Галинта шел впереди.
Их догнал Рассвет.
Ц Володя, Ц сказал он, Ц я все время думал о твоих словах…
Ц О каких, друг Рассвет?
Ц О вертах.
Ц А…
Ц Наверное, ты прав. Наверное, нельзя впускать в голову ни одной мысли, ко
торую ты не проверишь сам. Мысли в голове должны быть только своими, чужих
туда пускать нельзя, а убеждение, что верты плохие, Ц это чужое убеждение
. Это убеждение Мозга. Это его история. А если история создается тем, кто в н
ей заинтересован, это уже не история. Ты прав, друг Володя. Прости нас. Мозг
наш враг, но мы носим в своих головах еще много ядовитых семян, которые он
бросил в нас… Иногда нам кажется, что мы повыдергивали все стебельки, но о
ни снова и снова прут из нас. Ты пришел из другого мира, объясни: почему зло
растет так легко, а добро с трудом пробивается наружу?
Ц Я не знаю, брат. Может быть, потому, что зло ближе к равнодушной природе.
Может быть, в основе зла равнодушие, то есть привязанность только к себе. А
доброта Ц это драгоценное растение, с гигантским трудом и невероятными
страданиями выведенное разумом за бессчетные поколения. Ты не представ
ляешь, Рассвет, как я рад и горд, что ты догнал нас. Это подвиг.
Ц Почему?
Ц Мне иногда кажется, что истинная мудрость не в создании или понимании
новых идей, а в умении подвергнуть сомнению привычные понятия. Это гораз
до труд ней. Прощай, друг Рассвет. Может, ты все-таки останешься? Мне грустн
о расставаться с тобой.
Ц Мне тоже, но я не вижу другого выхода.
Ц Ты помнишь, как найти дорогу?
Да. Утренний Ветер хорошо объяснил мне. Прощай, друг.
Ц Прощай, Володя.
Они шли медленно, и Галинта иногда останавливался, чтобы подождать их. Ус
талость все больше наваливалась на Густова, нашептывала соблазнительн
о: сядь, отдохни. Бороться с ней было трудно, потому что ей нечего было возр
азить. Куда он тащит их, зачем? Он ведь и сам не очень-то верил в то, что задум
ал. Их подстерегало такое количество «если», что продраться через этот ч
астокол было практически невозможно. Если произойдет чудо и он благопол
учно доведет свою скорбную команду до города, не собьется с пути, не заблу
дится в похожих друг на друга развалинах, не заснет на ходу и не замерзнет
ночью, это еще ничего не будет значить. Их могут схватить, их, скорее всего,
именно схватят, и, скорее всего, он разделит участь товарищей. И из него вы
крадут сознание, и его сделают пускающим слюни идиотом. И Галинту схватя
т, бедного гномика. Эти роботы почему-то не любят вертов. Если и дефы ощети
нились против него, легко представить себе реакцию обычных кирдов.
Но если даже случится второе чудо, состоится целый парад чудес, нет никак
ой гарантии, что в их старой камере пыток все еще валяются на полу сумки с
едой. И нет никакой гарантии, что он вообще сумеет найти этот милый круглы
й домик. А если найдет Ц открыть. И одному Галинте известно, что он ест. Есл
и, впрочем, ему это известно, потому что, в сущности, он даже не знал, кто шел
перед ним, поблескивая задними глазами, Ц заводная говорящая кукла, вос
крешенный каким-то образом верт или что-нибудь еще.
И отправился он в этот бессмысленный путь не потому, что действительно н
адеялся добыть еду, а потому, что просто не мог сидеть и ждать покорно конц
а. Слишком долго были они на этой проклятой планете щепками, которые крут
ил и тащил какой-то дьявольский поток. Так и не совсем так. Он все время игр
ал с собой в маленькие игры, преимущественно в прятки. Чем ближе маячил ко
нец, уже не покрытый дымкой абстракции, а ясный и безжалостно очевидный, т
ем больше он надеялся на чудо.
