он поцеловал Элнер, и она обняла его свободной рукой. — Мама сказала, что ты не придешь сегодня вечером. Я так скучал, что мне казалось — я проваливаюсь в черную дыру. Можно мы будем спать в твоем доме? Здесь я ненавижу спать… — Он осекся, обернувшись.
— Посмотрим, — ответила Элнер. — Я спрошу у твоей мамы.
Он состроил радостную рожицу. Элнер развернула его ко мне.
— Это Кот. Поздоровайся.
— Правда? — Он окинул меня изумленным взглядом. — Неужели тебя так зовут? Оу, твои волосы стоят колом!
— Точно моя мысль, — пробурчала Джордан.
— Ты покажешь, как сделать то же самое с моими? Сколько тебе лет? Ты тетушкин любовник?
— Джиро! — Рука Элнер поднялась, точно Элнер хотела зажать мальчику рот, задрожала в воздухе и опустилась. — Кот — мой новый помощник.
— Ну хорошо, — согласился он и посмотрел на меня: — Не забудь про обещание насчет прически. Пойдем, Талита. Найдем маму. Ты ведь хочешь остаться у тетушки? — Он потащил сестру за собой, громко крича.
— Следовало бы поберечь его уши, — заметила Джордан, когда Джиро уже не мог нас услышать.
Элнер разгладила подол туники.
— Да, здесь непросто быть ребенком. Или взрослым… — Она почти сконфуженно взглянула на меня. — Вы только что познакомились с младшим поколением семьи Та Минг, будущими руководителями империи. Познакомитесь и с остальными.
Мы влились в колышущуюся, словно в танце, толпу, окружавшую длинный стол с едой и напитками. Множество одинаковых людей. Родители и дети, тетушки и дядюшки, племянники и племянницы — по меньшей мере шесть поколений; но никто из них, даже самые старые, не выглядели старше Элнер. И даже те, кто не был похож на Та Мингов, были красивы, прекрасно одеты и сверкали драгоценностями, отчего у меня кружилась голова. Люди бормотали что-то, чего я не понимал, и думали то, что я не хотел слышать…
И все были живыми, слишком реальными — думая, чувствуя… но теперь уже не вокруг меня, а внутри меня — злые, напряженные, притворяющиеся, самодовольные, скучающие, испуганные. Я забыл, что значит быть открытым для чужих мыслей, забыл, как контролировать это состояние. Я очертя голову бросился в толпу, проведя до этого три года в отшельничестве. И мои нервы были готовы перегореть, как пробка.
Выбрав момент, когда никто не смотрел на меня, я сорвал пластырь и бросил его на пол. Теперь все, что я мог делать, — это сдерживать себя до тех пор, пока опьяненные наркотиком нервные центры моего мозга, дремавшие три года, не проснутся снова: пока черная боль, которой я не мог подобрать названия, выползет из норы; пока искалеченные пси-реакции не утихомирятся, успокоив бушевавший внутри меня огонь чужих мозгов… Я шел за Элнер сквозь толпу, наталкиваясь на сплошные заборы мозгов, глухонемой и почти в бессознательном состоянии. Никто ничего не заметил, и Элнер тоже. Я был ее костылем — предметом для разговора с людьми, которым ей больше нечего было сказать. Мы столкнулись лицом к лицу с еще одним Та Мингом: с красивым мужчиной в серебристом вечернем костюме, на котором сияла огромная, похожая на глаз рубиновая пуговица. На вид ему было лет тридцать пять, но я знал, что он гораздо старше: это был отец Джули.
— Джентльмен Харон Та Минг, — сказала Элнер, — это мой новый помощник…
— Да, — холодно кивнул отец Джули, — я уже знаю.
Он знал: он знал, кто я такой. Дружок Джули, выродок. Харон Та Минг возглавлял правление Центавра; один из тех, кто нанял меня.
— Делай то, что тебе говорят. И ничего больше. И будешь в порядке, парень, — улыбаясь, сказал он. Улыбка никак не соответствовала его словам.
