Когда я не ответил на свой собственный вопрос, Элнер, замедляя шаг, отвела глаза.
— Мои родители… — бормотала она, словно вплывая в воспоминания, — разработали пентриптофиновую группу.
Я помрачнел.
— Ваши родители? Я думал, что пентриптин в ходу уже века два.
— Около полутора. Мои родители жили чуть больше. У них была очень длинная карьера. Они разработали и синтезировали большинство самых прибыльных биохимических препаратов ЦХИ…
— И вы думаете, что они не захотели бы увидеть, что пентриптин используется в подобных целях?
Глаза Элнер стали темно-серыми.
— Их это не заботило… возможно, что и обрадовало бы, поскольку компания от этого только выиграла. — Элнер, глядя под ноги, потемнела лицом. Ее отец и мать разработали все эти химикаты и вирусы, но вопросы о том, как, для чего и кем будут использованы их детища, никогда ни на одну секунду не возбудили в них сомнение или муки совести. Оба спокойно спали по ночам. И Элнер была не в состоянии понять или простить родителей.
— Что случилось? — спросил я. — Что заставило вас увидеть это дело со своей точки зрения, а не с родительской?
— Не знаю. Просто я всегда верила, что прожить жизнь, не беря на себя ответственности перед человечеством или хотя бы ответственности за свои действия, — безнравственно, дурно. — Она вздохнула, отбрасывая со лба прядь черных с сединой волос. — Полагаю, я родилась такой.
— Кем-то вроде выродка, — осторожно сказал я и почувствовал, как у меня сжались челюсти.
— Да, — помолчав секунду, ответила Элнер. — Я так думаю.
Мы пошли быстрее. Пройдя несколько шагов, я понял, что мы не собираемся наносить очередной визит, а возвращаемся в ее офис.
— Где-то должен же быть выход, — сказал я. — Вы найдете его.
Элнер не ответила.
В офисе я как можно скорее доделал работу и вышел прогуляться. Воспользовавшись первым же попавшимся видеофоном, я позвонил Мике, заказав режим секретности. Заполнившее экран лицо было мутным и расплывчатым.
— Кот, — торопливо махнул рукой Мика, — говори побыстрее.
— Ты что-нибудь для меня достал?
— Возможно. Вечером?..
— Пургаторий. Перед шоу.
— Да. — Мика исчез.
Я выключил экран и пошел обратно, уже не торопясь, позволяя мозгу дрейфовать, расползаться, как туман, прикасаясь к десяткам самых разных сознаний, попадающихся на пути. Я даже не осознавал, что именно я ищу, пока не нашел: нечто о Страйгере… и Дэрике. Прохожие налетали на меня, бормотали что-то и шли дальше, когда я, остановившись, внутренне концентрировался. Дэрик выходил из своего офиса уровнем ниже, направляясь на встречу со Страйгером, чтобы обсудить какие-то обоюдные интересы. Вчерашнее голосование, вчерашние новости. Дэрик всегда был как сжатый кулак, но, по сравнению с теперешним состоянием его мозга, обычное напряжение Дэрика казалось легкой медитацией. Я забросил в его мозг крючок немого вопроса и, следуя за Дэриком через комплекс, сел в первый же освободившийся лифт. Обоюдные интересы… Каких бы они ни вели общих дел, я должен знать все, потому что это затрагивало дерегуляцию и Элнер.
Страйгер ждал его в «белой» комнате: максимум секретности внутри максимума безопасности. Но я поселил идеального — его нельзя обнаружить — жучка, который уже ехал верхом на Дэрике, вцепившись в его мозг. Комната располагалась недалеко от дисплейного зала, где туристы останавливались поглазеть и поразевать рты. Я нашел тихий уголок, где мог ждать, не обнаруживая себя. На противоположной стене висели мозаичные панно — портреты людей из Федерации Человечества: мужчины и женщины, молодые и старые, коричневые и желтые, черные и белые. Лица взирали на меня молчаливыми судьями. Но только один я мог решить, хороши или плохи мои действия, восстановление ли они справедливости или обыкновенное воровство. Твердолобые. Я снова оглядел их. И, закрыв глаза — глаза незнакомца, стал наводить фокус.
Я распустил все свои ощущения, вплетая их речными притоками в безграничное пространство Дэрикова мозга, разрешая его мыслям просачиваться в мои. Это было нелегко — оккупировать мозг псиона; особенно такой мозг, который болен, забит зыбучими песками паранойи и мертвым, с тупиками, лабиринтом усиления. Но нужда в моем опыте, возможность использовать его и ощущение самоконтроля, уже однажды мной утерянного, превращали контакт в наслаждение.
Но все, что я обнаружил, я уже знал или подозревал раньше. Дэрик был посредником между Центавром и Страйгером, передавал Страйгеру инструкции, предложения и приказы. Передатчик информации — один из множества. Большинство ему подобных действовали от лица командиров крупных и требующих больших затрат сообществ. Страйгер кивал, улыбался и восхвалял Бога за то, что тот послал ему таких друзей и советников.