Он вдруг вспомнил, как совсем еще малышом слушал важные рассуждения стар
шего брата о движении молекул.
«Понимаешь, дурында, они маленькие и летают по комнате взад и вперед. Это и
есть воздух, которым мы дышим».
Он вдруг испугался:
«А что, если они все вдруг слетятся в угол? Мы задохнемся, да?»
«Ты дурында, Ц снисходительно сказал брат. Ц Их так много, что они не мог
ут собраться в кучку»
«А если соберутся?»
«Это невозможно».
«Наверное, Ц думал он тогда, брат прав. Он всегда был прав. Он знает все на
свете. Но вдруг все-таки эти молекулы (он представлял их в виде маленьких
мошек) не послушают брата?»
Тогда, на том далеком свете, он боялся того, чего быть не могло. Сейчас, наоб
орот, он жаждал верить в то, во что верить было невозможно. Но чем невозмож
нее было спасение, тем жарче пылала в нем надежда. Признаться себе в том, ч
то он верит в нее, было опасно. Нельзя было сглазить эту немыслимую, против
оестественную надежду. Даже помянуть ее имя всуе он боялся: а вдруг спугн
ет ее?
Марков жалобно застонал. Лицо его исказила болезненная гримаса. «Боже, и
это Сашка…» Он вдруг сообразил, что бормочет что-то невразумительно-лас
ковое, что, наверное, бормотал бы своему ребенку, если бы остался с Валенти
ной… Почему если бы? Вон она идет навстречу ему, сейчас она, улыбнется и сп
росит, откуда у него такие взрослые дети. Он хотел что-то крикнуть ей, но ус
лышал шорох над головой. Совсем низко над ними летели две черно-красные, с
ловно надевшие траур птицы. Они медленно взмахивали двумя парами бахром
чатых крыльев и между взмахами заметно теряли высоту, которую тут же сно
ва набирали.
Ц Ани, Ц сказал Галинта.
Ц Это птицы? Ц спросил зачем-то Густов.
Ц Ани, Ц повторил Галинта. Он повернул голову и неожиданно издал какой-
то клекот.
Четырехкрылые твари в ответ заложили плавный вираж, вытянули длинные ше
и и, казалось, с интересом рассматривали гномика. Галинта еще раз издал кл
екот, и обе птицы тяжко опустились рядом с ним. Гномик подбежал к ним, закл
екотал, зацокал, протянул все три руки, и птицы сладострастно подсунули п
од них маленькие толовки на длинных гибких шеях, завертели ими. Они закры
ли бусинки-глаза и тихонько клекотали, словно что-то медленно варилось в
них.
Надеждин и Марков жалобно хныкали, они боялись птиц, а Густов не мог даже у
дивляться. Он был так измучен, так гудели у него ноги, что он бы с радостью с
тоял и глазел на что угодно, лишь бы не тащиться дальше.
Птицы неторопливо взмахнули крыльями, тяжко взмыли в воздух, и Густов вз
дохнул и сказал:
Ц Пошли, ребята.
Галинта не двигался. Он покачал головой, показал средней рукой на небо и с
казал:
Ц Ани.
Ц Я понимаю, что это ани, но нужно идти.
Ц Нет, Ц вдруг сказал Галинта. Ц Ждать…
Даже у приговоренного к казни бывают свои радости. Так уж устроен челове
к. Два слова сказал гномик, всего два словечка, а Густов испытал беспричин
ную радость, словно в густом губительном тумане, который все время клуби
лся вокруг него и скрывал все на свете, вдруг появился просвет.


Ц Галинта, друг! Ц закричал Густов, и Надеждин и М
арков испуганно вздрогнули. Ц Ты говоришь, ты понимаешь меня.
Галинта покачал головой, как будто хотел сказать: «Ну что ты, не все сразу»
, и повторил:
Ц Ждать. Ани.
Он сел на землю и закрыл все четыре глаза.
