Он понимал, что тихо скользи
т к концу. Конец не пугал, он манил. Жизнь осталась далеко позади, так далек
о, что ее уже почти полностью скрыла дымка, непроницаемая для памяти. Когд
а он умирал, дух его рвался из обреченного тела, он готов был на что угодно,
только бы избежать холодной пустоты вечного небытия. И он согласился на
Временное хранилище, куда попадало сознание тех вертов, кто хотел ждать
второй жизни.
О, их мудрецы так долго обещали им вторую жизнь, что мало кто верил в нее. Но
кое-кто и верил. Кто знает может, и впрямь им удастся создавать новые тела,
и тогда их сознание, вернувшись в реальный мир, сможет начать новую жизнь
в новых здоровых телах.
Верил ли он? Нет, пожалуй, не верил. Слишком много раз говорили они, что вот-
вот разгадают тайну жизни. Но почему-то дух его так страшился вечного неб
ытия, в таком ужасе шарахался от края черной пропасти, что он был готов на
все. Даже на Временное хранилище. Хотя и во Временное хранилище он тоже не
очень верил. Уходили туда многие, но никто никогда не возвращался. А может
, и не было никакого Временного хранилища, и мудрецы придумали его, чтобы л
егче было совладать со смертным томлением духа перед концом.
Какой восторг испытал он тогда, когда сознание его словно всплыло над ум
ершим телом, понеслось по туннелю, в конце которого сиял свет! Он был свобо
ден, он парил. Немощное тело, изъеденное болезнью, сила тяжести, свет, тьма
Ц ничто не сковывало больше его сознание. Освободившись от пут и груза п
лоти, оно плавало в бесконечных магнитных кольцах Временного хранилища,
не зная, где верх, где низ, где одна сторона, где другая.
Он был не один в этом бесплотном царстве свободы. Там были и другие верты
Ц вернее, их тени. Они были тихи и печальны. Они давно уже растеряли восто
рг, который Крус все еще испытывал. Потом и он стал таким же, как они. Да, он и
збег вечного небытия, но не совсем. Да, они жили, но жили только в прошлом, то
лько в воспоминаниях. Да, мысль его была жива, она текла широко и свободно,
но она не получала новой пищи. Она питалась лишь воспоминаниями, она снов
а и снова пережевывала их, пока они не поблекли, не потеряли объем, не стал
и такими же тенями, как и он сам.
Мудрецы все-таки обманули их. Это была не жизнь. Их сознание тихо угасало,
они все реже беседовали друг с другом, потому что все, что они могли сказат
ь друг другу, они уже сказали множество раз, все, что можно было вспомнить,
вспомнили, все, что можно было представить, представили.
Они тихо мерцали, эти тени теней, и тихо мечтали теперь уже о вечном небыти
и. Будучи всего-навсего облачком электронов, они по инерции пользовалис
ь словами и образами прошлой жизни, и Крус как-то подумал с улыбкой, хотя н
е мог улыбаться, потому что улыбаться ему было нечем: «Какая ирония Ц стр
емиться во Временное хранилище, чтобы избегнуть вечного небытия, а избег
нув Ц снова мечтать о нем».
Но и это было давно. Теперь у него не было воли ни мысленно улыбаться, ни мы
сленно хмуриться, ни думать вообще.
Немудрено, что Крус потом никак не мог вспомнить, о чем он все-таки думал, к
огда это случилось. Первое, что он почувствовал, было ощущение огромной я
ростной волны. Она с ревом ворвалась в их тихий мир едва качающихся теней,
оглушила их, подняла, швырнула вниз, отступила, чтобы с новой неистовость
ю кинуться на них
Конечно, сравнение с волной пришло ему на ум позже Тогда же он просто поня
л, что что-то произошло, чего никогда прежде не случалось в их тихом мерца
ющем мире. Разом, мгновенно исчез покой, привычное оцепенение. Какая-то си
ла толкала их, раскачивала, обрушивала на них грохочущий водопад странны
х образов и забытых эмоций.
Потом, много времени спустя, Касир, его старинный товарищ по двум жизням т
ам, внизу, и в Хранилище, скажет ему, что это было похоже вовсе не на громадн
ую волну, внезапно ударившую в тихую лагуну, а скорее на диких парушей, поп
авших в западню. А Галинта, один из первых обитателей Хранилища, сравнит с
лучившееся с внезапным извержением вулкана.
Но все согласятся, что в их сравнениях было и нечто общее: ощущение мятуще
йся яростной силы.
Крус не испугался, когда на него обрушился этот водоворот. В Хранилище не
было места для страха. Страх всегда производное от угрозы потери, будь то
потеря какого-нибудь предмета, свободы или жизни. В Хранилище терять им б
ыло нечего, они уже давно все потеряли, кроме мерцания своего разума, поте
ри которого они не только не боялись, они, скорее, даже мечтали о ней.
Было лишь безграничное изумление. Оно, это изумление, соединилось с чьим-
то клокочущим бешенством и мгновенно вырвало Круса из привычного полуз
абытья. Какое-то время мысли его, отвыкшие от движения, смятенно топталис
ь на месте, но, получив еще с дюжину толчков, дернулись, двинулись, потекли.