Я отвернулся, вцепившись в лацканы куртки. Где-то должен быть выход отсюда…
— Ты меня понимаешь?.. — Я не ответил и вдруг почувствовал, как что-то сжало мое плечо. Его рука. Нет, это только выглядело, как рука. Затянутая в перчатку из человеческой кожи, это была лапа напичканного электроникой робота. Почти робота. Твердолобого. Лапа сжала плечо сильнее. Я вздрогнул от боли.
— Да, сэр, — с усилием выговорил я. Потер плечо. — Она вас таким и описывала. Сэр.
— Кто? — Он бросил взгляд на Элнер.
— Джули.
Он воззрился на меня. Я не стал отводить глаз. Лицо Харона побагровело. Но он повернулся и ушел, больше ничего не сказав.
— Не пытайтесь играть с ним в эти игры, — сказала Джордан, — вы проиграете.
— Какие игры? — спросил я, поскольку не играл.
— И со мной тоже, — оборвала меня Джордан. Элнер лишь посмотрела на меня, думая то, чего мне слышать не хотелось.
Я повернулся и, налетев на стол, заставленный всякой всячиной, опрокинул хрустальный бокал с вином себе на штаны. Я выругался; кто-то нахмурился, кто-то засмеялся. Я старался притвориться, что ничего не произошло и не происходит, что я просто хочу есть. За всю свою жизнь я никогда не видел так много еды. Так много да еще такой странной — я не мог узнать ни одного блюда.
Я машинально потянулся за чем-то и услышал за спиной шепот Джордан: «Свинья!» Меня вдруг затошнило от вида и запаха наваленной на столе еды, как будто я сунул нос в помойку. Я шагнул от стола. Остальные гости не проявляли к еде никакого интереса. Я сказал себе, что скоро все должно кончиться…
Откуда-то из глубины комнаты раздался звонок дворецкого.
— Наконец-то! — облегченно вздохнула Элнер так, словно ждала звонка сто лет. — Обед.
Я открыл было рот, но промолчал. Толпа подалась к столу, вытолкнув нас в середину комнаты. Элнер с любопытством глядела на меня.
— У вас такой вид, точно вы рассчитывали быть главным блюдом, — прошептала она. — Не унывайте! Еда вкусная.
Я состроил рожу, надеясь, что она сойдет за улыбку.
— Тетушка! — Джиро и Талита вернулись, ведя за собой высокую черноволосую женщину.
Джули! — чуть не вырвалось у меня. Это не была Джули: я коснулся незнакомого мозга. И лицо другое — теперь я смог разглядеть его. Женщина обладала какой-то особенной, мягкой красотой: не такие резкие, как у Джули, черты лица, плавные линии тела. И в ее глазах не стояла боль — боль, которую Джули постоянно носила с собой. Но сходство все же поразительное; я почувствовал комок в горле.
— Мама разрешила остаться с тобой! — триумфально кричал Джиро. — Решено!
Харон Та Минг с недовольным видом шел за ними, глядя женщине в спину.
Женщина сделала быстрый незаметный жест рукой, спрашивая о чем-то Элнер. Старый город тоже имел свои условные знаки, но этот был мне не знаком. Я не мог прочесть его.
Элнер улыбнулась, глядя на детей с радостью и обожанием.
— Конечно, — тихо проговорила она. — Ты же знаешь — я всегда тебе рада, Ласуль.
— Это моя мама, — сказала Талита, вдруг обращаясь ко мне, и ухватилась за мамину руку.
Я все еще таращился на Ласуль, но сумел кивнуть в ответ.
— А у нас скоро будет маленький братик! — не унималась Талита. — Он будет похож на меня.
Я машинально оглядел фигуру Ласуль. Она была одета в облегающий костюм, блестевший, как лунный камень, и было незаметно, что она беременна.