И, несмотря на это, Страйгер слушал вполуха. Однажды пробравшись в мозг Дэрика, попасть в голову Страйгера было очень легко. Мне пришлось лишь перешагнуть узкое пустое пространство, их разделяющее, чтобы поймать ответы. Страйгер уже погрузился в свои мысли, воображая, как это все будет, когда они дадут ему ту опору, в которой он так нуждался и которая позволит ему подняться до Совета, и тогда он займет кресло…
И несмотря на это, Дэрик продолжал говорить — ровным холодным тоном и с маской расчетливости и холодности на лице, — все в нем смердело надменностью и самонадеянностью. Мозг его судорожно обвивался вокруг себя подобно змее, тело дергалось и потело… Дэрик так же хорошо, как и я, знал, что Страйгер ненавидит псионов лютой ненавистью. Это гипнотизировало его — так лежащее на столе ружье гипнотизировало бы любого, кто думает об убийстве или самоубийстве…
Я счел, что увиденного с меня достаточно. Нового я ничего не узнал — ничего, что могло бы помочь Элнер. Продираясь сквозь этот мусор, я только терял время. И я стал отступать — медленно, осторожно, не давая своему отвращению выталкивать меня из мозга Дэрика, который хотя и не был телепатом, но все же имел в голове гораздо больше чутких к взлому сенсорных сторожей, чем обыкновенный человек.
Вдруг Дэриково нутро заледенело, когда что-то вроде резкого сигнала прорезало его мозг. Я тоже замер, но через мгновение понял, что не моя глупая неосторожность, а вопрос Страйгера вызвал рефлексивную судорогу в Дэрике.
— Ты нашел для меня другого? — таков был вопрос. Я снова вытянул щупальца, забираясь глубже, вслушиваясь, тщательно просеивая мысли Дэрика. Меня разобрало любопытство: что могло привести в действие спусковой механизм? Что вогнало Дэрика в кому? Чего мог хотеть Страйгер, задавая подобный вопрос?
Я наблюдал/чувствовал, как ответ Дэрика обретал форму — словно некий образ поднимался из черной глубины черного озера и вдруг оказывался на его поверхности, как отражение в зеркале. «Нет, еще нет… вышла небольшая заминка с доступом к источникам…» И в мозгу Дэрика металось нечто, похожее на пойманное в капкан животное, яростно пытаясь освободиться, выкрикнуть: «Возьми меня! Используй меня!» Но он не мог сказать это, не мог, никогда не мог…
Сперва я подумал о наркотиках. Но это были не наркотики. За невысказанными словами встали беспорядочные образы Пропасти, темных улиц и — темнее улиц — продавцов, но на этот раз не наркотиков. Напряжение и страх обвились, подобно цепям, вокруг какой-то эмоции и так ее сдавили, что я даже не смог ее опознать.
Живой человек. Подопытное тело. Страйгер хотел, чтобы Дэрик подобрал для него жертву. Но не любую. Он хотел, чтобы Дэрик нашел псиона. Таким же способом, каким он делал это и раньше.
Тут из Дэрика хлынули образы: красные рубцы на бледной коже; вздувшиеся багровые синяки, медленно превращающие лицо в неузнаваемое месиво; вопли, загоняющие, подобно гвоздям, боль в его собственную голову… Ужас… Пустыня…
Я впустил их в себя, но я не нуждался в воспоминаниях: у меня имелись собственные.
Мне потребовались все силы без остатка, чтобы удержаться и не закричать внутри Дэрика: «Я знаю все! Ты, ублюдок!» — и кричать до тех пор, пока глаза его не заплачут кровью. Я оборвал контакт и услышал свой собственный голос, который полупрохрипел-полупростонал проклятие. Так иногда говорят во сне. С противоположной стены за мной наблюдали мозаичные глаза — мрачные, любопытные, счастливые, печальные.
Я не впустил их в себя, заблокировав мозг. И снова шагнул через пустоту в мозг Страйгера. Поскольку теперь, когда я проник в его суть, у меня возникло несколько вопросов, на которые мне придется найти ответы. Ответы, могущие многое изменить, — для Элнер… для моей психики. Я вклинился в мысли Страйгера резко, со всего размаха, поняв, как чувствует себя нож, протыкая плоть. Но Страйгер ничего не почувствовал. Твердолобый. Я перерыл его сознание, держа резкость наведенной и блокировку герметичной — что-то вроде антисептического барьера. От него я хотел услышать лишь две вещи. И не более. Я не хотел, чтобы он заразил меня… Но я должен был убедиться.
Это не он. Не он пытался убить Элнер. Он страдал по креслу в Совете, но думал, что уже имеет его. Бог был на его стороне, Бог не допустит провала, Бог даст этому случиться. И ему нет необходимости помогать Господу…
Это не он. Не он подобрал меня в Старом городе, притащил в снятую комнату и избил. Но он измывался над многими другими выродками. И как раз сейчас Страйгер нуждался в этом опять и очень сильно — из-за вчерашнего случая: он был уличен во лжи, унижен псионом, мной, перед лицом огромной толпы, множеством внимательных глаз. И Дэрик, потеющий, словно в лихорадке, был готов помочь ему снова.
Я прервал контакт. Это не он. Но тогда сколько же их, подобных ему? Таких, как мой истязатель? Тысячи? Миллионы? Я в последний раз оглядел лица Человечества — наблюдающего, застывшего в ожидании. «Идите к черту», — сказал я и пошел к выходу.
Глава 22
Мне нужно поговорить с тобой, — сказал я, остановившись на пороге примерочной Аргентайн.
Не вставая с кресла, Аргентайн отвернулась от зеркала, висевшего над заваленным барахлом столом. Ее испуганный взгляд постепенно сменялся легкой рассеянностью — я ее отвлек.
— А! Это ты. Нельзя подождать? Мне нужно приготовиться к шоу.
Она наполовину была еще человеком, а наполовину — уже той самой богиней смерти: ее свободное платье ощетинилось ярко светящимися оптиковолоконными шипами.
— Нет.
Аргентайн хотела было развернуться обратно к зеркалу, но вместо этого замерла, удивленно глядя на меня.
— Ладно. Говори. — Она взяла со стола тонкую палочку и стала водить ею по волосам. Серебряные волокна, как язычники, следящие за солнцем, потянулись за ней и встали дыбом.
Я скинул одежду со стула и оседлал его, опершись подбородком об узкую и острую пластиковую спинку.
— Насчет Дэрика.
Аргентайн рассматривала себя в зеркале и головой не двигала, но ее отражение, множась и множась под разными углами в зеркальных створках, являло десятки одинаковых и одновременно разных ее лиц.
— Парниша, любовь моя, ты пытаешься спасти меня от самой себя? — сдержанно сказала Аргентайн. На самом деле это означало «оставь меня в покое».
Я нахмурился.
— Я пытаюсь сказать тебе правду.
Аргентайн как-то неопределенно повела плечом и подтянулась к уху, чтобы застегнуть кольцо-серьгу со свисающими с нее тяжелыми искусственными бриллиантами.
— Дэрик — псион.
Серьга брякнулась на стол. Я овладел вниманием Аргентайн.
— Шпик вонючий, — сказала она. Потом, не глядя на меня, подняла серьгу и тряхнула ею, наблюдая, как в луче яркого света стекло разбрызгивает разноцветные искры.
— Ты уверен? — наконец прозвучал вопрос.
— Да. Рыбак рыбака… Он — тик, телекинетик. Вот как он остановил Каспа. Я был там и почувствовал, как он это сделал.
Аргентайн посмотрела на мое отражение.
— Но он сказал… Он никогда… Я не…
— Никто не знает, кроме него и меня. Он никогда никому не рассказывал.
— Почему? — она и вправду не могла представить. Я рассмеялся.
— А как ты думаешь? Он потеряет все, если семья обнаружит, что он — выродок. Посмотри, что они сотворили с его сестрой.
Аргентайн медленно повернулась в кресле, и так же медленно менялось ее лицо. Ее отражение застыло в ожидании — застыло таким, каким Аргентайн его оставила, отвернувшись от зеркала.
— Зачем ты мне это рассказываешь? Ты хочешь узнать, важно это для меня или нет? Важно то, что он не доверяет мне… или что он — псион?
— Может быть. — Я опустил глаза.
— И ты думаешь, что теперь мои чувства изменятся? — За ее глазами разгоралась злость. — Итак, он не поверяет мне тайну, которая может разрушить его жизнь… Итак, он — псион. И что дальше? — Рука с серебряными ногтями махнула в мою сторону. — По крайней мере, он не фискал чертов!
«В отличие от тебя», — имелось в виду.
— Нет. Карманник-интеллектуал, — сказал я.
— Что?
— Карманник-интеллектуал — так называли меня другие псионы в Институте Сакаффа. — Встретившись взглядом с Аргентайн, я поднял голову. — Да. Я «взял» его мысли. И это далеко не все, что я получил. Ты знаешь Соджонера Страйгера?
Аргентайн задумалась.
— Неистовый боголюбец, жаждущий спасти человечество? Который хочет, чтобы отмена вето на наркотики прошла? Дэрик иногда упоминает его в разговоре…
— Страйгер хочет занять ту же самую должность в Совете Безопасности, что и Элнер. Центавр — одна из поддерживающих его корпораций. Говорил тебе Дэрик, что Страйгер псиононенавистник? — Она покачала головой. — Дэрик — агент Центавра по связям со Страйгером. Он дает Страйгеру инструкции… — помедлив секунду, чувствуя, как у меня внутри тлеет, будто угли, бешенство, я решился: — И Дэрик достает ему все, что тот ни попросит.
По лицу Аргентайн пробежала тень.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она раздраженно. Нетерпение выталкивало из нее любопытство. — Что, Страйгер делает наркотики?
— Нет, он «делает» псионов.
Аргентайн открыла рот, но не сказала ничего.
— Помнишь ту девочку, о которой ты мне рассказывала, ту, что привел Дэрик и которую избили так, что она не могла говорить? Псиона?..
Пальцы Аргентайн закостенели, вцепившись в спинку стула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68