Он понял, что в Хранилище появились новые обитатели. Они не раз встречали
новых переселенцев в магнитные кольца Хранилища, но никогда никто не явл
ялся к ним с таким гневом, таким ужасом, таким нежеланием смириться. Конеч
но, переселенцы из той, реальной жизни внизу бывали разные: одни приходил
и с восторгом избавления от вечного небытия, другие Ц с кроткой печалью.
Но все тихо и покорно скользили в магнитных дисках. У них, у вертов, и внизу-
то, в реальной жизни, давно уже не осталось сил и воли для гнева, для восста
ния против судьбы. Но самое главное Ц все верты поднимались сюда по свое
й воле. Это были те, кто страшился бездонной пропасти и готов был ждать обе
щанных мудрецами новых тел. Позади было умершее тело, и каким бы ни был вер
т при жизни, он знал, что отправляется в мир временный, где будет храниться
лишь его сознание.
Крус сразу понял, что новые обитатели Хранилища не готовились к нему, не ж
аждали спасения в нем, а были как бы силой ввергнуты в него.
Это были не верты, и сознание этого лишь уплотняло изумление. Мало того, чт
о в Хранилище давно уже никто не являлся, меньше всего они могли ждать как
их-то чужеземцев, которые метались по Хранилищу, будили дремавшие тени в
ертов, толкали их, ослепляли яркостью неведомых образов, оглушали ярость
ю неведомых чувств.
И возвращалось толчками, казалось, прочно забытое любопытство: кто они? С
острадание: как они мечутся! Волнение: что это может значить?..


* * *

Надеждин проснулся разом, мгновенно, с ощущением еще не осознанного ужас
а, и открыл глаза. Нужно было немедленно увидеть апасность, чтобы противо
стоять ей, а не дать ей толкнуть себя в спину. Он открыл глаза, но кошмар при
снившегося не исчез, наоборот, он как бы хлынул из сновидения в пробудивш
ееся сознание. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Он уже чувствовал неда
вно нечто подобное, мелькнула у него мысль, которая Ц он догадывался, над
еялся Ц должна была принести успокоение. Да, конечно, когда «Сызрань» по
пала в гравитационную ловушку и он приходил в себя, лежа на полу. Там тоже
он никак не мог выбраться на поверхность сознания, там тоже был удушающи
й ужас, из которого любой ценой нужно было вынырнуть на поверхность, чтоб
ы не захлебнуться им. Да, конечно, нужно только набраться терпения на неск
олько мгновений, и он выплывет. Сейчас тьма просветлеет, зазеленеет, взор
вется светом, брызгами, теплом солнца, он лениво перевернется на спину, и п
оплывет неспешно к берегу, и будет смотреть в голубое небо, побледневшее
от истомы полуденного зноя, на чаек, и крики ребят на берегу сольются с обр
ывками музыки с прогулочного корабля, и над ним совсем низко пролетит на
велолете девчонка с длинными, развевающимися на ветру рыжими волосами, и
она засмеется, глядя на него, и высунет язык, а у него дрогнет почему-то мал
енькое сердечко, тронутое неясной, словно предчувствие, печалью…
Сейчас, сейчас, нужно только подождать, пока не всплывешь на поверхность.
Как, однако же, глубоко он нырнул! Он все подымается и подымается Ц он чув
ствовал, знал, что он в воде, в невесомости, Ц а темнота никак не просветля
ется.
Ладно, может, он действительно нырнул глубже, чем обычно, а может, солнце з
ашло за тучку Ц и сразу все потемнело. Нужно только помочь подъему: неско
лько взмахов руками, помощнее сделать ногами ножницы. Он послал приказ р
укам и ногам двигаться, но они не ответили, словно приказ не дошел до них, з
атерялся где-то по пути.
Все ясно, это был сон. Сон во сне. Матрешки спрятанных друг в друге разнове
ликих кошмаров. «Спокойно, Коля, Ц сказал он себе. Ц Тебе только кажется,
что ты проснулся, на самом деле ты спишь и тебя мучают кошмары».
Мысль эта успокоила его, но лишь на малое мгновение, потому что в этот моме
нт он разом вспомнил круглую камеру, пустые, страшные глаза Сашки, тянуще
го его робота, острую боль в руке, ярость, что бушевала в нем.
Нужно было просыпаться, любой ценой открыть глаза, потому что нельзя бор
оться с этим железным чудовищем с закрытыми глазами. Он крепко зажмурилс
я и сразу приподнял веки.
Время потеряло привычный масштаб. Он знал, что акт открытия глаз требует
ничтожной доли секунды Ц отсюда, наверное, выражение «в мгновение ока»,
Ц но сейчас почему-то он поднимал веки бесконечно долго, но все равно ник
ак не мог поднять их. «Поднимите мне веки…» Так, только так нужно думать, п
отому что крошечным раскаленным буравчиком сознание сверлило нелепое
подозрение: «Тебе только кажется, что ты не поднял веки, на самом деле ты п
однял их, просто ты ничего не видишь, ты ослеп, что-то они сделали с твоими г
лазами, что-то еще худшее, чем с глазами Сашки, из которых они откачали все,
оставили только пустоту».