Она поймала мой взгляд и улыбнулась:
— В пробирке. Никто больше с этим не возится…
Я поспешно отвернулся и встретил жесткий взгляд Харона. Отвернулся от него тоже. Черт возьми, на кого здесь ни посмотри — все плохо.
— Я имею в виду беременность, конечно, — Ласуль мелодично рассмеялась, и я не мог не повернуться к ней.
— А вовсе не секс, — пришел на подмогу Джиро. — Мама любит секс. Ведь любишь?
— Джиро! — пробормотала она, бледнея. Я думал, она покраснеет. — Что я с тобой сделаю?..
— Подарите маленькую сестричку, — предположил я; Джордан выдернула меня из их круга, точно я был больным и заразным.
Обернувшись, я увидел, как Харонова лапа схватила Джиро за руку. Мальчик прикусил губу, но не издал ни звука. Я отвернулся.
Какой-то человек наблюдал за нами и криво улыбался. Дэрик, брат Джули. Он только что вошел. Среди богатых вечерних нарядов выделялся его простой деловой костюм. С ним была какая-то женщина — его женщина — судя по тому, как Дэрик держался с ней. Я застыл, глядя на нее во все глаза: если вечерние наряды выглядели по сравнению с костюмом Дэрика завтрашним днем, то по сравнению с ее одеянием они выглядели вчерашним.
Она была экзотическим существом: светящаяся серебряная кожа, вал серебряно-белых волос, волной взметнувшийся над глазами цвета меди, опускался почти до половины спины. Даже ногти были серебряные. Что-то голо-графическое, неопределенной формы и цвета, струилось, переливалось вокруг ее тела, обнажая и одновременно скрывая его… Она двигалась в легком облачке смеха, заставляя окружающих глазеть на нее и перешептываться; ловить на себе взгляды, слышать клятвы, ругательства, сплетни — вот чего она хотела от жизни. Интересно, что она делает здесь, и на кой сдался ей Дэрик?
— Бог мой, вот так штучка! — сказал я и понял, что произнес это вслух, когда Элнер обернулась и вопросительно на меня посмотрела. Я почувствовал, как пружина внутри меня сжалась сильнее: здесь, среди этих людей, я ни на секунду не мог позволить себе не думать о том, что говорю и делаю.
— Ее зовут Аргентайн, — опередила мой вопрос Элнер, — … компаньонка Дэрика. Она артистка, играет мистерии, кажется. — В голосе Элнер звучало скорее восхищение, чем неодобрение.
Усилием воли я перевел взгляд с Аргентайн на Дэрика. Он наблюдал за нами с той же кривой ухмылкой, оценивая нашу реакцию, и удивленно поднял брови, встретившись со мной взглядом. Я отвел глаза.
Не успел я еще задать и парочки идиотских вопросов, как они уже ушли. Я оказался у стола и сел. Джордан расположилась слева от меня, Элнер — справа. Передо мной на большой тарелке под прозрачной куполообразной крышкой дымилось что-то похожее на хлеб, фрукты и грибы вместе взятые. Оно было разложено в тарелки поменьше, напоминавшие планеты, вращающиеся вокруг солнца. Я потянулся за чем-то, что показалось мне знакомым.
— Не трогать! — зашипела Джордан.
Я отдернул руку. Никто не ел. Все смотрели на дальний конец стола, где восседал джентльмен Теодop, старейший член правления. Он тянул не больше, чем на пятьдесят, но на самом деле был в четыре раза старше. Двигался он очень медленно, слишком медленно. Они могли приостановить клеточные часы организма, но дурачить время вечно не удавалось даже им. Пока, во всяком случае. Джентльмен Теодор совершил какое-то ритуальное действие, и все повторили его жест. Наконец он потянулся за едой. Остальные сделали то же самое.
Я сбросил запотевшую крышку с блюда и отпрянул вместе со стулом, на котором сидел. На тарелке лежало что-то мертвое. Остекленевший, наполовину подернутый пленкой серебряный глаз уставился на меня из кучи непонятных разноцветных комков, политых соусом и напоминавших крысиное дерьмо.
