курок записи событий, произошедших после убийства Квиксилвера. Служащий шахты — я его помнил: его звали Танака — описывал, как отъявленный бандит, псион Квиксилвер со своими террористами едва не захватил контроль над запасами телхассиума. Его версия случившегося расходилась с моими воспоминаниями. Вероятно, так оно и было, как он говорил.
Но тут Танака стал благодарить Службу Безопасности ФТУ за «выжигание огня огнем», признавая перед лицом целой Федерации, что остановили преступника именно псионы, тайно внедренные в террористическую группу Квиксилвера, что во всей галактике только одни они смогли сделать это. Мозг против мозга…
Внезапный порыв ветра, внезапная перемена картинки — и вот я оглядываю белый, заснеженный Куарро откуда-то сверху: Джули и Зибелинг стоят на балконе дома… у них берут интервью. Пять минут славы… Судя по их виду, они не очень-то обрадованы, но стараются изо всех сил произвести хорошее впечатление. Голос комментатора и параллельное изображение в углу экрана подробно рассказывали, стараясь доказать что-то, о статусе и профессиональной репутации Зибелинга и о семейных узах Джули. Я наблюдал их, слушал, вдыхая и впитывая памятью холодный колючий воздух зимнего дня. Беседу вел Зибелинг, как он это делал всегда, как он и привык делать. Джули, по своему обыкновению, экономила слова, заменяя их стихами. Зибелинг рассказывал о Дире Кортелью, телепате корпорации, который первым пробился сквозь стену моего сознания и заставил мой мозг выйти из укрытия. Говорил он и о наших друзьях, погибших там, на Синдере, убитых Квиксилвером. И обо мне — почему я сейчас не рядом с ними, хотя именно я заслужил благодарность, потому что остановил Квиксилвера…
Я попытался дотронуться до того места, где должен был находиться мой мозг, когда это все происходило, — и не смог: головокружение, ощущение смертельного страха, словно ты падаешь в пропасть, взвихрило в моей голове оглушительный треск.
«… У меня случился нервный припадок, — на всю комнату вещало мое изображение. — Вот что значит — быть телепатом! Вот что значит — убить кого-нибудь…» — Пойманный в капкан, с клеймом псиона на лбу, я метался, точно запертый в клетке зверь. — «… И я считаю, что в нашем обществе и телепаты и герои значат меньше куска дерьма!»
Мое изображение исчезло, и на экран опять выскочил Мандрагора, разъясняющий очевидное: обо мне, обо мне и леди, о «неполной информации» Страйгера. Это было не совсем извинение, да и ослиные вопросы, которые метал в меня Страйгер, Мандрагора вырезал. Но, в конечном счете, он дал мне то, что я хотел. Может, он и не был таким уж ублюдком.
Элнер сидела, откинувшись на спинку дивана, наблюдая за мной; руки ее свободно лежали на коленях. В ее взгляде светилось нечто среднее между любопытством и удовлетворением.
Моргнув, экран погас, унося прошлое с собой.
— Итак, — сказала Элнер, — правда развязывает нам руки.
Я повернулся к ней:
— И вы полагаете, что это возместит потери? Перекроет то, что сделал Страйгер?
— Конечно, это поможет. Почему вы не верите?
— Но это лишь одна версия. А лжи уже гораздо больше. И даже увиденное вами — еще не правда. Это то, что произошло… но не правда. — Я думал о Центавре. Как тогда, так и сейчас Центавр был частью этой правды; частью командирского тайного заговора, использовавшего Квиксилвера. И кто еще в галактике, кроме меня, знает об этом? Джули. Возможно, кто-то и прислушался бы к ее словам. Но Джули не рассказала никому: кровь все еще была гуще воды.
Элнер выглядела усталой, но довольной. Она думала, что знает теперь всю правду о том, что произошло на Синдере, на Федеральных Рудниках; она думала, что знает всю правду о том, что происходит сейчас.
Я не мог допустить, чтобы Элнер продолжала верить в полуправду. Она должна знать все о действиях Центавра. Иначе она никогда не выиграет, никогда не выведет их на чистую воду. Я вспомнил, где мы находимся, и как легко даже хайперы подсадили нам жучков прошлым вечером. Здесь я был немым.
— Мадам, я еще не ел. А вы? Двумя уровнями ниже я заметил, поднимаясь к вам, месторождение лапши…
Элнер удивилась внезапной перемене темы. Но потом, почувствовав, насколько она изнурена и голодна, согласилась:
— Да, конечно… Я не ела со вчерашнего утра: аппетит пропал. — Элнер печально улыбнулась. — Но выходить нужды нет. Еду могут принести прямо сюда.
— Больничную еду? — спросил я, скорчив гримасу. Черт! — Я лучше бы съел тарелочку лапши.
— Они принесут все, что хотите, — улыбаясь, сказала Элнер. — Вы правда хотите лапши?
Да, я и забыл, что значит — быть Та Мингом… Я положил ногу на ногу и, раздосадованный неудачной попыткой вывести Элнер из комнаты, начал барабанить пальцами по коленке. Прислонившись к стене, я уставился в пространство и осторожно, контролируя, насколько мог, каждое свое движение, ввел щупальце в мозг Элнер. (Леди), — подумал я. Элнер вздрогнула, удивленно округлила глаза. — (Не паникуйте. Мне нужно поговорить с вами. Не здесь.)
Она поморгала, как будто кто-то ослепил ее лучом света. Затем, оправившись, пробормотала:
— Ну… вероятно, вы правы. Я же не могу оставаться здесь вое время. Есть и другие дела. Теперь, когда я знаю, что с Филиппой будет все хорошо… — Элнер встала, следуя моей просьбе, как лунатик.
Во флайере Элнер опять взяла управление в свои руки, приказав ему лететь к комплексу ФТУ; и потом, когда мы приземлились, она повела меня мимо охранных экранов туда, где нас никто не будет подслушивать. А на этой планете трудно рассчитывать на уединение. Но мы не пошли в ее офис. Вместо этого Элнер привела меня в ресторан для делегатов, расположившийся на открытой террасе на вершине старинной башни. Садик на крыше был заставлен маленькими столиками с прикрывающими их зонтиками из живых деревьев. Отсюда, сидя на открытом воздухе под бирюзовым небесным куполом, вы могли разглядывать геологические пласты времени и структуры, составляющие город. Небо заменял монолитный щит — такой безупречный, что снизу я не мог отличить его от настоящего неба. Высокие башни касались его своими зубцами, — казалось, что небо подпирают гигантские каменные пальцы.
Элнер заказала завтрак и, пока мы ждали заказ, начала показывать мне исторические достопримечательности, как будто в наших головах не было ничего поважнее. Некоторым постройкам докосмической эры было от роду восемьсот лет, и по земным меркам город считался молодым. А я-то раньше думал, что в Старом городе дома — старые. Многие здания пережили столько промежуточных реконструкций, что теперь едва ли можно было понять замысел древних зодчих. Одно из таких зданий — я хорошо мог его видеть с террасы — представляло собой перевернутый конус. Махина балансировала на остром конце диаметром меньше пятидесяти метров.
— Его построили сразу, как только открыли композитные материалы, — ответила Элнер на мой вопрос. — Архитекторы того времени страдали легким головокружением. — Элнер улыбнулась.
Принесли еду, так живописно разложенную на блюде, точно ее сняли с музейной витрины. Мне было противно даже дотронуться до чего-либо на этой изящно разрисованной тарелке, но голод пересилил. На вкус еда оказалась гораздо лучше. Я вздохнул, разглядывая пейзаж, пока печенье, по форме напоминавшее цветы, таяло у меня во рту. Я думал о том, что вполне мог бы смириться с этим…
Элнер смотрела на меня так, словно прикидывала, как нарисовать мой портрет.
— Мадам? — Внезапно я стал ощущать каждый сантиметр своей кожи и спросил себя, уж не умудрился ли я снова выставить себя ослом. Я думал, что Джордан удалось вдолбить мне в голову достаточное количество правил этикета, чтобы я хоть мог есть в приличных местах.
Но Элнер сказала:
— Это не будет преувеличением — назвать вас героем за то, что вы сделали вчера вечером. Или назвать то, что вы сделали для Федерации на Синдере, — подвигом… Вы все, но особенно — вы. Вы достойны…
— Нет, не подвиг, — оборвал я Элнер, отводя взгляд.
— Тогда как бы вы назвали это?
— Выживанием. Я делал то, что вынужден был делать, чтобы выжить. Я убил Квиксилвера потому, что он намеревался убить вас. У меня не было выбора. Ничего героического в этом нет. Совсем ничего. — Я опустил голову, разглядывая свое отражение на черной поверхности стола.
— Как вы стали членом секретной группы, которая обезвредила его? — До вчерашнего дня Элнер даже не знала, что и Джули была членом этой группы. И не верила в это до дня сегодняшнего… Но теперь слепое неведение — чье бы то ни было — начинало обретать для меня смысл. Та операция чуть не стоила Центавру жизни, и один из нас был членом их правления. Они должны были сделать все возможное, чтобы скрыть или извратить случившееся. И не они одни были замешаны в этом деле. Наверное, не такой уж это идиотизм — то, что даже Шандер Мандрагора не слышал правдивой версии.
За вопросом Элнер не стояло ничего, кроме уважения и искреннего любопытства. Я засмеялся.
— Как?.. Пройдя пару кругов ада, — как и все, что я делал в Старом городе. Я удрал от банды вербовщиков, но легионеры схватили меня за то, что я натянул нос добропорядочному гражданину. Они проверили меня на псионические способности, — они проверяли каждую выловленную рыбешку, потому что Федерации требовались псионы. Раз псионы все поголовно — бандиты, то как же иначе вы бы нашли такого? — Я улыбнулся, и Элнер опустила глаза. — Вот поэтому-то я и встретил Джули. Она тоже была в группе. Зибелинг отвечал за нас. Он создал эту группу как терапевтическую, что было лишь предлогом, чтобы научить нас пользоваться Даром да еще чтобы ФТУ оплачивало это. ФТУ надеялось, , что Рубай польстится на нас, что мы притянем его, как магниты…
— Рубай?
— Квиксилвер… его звали Рубай. Да, у него было имя, — сказал я, не вполне понимая, почему меня так волновало то, что никто не помнит его имени. — Они знали, что он ищет надежных людей. Будучи не в состоянии перекрыть ему кислород каким-либо другим способом, они решили, что невелика потеря, если он, коли обнаружит подставу, убьет пару-тройку выродков.
— М… да… Пешка, — задумчиво пробормотала Элнер.
— М… да… Что?
— «Пешка» — это подневольный, которого используют для неприятной или опасной работы.
— Да, — согласился я. — Точное словечко. Рубай выбрал четырех из нас и послал работать с его людьми на Синдер; они пытались разбить охрану шахты.
— Если вы работали под прикрытием ФТУ, тогда почему… — смущенно спросила Элнер, вспоминая о моих шрамах.
Я дотронулся до спины, и у меня задергались углы рта.
— Как я уже сказал, правда — всегда дело непростое. Зибелинг и я… поначалу мы не очень-то ладили. Он вышвырнул меня из группы и отправил назад, в лапы Контрактного Труда. Но, когда Рубай обнаружил это, он воспользовался случаем и устроил так, что меня выслали на Синдер. Я стал его тайным агентом.
Мир провалился в белое — в воспоминания того, что я увидел там и что со мной сотворили; то было время, когда я желал Рубаю успеха. Он даже рассчитывал на это.
— Рубай дал бы мне все, что я захочу, если бы я дал ему рудники. Он доверял мне, потому что думал, что мы — два сапога пара: оба — мертвые внутри. Это были времена, когда я сам почти поверил в это. Но Рубай ошибся.
Я заморгал — воспоминания резали мне глаза.
— Почему вы все-таки не поверили? — серьезно спросила Элнер.
Я стал разглядывать стол. Тарелка с недоеденным завтраком показалась мне галлюцинацией.
— Из-за Джули. Она научила меня тому, чему Зибелинг не знал, как научить. Поэтому я до сих пор… жив. И поэтому я все еще могу заботиться не только о себе, — отвечал я, не поднимая головы. — Думаю, что, возясь со мной, она и сама кое-чему научилась. Интересно, и откуда она так много знала об этом?
Элнер промолчала.
— Ну а почему вы вышли замуж за Та Минга? — наконец-то задал я этот вопрос. — Почему вы разрешили им злоупотребить их влиянием на вас? Они заставили вас это сделать?
Элнер слегка улыбнулась, поняв, что я как бы возвращаю ей ее же вопросы.
— О нет! Меня ни к чему не принуждали. Я вышла замуж за Кельвина, потому что хотела этого. И Кельвин тоже. Тогда я была моложе… — Говоря «моложе», Элнер имела в виду не возраст. — Я его очень любила. Чего мне было еще желать? — Тогда Элнер думала, что ее интересы защищены. Она думала, что Кельвин никогда не умрет.
— А как он умер?
— Он был в отъезде по делам Центавра на Дэндроузе, когда это случилось. Тяжелая внутрисетевая авария… Детали не имеют значения. Они нашли доказательства саботажа. — Элнер глядела куда-то в сторону, руки ее, до того спокойно лежавшие на столе, задрожали. — Это произошло почти сразу после смерти матери Джули.
— А что случилось с ней?
— У нее были проблемы с наркотиками. — Элнер все еще смотрела в пространство. — Говорили, что это случайная передозировка. Но с тех пор, когда семья узнала, что Джули… что Джули… — Дефективная, — сказал ее мозг беспомощно, инстинктивно. — … псион, возникли известные подозрения, и ее мать начали обвинять в том, что она или внесла заразные гены в кровь Та Мингов, или изначально подделала родовые грамоты…
— То есть вы хотите сказать, что вы думаете, будто это Та Минги убили ее? — Я вспомнил, что Ласуль в ответ на мой вопрос о матери Джули, первой жене Харона, пробормотала нечто невразумительное.
— Ничего не доказано… в любом случае. Мать Джули была связана с Триумвиратом. Предполагалось, что ее замужество разрядит напряженные отношения Центавра с Тройкой. Это повлекло за собой изменения определенных интересов и перераздел влияний в той самой планетной системе, где умер Кельвин.
— Значит, она была заложником. И возможно, диверсантом.
Элнер слегка испугалась.
— Возможно, в каком-то смысле. — В глазах ее вдруг поплыла грусть. — Но, тогда уж, разве все мы — не заложники у судьбы?
— Тогда, может быть, ваш муж должен был умереть по той же причине, что и она? — спросил я. Да, может быть, я не желал привыкать к такой жизни в конце концов.
— Возможно. — Элнер обеспокоенно встала, словно какая-то ее часть хотела, чтобы я оставил эту тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68