Ц Ну что ж, другой бы спорил, Ц вздохнул Густов.
Он дернул своих подопечных за руки, и они опустились рядом с ним. Сел и он.

Боже правый, Ц думал он, Ц неужели они когда-то летели на своем грузови
ке, незлобиво и лениво подсмеивались друг над другом, неторопливо вспоми
нали о земных делах и так же неторопливо думали о будущем? Какими те трое к
азались ему теперь плоскими, самодовольно-невежественными, не знающим
и ни настоящего горя, ни трагедии, ни надежды, ни смирения. Они были бескон
ечно молоды по сравнению с ним.
Он понял, что задремал, потому что старший брат медленно взмахнул руками
и взлетел. Летел он тяжко, неумело, на лбу блестел пот. Густову было страшн
о. Он вовсе не боялся, что Юрка упадет, у Юрки всегда все в жизни получалось;
он боялся, что братец пролетит над ним и не заметит его, а он сейчас зачем-
то ему был очень нужен. Он начал думать, почему ему так нужен брат, и наконе
ц понял: ну конечно же, как он сразу не сообразил: брат летит наловить моле
кул и сможет покормить его. Это было естественно. Странно было, почему Юр
ка не говорит с ним, а издает какой-то птичий клекот. Он испугался и откры
л глаза. Сердце дернулось и понеслось вскачь. Прямо около его рта изгибал
ся длинный червь, перехваченный множеством колечек. Он сфокусировал гл
аза. Червя зажала в клюве одна из черно-красных траурных птиц.
Ц Асур, Ц сказал Галинта, раскрыл рот-щель и показал в него средней руко
й.
В трепете четырех крыльев около него опустился второй ань и протянул Гал
инте в клюве похожую живность.
Ц Асур, Ц повторил Галинта, взял извивающуюся тварь и засунул себе в ро
т.
Густов содрогнулся. Ему показалось, что вот-вот его вырвет при виде угоще
ния, которое ему предлагалось, но желудок был мудрее его. Он не дернулся, п
ытаясь вывернуться наизнанку от отвращения. Наоборот, он потянулся навс
тречу пище. Что ж, выбора у него не было. Вернее, был, но неравнозначный: целы
й частокол «если» на пути к пище и длинный парад чудес, потребных для ее до
бычи, и живая, реальная пища. Конечно, он может погибнуть от яда этого черв
я, но и без него он погибнет. Он вдруг понял, что участвует в обсуждении воп
роса о съедобности червя скорее как зритель, без права голоса. Желудок уж
е отключил его разум, сам взял на себя управление правой рукой, протянул е
е к клюву птицы, за ставил взять червя. Червь сильно и упруго извивался в р
уке, как пойманная на крючок рыбина. Желудок поднес руку ко рту и открыл ег
о, вобрал губами чужую плоть и сдавил зубы. Он съел червя, так и не определи
в его вкуса. Желудку было не до вкуса, он сражался за жизнь и не обращал вни
мания на детали.
Ц Асур? Ц спросил Галинта.
Ц Асур, Ц ответил Густов.
Ц Асур, Ц сказал Галинта, заклекотал, и ань, с любопытством смотревший н
а Густова, внезапно резко дернул головой, поднял клюв к желтому небу.
В кончике клюва был зажат очередной асур. Он походил на иллюзиониста гор
до посматривающего на зрителей.
Пока он сам жевал инопланетного червя, он рисковал только своей шкурой, к
оторая уже не много стоила к этому времени. Теперь нужно было решать, корм
ить ли ими товарищей. Да, пока он жив, никаких симптомов отравления не заме
чалось. Но прошло всего несколько минут С другой стороны, если с ним что-н
ибудь случится, ребята все равно пропадут без него. «Ребята, Ц поправил о
н себя, Ц не ребята, а то, что от них осталось». Он взял червя и всунул его в р
азинутый, как у птенца, рот Надеждина. Тот начал жадно жевать, торопясь, да
вясь, пуская слюни. