Ц Это ты не забываешь сообщить мне, а вот поздороваться с матерью ты и не
подумал. Конечно, на то она и мать…
Ц Прости, ма, но ты ведь фантом, поэтому…
Ц Не знаю, не знаю, я в таких вещах не очень разбираюсь, но когда я вижу сын
а…
На мгновение на её лице появилось выражение крайнего недоумения, потом о
на вздрогнула и растаяла.
Ц Ну что ж, Ц пожал плечами Надеждин, Ц спасибо им и за это. Грустное, но в
се же развлечение.
Они замолчали, каждый наедине со своими воспоминаниями, растревоженным
и происшедшим.


Мало того, думал Надеждин, что они фактически пленн
ики, их хозяева бесцеремонно копаются в их мозгах, их памяти. Не то чтобы у
него были какие-то постыдные секреты, но все равно ощущение, что тебя бесц
еремонно вывертывают наизнанку, было неприятным и оскорбительным. Еще
одно доказательство их положения пленников. Земная техника тоже позвол
яла анализировать работу мозга, но там это делалось только для лечения л
юдей с расстроенной психикой, да и то для этого требовалось согласие мно
жества специалистов, от врачей до социологов.
Но что, что все это, в конце концов, значит, для чего все это? Хорошо, пусть их
изучают, это еще можно понять, но это противоестественное равнодушие,
отсутствие живых существ…
Когда они обнаружили, что благополучно висят над самой поверхностью пл
анеты, восторг их не знал границ. Разум есть разум. Всегда есть надежда, чт
о с разумными существами можно договориться. Сейчас от восторга спасен
ия не осталось и следа. Снова откуда-то из живота подымался холодный стр
ах, неся с собой тошнотворную, щекочущую пустоту. Всю жизнь они учились д
ействовать.
Не сидеть и ждать, а пытаться воздействовать на обстоятельства. Космона
вт не возносит молитвы, не ждет помощи. Он должен надеяться только на себя
. Но что, что можно было сделать в этом круглом каземате? Он знал, что вопро
с нелеп, что нужно терпеливо ждать, но пассивность томила его.
Ц Ребята, Ц сказал Марков, Ц вам не кажется, что потолок стал ниже?
Ц Ну вот, Ц вздохнул Густов, Ц галлюцинации продолжаются.
Ц Может быть, Ц неуверенно согласился Марков. Наверное… Коля, попробуй
, может, ты достанешь до потолка.
Надеждин встал на цыпочки, поднял руки и с трудом дотянулся кончиками па
льцев до светящегося потолка.
Ц Через несколько минут повторим, хорошо?
Ц Ладно.
Надеждин посмотрел на часы. Неужели прошло уже три часа с момента, когда и
х ввели в эту светящуюся темницу? Он хмыкнул от случайного каламбура. Стр
анно, он был уверен, что и часа не прошло. Наверное, из-за давящей тишины. Ал
ешка… Хорошо бы и Веруша появилась перед ним…
Ц Ну, попробуем еще раз? Ц предложил Марков.
Ц Давай, Ц согласился Надеждин.
Теперь уже и ему казалось, что потолок действительно стал ниже. Так оно и б
ыло. Он уже доставал до него не кончиками пальцев, а ладонью.
Ц Что это может значить? Ц спросил Густов.
Ц Наверное, то же, что и все остальное, Ц пожал плечами Марков.
Ц А все остальное?
Ц То же, что и это.
Они старались подбодрить Друг друга, но все трое не могли оторвать взгля
д от потолка. Надеждин встал еще раз: теперь он уже не мог выпрямиться, и ем
у пришлось нагнуть голову.
Ц Сейчас он остановится, Ц сказал он.
Ц Будем надеяться, Ц вздохнул Густов.
Ц Тем более что больше ничего нам не остается, Ц Добавил Марков.
Потолок опускался бесшумно и неотвратимо.
Ц Этого не может быть, Ц покачал головой Надеждин, Ц это же абсурд. Не н
акинули же они гравитационное лассо на нашу «Сызрань» только для того, ч
тобы раздавить нас в этой конуре. Не сок же они собираются выжимать из нас.

Ц Это ты знаешь, Ц пробормотал Марков. Ц А наши очаровательные хозяев
а могут этого и не знать. Может, раздавить кого-нибудь Ц это их высшая фор
ма гостеприимства.
Они уже не могли сидеть, и им пришлось лечь. Они старались отогнать страх,
повторяя друг другу: «Нас просто изучают».
Но страх не отступал. Можно было сотни раз повторять себе, что их гибель по
д прессом была бы нелепа, но инстинкты их вопили: опасность! Их охватила па
ника. Они стучали кулаками по светящейся стене, они что-то кричали, но пот
олок продолжал опускаться. Он уже касался их. Еще несколько мгновений Ц
и тяжкий пресс легко раздавит их. Лопнут мягкие ткани, захрустят кости, и в
скоре от них останутся плотно спрессованные комочки их плоти.


Они уже не бились в западне. Жаль, бесконечно жаль б
ыло уходящей жизни, жаль было нелепого конца, так неожиданно оборвавшего
жизнь. Бесконечный ужас рвался наружу, но каждый, не сговариваясь, протян
ул руку, стараясь приободрить товарища в эти страшные последние мгновен
ия. В конце концов, сама их профессия заставляла постоянно жить с ощущени
ем всегда близкой опасности, и не раз и не два рисовали они себе расставан
ие с жизнью.
И неслись, неслись с бешеной скоростью обрывки драгоценных образов и вос
поминаний, с которыми они должны были расстаться навсегда. Они были моло
ды, они были но природе оптимистами, но слишком неотвратимо было тупое да
вление пресса. Надежды уже не было.
Ц Прощайте, ребята, Ц прошептал Густов. Он с трудом повернул голову.
Почему-то ему хотелось, чтобы он видел, как пресс коснется головы. «Наверн
ое, сначала он надавит на лоб, зачем-то подумал он в тягостном кошмаре. Ц Ч
то ж…» Он непроизвольно напряг мускулы. Мертвенно мерцавший потолок уже
касался его лба. Он хотел боднуть этот проклятый пресс, пусть лучше он сам
разобьет голову, чем ждать, пока тебя превратят в жмых, но не мог уже пошев
ельнуть головой. Ну, быстрей бы уже… Ожидание было непереносимо мучитель
ным, и в эти невыносимые секунды ему страстно хотелось быстрейшего конца
.
Мгновения загустели, растянулись, отсчитываемые судорожными ударами
сердец. Где-то в самой глубине оцепеневшего сознания Маркова, приготови
вшегося к смерти, уже принявшего ее, почему-то вдруг закопошилась надежд
а. Он уже должен был умереть, потолок уже давно коснулся его лба. А он жив. Ещ
е мгновение Ц жив. Еще мгновение, еще удар сердца Ц жив. Жив, и давление н
а лоб не усиливается. Но нельзя, нельзя доверять этой крошечной надежде,
нельзя цепляться за нее, она еще меньше соломинки, она не удержит.
И вдруг он услышал хриплый, похожий на карканье смех Надеждина. Он открыл
глаза. Потолок мерцал где-то совсем высоко, там, где он был вначале. Нескол
ько секунд Марков лежал недвижимый, обессиленный. Радость бытия, радость
спасения не сразу хлынула в него. Сначала должен был выйти спрессованны
й страх, что все еще переполнял его. Умирать было непросто, но и возвращени
е к жизни требовало усилий. Уж слишком лихо кто-то раскачивал их эмоциона
льные маятники: провал в отчаяние на «Сызрани» Ц и возвращение к жизни н
ад Бетой, ощущение неизбежного превращения в жмых в этой соковыжималке
Ц и снова неожиданное спасение.
От этих качелей у Маркова кружилась голова, к горлу подступала тошнота.
Пресс не доделал своей дьявольской работы, но все равно он чувствовал се
бя абсолютно выжатым, опустошенным, обессиленным.
Он оперся руками о пол и сел. Его тошнило, и сердце колотилось о ребра так
, что, казалось, обязательно должно было разбить их.
Надеждин продолжал смеяться, и смех его теперь уже походил на смех, а не на
хриплое карканье.
Ц Какие же мы все-таки идиоты, Ц наконец выдавил он из себя.
Ц Пускай идиоты, Ц согласился Густов, кивая головой. На лице его медлен
но проявлялась улыбка. Ц Согласен на все: идиот, дебил, имбецил, олигофре
н, кретин, что угодно, но под нормальным потолком.
Ц Ведь знал, знал же, что они не могут раздавить нас. Знал и не знал. Умом по
нимал, а естеством всем ждал конца.
Теперь уже и в Маркове бушевал восторг возвращения к жизни. Он вскочил на
ноги, подпрыгнул и заорал:
Ц Лучше быть живым и целым, чем расплющенным блином!
Ц Другой бы спорил, Ц расплылся в широченной улыбке Густов.
Они смеялись, подшучивали друг над другом, наперебой рассказывали о том,
что думали, прижатые светящимся потолком. Они испытывали гигантское обл
егчение. В нем был не только восторг вновь обретенной жизни, но и возвраще
ние к привычной для них вере в разум.
В конце концов, они были детьми светлого мира, в котором многие, если не вс
е вполне взрослые люди напоминали малышей предыдущих веков Ц они были т
ак же доверчивы, открыты. Настороженность, подозрительность, постоянное
ожидание подвоха были им чужды.
Да, конечно, не о таком контакте мечталось им, странно, странно встретили и
х, но теперь они знали, что перед ними были все-таки разумные существа, и, ст
ало быть, можно было облегченно вздохнуть.