— Что с вами? — проворчала Джордан.
— Оно дохлое.
Я посмотрел в ее тарелку. Там лежало точно такое же.
— Я, конечно, допускаю, что вы предпочли бы съесть ее живьем, — ядовито-злобно сказала Джордан. Она выбрала одну из десятка лежавших перед ней вилок и еще каких-то штук и подцепила кусок дохлой плоти. Затем положила его в рот и начала пережевывать.
— Вы никогда не ели свежей рыбы?
Я повернулся на голос Элнер.
— Естественно, — поморщился я. Где она нашла свежую рыбу?
— Я имею в виду свежевыловленную рыбу, — она показала глазами на свою тарелку: — Она вкуснее, чем клонированная. Попробуйте.
Я с недоверием посмотрел на рыбу и на лежащие между моими тарелками инструменты для препарирования этой падали, палочек для еды среди них не нашел и выбрал вилку.
— Нет, — прошептала Джордан, — начните с другой стороны. — Она указала на другую вилку.
Я уронил вилку, которую держал в руке; она звякнула о край тарелки. Я взял другую и воткнул в рыбину возле хвоста. Откусил кусок, стараясь не подавиться.
Элнер оказалась права: рыба была потрясающая. Я хотел было сказать ей об этом, но она уже разговаривала с кем-то другим. Я вернулся к еде. Когда я поднес ко рту рыбью голову, Джордан выбила вилку у меня из руки. Я почувствовал, что на меня все смотрят… почувствовал, что мой мозг спал мертвым сном, пока я ел, а я этого и не заметил. Брат Джули сидел почти напротив меня, все так же ухмыляясь. Он был моложе Джули, а значит, лишь немногим старше меня. Но ему можно было дать все сорок, может, чуть меньше. Те же самые черные, цвета ночи, волосы, такие же глаза… но если б я не знал, что Дэрик — ее брат, то ни за что бы не поверил этому: он был другим.
Почувствовав, что начинаю краснеть, я перевел взгляд на Аргентайн, сидевшую рядом с Дэриком. Она рассмеялась, когда Дэрик поцеловал ее в шею и прошептал что-то ей на ухо, — вероятно, что-нибудь обо мне. Она подмигнула, поймав мой взгляд. Я возвел глаза к потолку и пожалел, что живу на белом свете. Стараясь не замечать ничьих глаз, я потянулся за кувшином, чтобы налить себе вина.
Тут-то все и случилось. Когда я поднял кувшин, что-то невидимое схватило его, пытаясь вырвать кувшин у меня из рук. Мой мозг инстинктивно противился вторжению невидимки, рука сжалась прежде, чем пролилась хоть капля. Я медленно, с усилием, потащил кувшин к себе, следя за каждым миллиметром его пути. Свободной рукой я взял бокал, наполнил его и поставил кувшин на место. Я поднес вино ко рту — и это случилось опять. Бокал дернулся, рука судорожно сжалась. Я чуть не переломил хрупкую ножку, когда меня заклинило, рубиновые брызги попали мне на куртку. Я в три глотка выпил вино и поставил бокал на стол. Затем сел, пряча сжатые кулаки под столом.
Кто-то использовал пси-энергию… и этот кто-то находится сейчас здесь, в комнате. Я внимательно ощупывал взглядом лицо за лицом, но встречал только маски, которые не мог прочесть. Я тихо выругался: я снял пластырь, посчитав, что за Элнер ни к чему здесь беспокоиться, что среди семьи она в безопасности… а оказалось, что это мне следовало бы побеспокоиться о собственной шкуре. Люди, сидящие за столом, не выглядели чем-то из ряда вон выходящим: семья одинаковых лиц, немного странная — но и только. Однако рядом со мной сидели самые влиятельные и жестокие командиры Федерации. Они были Транспортом Центавра — и я принадлежал им. Вершина пирамиды, раздавившей мою жизнь… И забыв об этом, я совершу последнюю ошибку в своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68