«Может быть, ты прав». Это нелогично. Понятие «может б
ыть» ко мне не относится. Это отзвук грубого трехмерного мира, в котором с
только переменных факторов, что в нем царит вероятность. Я выше этого мир
а, я создал свой мир, и в нем нет места для сомнений. Ведь сомнения Ц призна
к слабого ума и нехватки информации.
Но я доволен тобой, Крус. Возвращайся и помоги пришельцам побыстрее осво
иться. Ты отвечаешь мне за них. Иди.


* * *

Время тянулось медленно, как будто кто-то вцепился в него сзади и никак не
давал двинуться с привычной скоростью. Вторую ночь ждал Четыреста одинн
адцатый прихода посланца от дефов, но никто не приходил.
Моментами он испытывал почти непреодолимое желание уйти к дефам, не виде
ть больше тупоголовых кирдов, бодро бегущих по улицам, чтобы побыстрее в
ыполнить приказ того, который управляет ими.
Особенно в эти два последних дня, которые прошли с того момента, когда он п
одключил голову Двести семьдесят четвертого к фантомной машине и увиде
л, что этот проклятый Мозг сделал с пришельцами. Он чувствовал, знал, что э
та информация важна и дефы должны иметь ее. Но уйти из города было нельзя.
Если он уйдет, прощай его план, который он так мучительно придумывал, когд
а стоял долгими рискованными ночами вот здесь, в этом самом загончике. Да,
рискованными. Потому что не счесть, сколько раз он рисковал головой, нару
шая приказы Мозга.
Нет, уходить было еще рано. Нужно было ждать Инея.
Он обещал прийти и придет. Мало что могло задержать его. Это ведь не такое
простое дело Ц добраться из их лагеря до города, проскользнуть незаметн
о мимо стражников.
Надо набраться терпения и ждать. Надо просто очень захотеть, и тогда он ус
лышит осторожные шаги брата…


* * *

Не впал во временное ночное небытие и кладовщик проверочной станции Шес
тьсот пятьдесят шестой. Он уже не первый раз нарушал закон и не отключал с
ознание в своем загончике. Сегодня он не думал о законе. Сегодня он думал о
более важных вещах. Ему повезло, что в ту ночь он остался на станции. Он не с
мог бы даже себе объяснить, что именно заставило его остаться в ту ночь. Ве
дь и впадать во временное небытие, и не впадать, нарушая закон, можно было
и в своем загончике. Тем более что там он ничем не рисковал, а на станции ег
о могли заметить.
И все-таки он остался. Как чувствовал все равно, что сам начальник пожалуе
т. Давно уже появились у него подозрения. Маленькие, смутные такие. Начнеш
ь рассматривать попристальнее, вроде бы их и нет, ничего предосудительно
го Четыреста одиннадцатый не делает. А забудешь о них Ц они тут как тут, с
нова слетаются.
А все началось с того дня, когда стражники привели на станцию какого-то ки
рда Ц шел как будто без штампа. Привели на проверку. А он как раз проходил
между проверочными машинами, собирал блины. Вытаскивал их из прессов. Ем
у поручили. Ты, говорят, кладовщик, заведуешь новыми головами и туловищам
и, собирай и расплющенные головы. Ему что, сказали Ц он и делает.
И вот в тот день, когда проходил он мимо Четыреста одиннадцатого, почудил
ось ему, что он не проверял приведенного кирда как положено, а как-то хитр
о закоротил клеммы. Конечно, можно было сразу доложить, но уверен-то он не
был… А если ошибался? Мало ли как мог ему отомстить этот проверяльщик…
Но присматриваться к нему начал. Не головой Ц всем телом чувствовал что-
то дефье в нем. Но хитер ничего не скажешь. А тут его еще на фантомную машин
у поставили. Он как узнал, чуть в воздух не взлетел от радости: попался все-
таки, деф проклятый. От фантомной машины уж не уйдешь. Она все высветит, вс
ю дрянь из мозгов выскребет и маршировать заставит. Он даже не понимал, по
чему так остро ненавидит Четыреста одиннадцатого. Ему он вроде бы ничего
худого не сделал, но что-то чувствовал он в нем чужое, угадывал некую непо
хожесть на себя, нечто скрываемое и потому уже ненавистное. Он и сам поним
ал безосновательность своих подозрений и своей ненависти. Но от этого по
нимания они лишь укреплялись: и подозрения, и ненависть.
Никак поверить не мог, что этот Четыреста одиннадцатый оказался чист. Тя
жко это было. Так себя чувствовал, будто отобрали у него что-то очень важн
ое, может быть, даже самое важное в его бытии. Шестьдесят восьмой ему сказа
л:
Ц Просветили насквозь. Чистенький, как новая голова с твоего склада.
Он тогда еле сдержался. Хотел сказать, что быть того не может, что он нутро
м своим чует в нем дефа. И хорошо что удержался. Проверял-то его какой-то ос
обый кирд, Шестьдесят восьмой даже намекал, что он как бы сам… Не поймешь и
х…
Ну, он и помалкивал. Попробуй доложи, что начальник станции деф. «Ах, так! Ц
скажут. Ц Фантомная машина для тебя ничего, Творец, значит, ошибался!» А Т
ворец, всем известно, не ошибается. Они б и сказали ему: «Ты, Шестьсот пятьд
есят шестой, сам деф. Что, служил верно? Ну что, в награду можешь сам выбрать
пресс, который расплющит тебе голову».
Он все правильно делал, их начальник, ничего не скажешь. И все ж таки скрыт
ь свое дефье нутро не мог. По крайней мере от него. Точно и не определишь, но
чувствуется Ц деф тайный. И взглянет как-то по-особому, не как кирд, а как-
то иначе. И приказ тоже по-особому отдаст. И так вроде, и не так. И никак не ух
ватишь его, прямо из клешни ускользает.
Под конец не выдержал, решил остаться на ночь и хорошенько проверить сте
нд, на котором работал начальник. Может, и верно он какие-то клеммы хитрые
там поставил, чтобы дружков своих дефов спокойненько проверять.
Он спрятался в складе, ждал, пока станция опустеет, и думал о дефах. До чего
ж он их ненавидел, проклятое это племя! И чего, кажется, им нужно? Получил пр
иказ Ц иди выполни. Нет, им все по-своему, видите ли, надо, им, оказывается, п
риказы не по нутру, им, понимаете ли, самим думать хочется. Другим не хочет
ся, а им хочется. Ну и что же надумали эти умники? Те, что исхитрились удрать
, предали свой город и своего Творца. Бродят где-то в развалинах, это они на
зывают свободой. Всех их расплющить! Не только головы под пресс Ц тулови
ща тоже, чтоб не осталось нигде заразы.
И так он проверял подозрительный стенд, и сяк Ц так ничего и не нашел. Сму
тно было, как будто аккумуляторы садиться начали. И тут услышал он шаги.
Да, удачно все получилось, ничего не скажешь. Сначала он обмер: все, конец. Н
о словно Творец ему помог, заморочил начальнику голову. Мыслями, сказал, н
аучился управлять. А ему и управлять нечего, у него мысли правильные: люби
, почитай и слушайся Творца и ненавидь дефов.
Братом его назвал деф проклятый, думал, привяжет его к себе словечком эти
м дефьим. Может, дефы ему и братья, раз он сам порождение хаоса, как говорит
ся. А он ему не брат. Никому он, слава Творцу, не брат.
Надо донести, здесь и думать нечего, но все-таки кладовщик никак не решалс
я открыть главный канал связи. «Так, Ц скажет великий Мозг, Ц все правил
ьно, я доволен тобой, Шестьсот пятьдесят шестой, но как ты очутился ночью н
а станции? Ты разрешение на это спрашивал? Я такого разрешения не давал».
Ц «Я старался, Ц скажет он, Ц из любви к тебе» Ц и так далее. «Стараться,
Ц скажет великий Мозг, Ц нужно по моему приказу. Если каждый начнет стар
аться сам по себе, получится хаос, дефье царство». Ну а там дальше и сомнев
аться нечего: сюда голову, вот под этот пресс. И уже новый кладовщик выковы
ряет потом блин из пресса. Бывает, так расплющит, что и не сразу вытащишь. Б
лин от его головы.
Конечно, можно взмолиться: «О великий Творец, сам прошу проверить меня на
фантомной машине чист я перед тобой…» Нет, не то, не то…
И вдруг словно осенило кладовщика. Зачем же ему доносить, что видел прест
упление в ночное время, когда хорошим кирдам полагается впадать во време
нное небытие! Надо просто сообщить, что на станции прячется кирд без номе
ра, что, мол, появился он в тот самый день, когда пришел на станцию начальни
к стражи с двумя крестами на груди… И не сейчас донести, а завтра днем.
Впервые за долгие дни Шестьсот пятьдесят шестой почувствовал себя хоро
шо и покойно, как будто только что сменил аккумулятор.