2

Кирд номер Двести семьдесят четыре возвращался домой. Он шел по улице, пр
ивычно рассчитывая кратчайший маршрут. Он не решал: «Сегодня я должен по
стараться выбрать кратчайший маршрут». Такая программа была заложена в
его совершенный мозг раз и навсегда, и, возвращаясь домой, он всегда избир
ал кратчайший маршрут. Четыре его глаза видели все вокруг: удлиняющиеся
тени от одинаковых домиков, заходящее светило, которое перед закатом все
гда становилось совсем оранжевым, других кирдов. Те, кто шел неторопливы
м, размеренным шагом, возвращались, как и он, домой, потому что только при в
ыполнении приказов кирд может торопиться, бежать. Главное Ц экономия эн
ергии, и поэтому кирды всегда возвращались домой после выполнения прика
за самым экономичным шагом.
Его датчики отметили, что поднимался ветер, который всегда начинал завыв
ать при закате светила, температура опускалась. Но мозг его не регистрир
овал эти сигналы, потому что они не интересовали его. Его вообще ничто не и
нтересовало. Абсолютно ничто. Он был машиной. Совершенной, но машиной, кот
орая действовала только тогда, когда выполняла приказ. Он никогда не зад
умывался, откуда исходят приказы, которые то посылали его в очередной ра
з восстанавливать склад аккумуляторов, разрушенный дефами, то охранять
от них город, то, как это случилось сегодня, снимать характеристики с неки
х существ, которых никогда прежде не видел. Приказ есть приказ. Двести сем
ьдесят четвертый никогда не оспаривал его, не подвергал сомнению. Он про
сто получал приказ и мгновенно начинал действовать, выполняя его. Если п
риказ был простой, он исполнял его не задумываясь. Если же задача была сло
жной, он сам разрабатывал тактику ее выполнения.
Он был машиной, но машиной совершенной, наделенной острым, быстродейству
ющим умом. И если бы вся сила этого ума была направлена на осознание себя,
на попытку понять устройство их мира, он бы наверняка многое осознал и по
нял. Но он никогда не пытался этого сделать, потому что был машиной и побуж
дался к действию и мысли только командой. А приказа понять себя и найти не
кий смысл в своем существовании он никогда не получал.
Разумеется, для множества вещей приказа не требовалось. Выполнив очеред
ной, он всегда посылал об этом сообщение. Куда Ц он не знал и не задумывал
ся, кто получит его. Он просто-напросто посылал мысленное сообщение, что т
о-то и то-то сделано им, номером Двести семьдесят четвертым. Равным образ
ом он подтверждал получение приказа: Двести семьдесят четвертый приказ
принял: должен, например, явиться на круглый стенд, снять характеристики
с вновь прибывших существ и доложить о результатах, как он это сделал сег
одня.
Конечно, их программы предусматривали и самостоятельные действия. Кажд
ый кирд, например, должен был перед выполнением любого приказа пройти пр
оверку на центральном проверочном стенде и получить дневной штамп. Кажд
ый кирд должен был внимательно следить за другими кирдами, тщательно фик
сируя любые их отклонения от нормы и тотчас же сообщая о них. Так было не в
сегда, но с тех пор, как появились дефы, они должны были делать все, чтобы во
время распознать их и уничтожить. Симптомов было много, каждый кирд знал
их. Любой кирд, который останавливался, озирался, входил в контакт с други
м кирдом без нужды, сообщал нечто не относящееся к выполнению приказа ил
и спрашивал о том, что не должно интересовать обычного кирда, сразу же поп
адал под подозрение. Но самый точный и безошибочный признак дефа было не
выполнение приказа. Не только невыполнение, даже малейшее сомнение, мале
йшая задержка уже могли выдать тайного дефа.
Двести семьдесят четвертый помнил все, но, как все кирды, сам по своей воле
не вспоминал ничего, если эти сведения не были нужны ему для выполнения п
риказа.
Он не вспоминал, например, как накануне кирд, с которым он нес охрану энерг
оцентра, вдруг сказал ему:
Ц От кого мы должны защищать центр?
Этого было достаточно. Кирд не задает вопросы, не относящиеся к выполнен
ию приказов. У кирда не может вообще быть абстрактных вопросов. Его мозг н
астолько совершенен, что не ведает сомнений. Вопрос Ц признак сомнения.
Или признак неоправданной жажды излишней информации. И то и другое обозн
ачало сбой, выход мозга из нормального режима. А вышедший из нормального
режима мозг был уже мозгом дефа.
А вопрос: «От кого мы должны защищать центр?» Ц был явно никчемный, пустой
вопрос. Какая разница, от кого ты должен защищать центр? Тебе приказано за
щищать Ц ты защищаешь. Приказано нападать Ц ты нападаешь. Двести семьд
есят четвертый не думал поэтому, нужно или не нужно сообщить о подозрите
льном кирде. Потому что, если бы в него самого закралось какое-нибудь сомн
ение, он бы был уже дефом, ибо настоящие кирды не ведают сомнений.
И он тут же сообщил о подозрительном вопросе. Куда Ц он не знал. Зачем Ц т
оже. Но он твердо знал, что всегда получает приказы по одному и тому же кан
алу связи и по этому же каналу сообщает об их выполнении. И этот же канал о
н должен был использовать для докладов. И он никогда не использовал этот
канал для контактов с другими кирдами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40