Господи, да что это с ним? Совсем потерял от паники голову! Надо же просто п
однять руку и коснуться пальцами век Ц и сразу все станет ясным.
Он попытался поднять руку, и новый взрыв паники парализовал его: он не мог
поднять руку. Он попытался сжать кулак, но не мог, он даже не ощущал руки, у н
его не было кулака.
«Встать, вскочить, бежать, спрятаться…» Ц билось в сознании короткими б
олезненными толчками, но не было нервов, чтобы послать приказ, не было мус
кулов, чтобы сократиться, не было сухожилий, чтобы потянуть за кости скел
ета. У него ничего не было, кроме липкого, холодного ужаса. Весь мир, вся Все
ленная состояла из плотного ужаса, который давил, душил, не давал вздохну
ть, путал и останавливал мысли. «Я умираю», Ц пронеслась в меркнущем созн
ании Надеждина коротенькая мысль, но он почти не обратил на нее внимания:
ужас и без того был слишком плотным, чтобы что-либо еще вместить в себя. «К
онец, Ц вяло подумал он. Ц Вот так все кончается…» Мысль почти не испуга
ла его, в пей чудилось даже избавление от невыносимого кошмара.
Наверное, на какое-то время он выключился, потому что ужас и ярость куда-т
о отступили, оставили лишь бесконечную печаль. Но ненадолго. Ужас и ярост
ь передохнули и снова нахлынули на него, закрутили, швырнули, понесли куд
а-то. И снова отступили.
«Может, я все-таки сплю?» Ц как-то равнодушно подумал он, но никак не мог у
цепиться за эту спасительную мысль: то ли она ускользала от него, то ли у н
его не было сил и воли к спасению.
Он не помнил, сколько времени душил его ужас, сколько раз вспенивалась в н
ем ярость, ревела, бросала его, спадала, но пришел момент, когда все стихло,
и в бесконечной тьме, лишенной измерений, без надежды, он понял, что это и е
сть конец. Он просто-напросто умер. То, что подсознательно существует тол
ько в применении к другим, случилось с ним. Его нет. Остались лишь какие-то
судороги уходившего сознания. Вздор, вздор, что будто в эти мгновения про
носится перед тобой вся жизнь. Ничего перед ним не пронеслось, только мет
ался, тщился выскочить из липких объятий кошмара его разум. Но костлявая
держала его крепко, из ее объятий не вырвешься. «Что ж, Ц пытался призват
ь он все смирение, на которое был способен, Ц не было еще человека, которо
му не удалось бы умереть». Но странно, странно как-то он умер, даже старинн
ые афоризмы припоминает.
Неужели же были правы тысячи поколений его предков, которые верили, наде
ялись, что дух не умирает с телом? И этот вопрос был бесплотным, вялым, слов
но его, Надеждина, он совершенно не касался.
И именно в этот момент Ц он хорошо это запомнил Ц он почувствовал прико
сновение. Не физическое, ибо у него не было чем почувствовать прикоснове
ние, но тем не менее реальное: мысль коснулась мысли. И та, что приблизилас
ь к нему, прошептала неуверенно:
Ц Коля…
Ц Саша, Ц ответил он. Не. словами, ибо ему нечем было артикулировать звук
и, а встречным трепетом мысли.
Какое-то время они молчали. Они не сговаривались, но одновременно почувс
твовали, что надо помолчать, потому что опять поднялся вихрь, опять ринул
ись, завертелись мысли.
«Что это? Ц билось в голове Надеждина. Ц Как это может быть? Пусть я умер,
но Сашка… Мы умерли вместе… А может, мы не умерли…» Мысль эта не принесла о
блегчения, скорее, наоборот, потому что смерть означала укрытие от душив
шего ужаса, который снова надвигался на него. Да, умереть было бы в тысячу
раз легче, чем сопротивляться черному кошмару, когда и сопротивляться ем
у нечем.
Скорей всего, он бы и умер Ц слишком страстно в эти загустевшие секунды о
н звал на помощь костлявую с косой, но спасательный круг бросила все-таки
не она.


* * *

В изумлении и смятении наблюдал Крус яростное борение двух новых обитат
елей Хранилища, словно зачарованный следил он за вспышками гнева. И неож
иданная печаль нахлынула на него, когда он увидел, что пришельцы теряют с
илы в бессмысленной, но почему-то так волновавшей его борьбе, что сознани
е их начинает мерцать, вот-вот отлетит, не выдержит, не справится с покоем
Хранилища.
Казалось бы, что ему, уже раз умершему и снова умиравшему, до этих конвульс
ий. Они только мешали ему тихо пульсировать в памяти Хранилища. Он давно р
асстался с надеждой, он даже не помнил ее слабого голоса, а без нее все пот
еряло смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40