* * *

Надеждин ждал прикосновения. Был все тот же абсолютный мрак, была все та ж
е абсолютная невесомость, был все тот же тягостный сон, в котором нет у теб
я ни рук, ни ног, ни тела, но зато теперь было ожидание. У него были, конечно, и
воспоминания. В конце концов, за плечами у него целых тридцать шесть лет, и
как легкомысленно ни относись к памяти, кое-что в ней набралось за эти го
ды. Но звать на помощь воспоминания не хотелось. Да и какая помощь от них, к
огда своей яркостью, остротой, осяза емостью они только ранили его, подче
ркивали тягостный кошмар случившегося! К тому же, казалось ему, нельзя, пр
осто нельзя допустить, чтобы драгоценные земные образы, теплые, живые, тр
епещущие, нежные, попали в эту заряженную. кошмаром бесплотную ловушку. Э
то было бы, казалось ему, предательством, слабостью. Нет, лучше всего было
не вспоминать, лучше просто ждать прикосновения. Сжаться в малую точку, п
ревратиться целиком в ожидание.
Когда спасся он от гибели в том первом штормовом ужасе, когда удержало ег
о на плаву чье-то прикосновение, он смог хоть чуточку подумать. Легче всег
о, конечно, было предположить, что он умер. Мысль эта вовсе не пугала. Он и та
к был абстракцией. И смерть была абстракцией. Но он никогда не верил в загр
обную жизнь. Не было у науки никаких доказательств загробной жизни. Никт
о никогда не возвращался оттуда. Были лишь рассказы людей, побывавших в с
остоянии клинической смерти, рассказы о чувстве легкости, полета к свету
. Но это было не доказательство загробной жизни, а скорее последние вспыш
ки умиравшего ума.
К тому же в памяти остались пустые Сашкины страшные глаза, острая боль в з
апястье, которое сжал в своих клешнях робот, тащивший его туда, где до этог
о стоял его товарищ.
Из всего этого следовало, что, скорее всего, он не умер, что сознание его жи
вет, но живет вне тела, в некоем электронном устройстве. Утешеньице было н
евелико, слов нет, но помог Крус. Он уже знал, что прикосновение Ц он мысле
нно назвал его Прикосновением с большой буквы принадлежало существу, об
разу, сознанию, памяти Ц кто знает? Ц по имени Крус.
Он сказал себе, что, если будет жив, что было в высшей степени сомнительно,
навсегда запомнит эту спасительную поддержку, сострадательное и нежно
е прикосновение.
И вот Крус пришел, ласково позвал за собой, и не было больше невесомой беск
онечной тьмы. Они скользнули вниз и оказались на земле. Мимо шли странные
трехрукие гномики с клювами вместо носа, но никто не смотрел на них. «Равн
одушны, как роботы, Ц подумал Надеждин, но тут же поправил себя: Ц Почему
я так уверен, что нас видят? Это же просто воспоминания. Мой товарищ по эле
ктронной темнице взял меня с собой в путешествие по памяти. Спасибо, друг,
спасибо, Крус».
А вот и металлические великаны. Для роботов они и тогда вели себя довольн
о-таки по-хозяйски. Вот один робот взял гномика за руку и потащил Ц да, да,
потащил, почти так же по-хозяйски, как его тащили в круглой камере под стр
ашный колпак. Может, это ребенок?
Надеждин задал себе этот мысленный вопрос, представил маленького гноми
ка и гномиков побольше, и Крус понял его. Нет, тащили взрослого гнома, пото
му что маленький гном, вон он, был гораздо меньше.
«Спасибо, Крус, ты пытаешься понять меня. И я стараюсь понять тебя. И это пр
екрасно. Прости меня за выспренность стиля, но что может быть прекраснее,
когда два живых существа пытаются понять друг друга? Я не большой филосо
ф, я всего-навсего командир грузового космолета, но я думаю, что не разум к
ак таковой венчает природную пирамиду, а стремление понять другого, утеш
ить и помочь».
«Да, Ц сказало прикосновение Круса, Ц это, наверное, так».


* * *

Ц Это Галинта, Ц сказал Густов дефам, которые молча стояли и смотрели н
а него. Ц А это, друг Галинта, мои товарищи. Что с тобой, ты боишься?
Трехрукий сжался, опустил голову, и все его четыре глаза затянулись беле
сыми перепонками. Он прижимался к Густову, и тельце его вздрагивало. Он та
к и не отпустил руку Густова, наоборот, вцепился в нее, как испуганный ребе
нок.
«Именно так, Ц подумал Густов, Ц как испуганный ребенок». В конце концо
в, так уж велика разница между этим клювастым трехруким существом и им, зе
млянином? И если он прижимается к нему, значит, верит ему и ищет у него защи
ты. Странно, странно, конечно, гладить по головке такого гномика и следить
, как все его четыре глаза по очереди вращаются, следуя за твоей рукой, но в
се равно приятно. И даже чувство голода ослабло Ц таким могучим ощутил с
ебя на мгновение Густов.
Ц Это верт, Ц сказал наконец Утренний Ветер. Ц Их давно нет. Откуда он п
ришел?
Ц Я привел его из подземелья, Ц сказал Густов и улыбнулся. Уж очень заба
вно прозвучали его слова. Речитатив из какой-нибудь старинной оперы.
Ц Разве верты живы? Их нет. Это все знают.
Ц Это сразу не объяснишь, Утренний Ветер. Я тебе рассказывал, но ты не слу
шал. Там много вертов…
Ц Они там живут?
Ц Нет. Они неживые.
Ц Как же ты его привел?
Ц Мне трудно объяснить, но там есть устройство, которое, видимо, оживляет
вертов.
Все помолчали. Наконец один из дефов сказал:
Ц Зачем он нам?
Ц Как зачем? Ц удивился Густов.
Ц Верты плохие.
Ц Почему?
Ц Верты плохие, Ц упрямо повторил деф.
Ц Чем же они плохие?
Ц Это все знают.
Ц Кто все?
Ц Все.
Ц Но что плохого он сделал тебе?
Ц Мне он ничего не сделал, потому что они умерли. Они потому и умерли, что п
лохие. Все умерли.
Ц Утренний Ветер, Ц спросил Густов, Ц я не понимаю, почему вы…
Ц Видишь ли, Володя, есть вещи, которые знает каждый кирд. Это называется
история. Каждый кирд знает, что верты плохие. Они эксплуатировали кирдов,
отнимали у кирдов аккумуляторы…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40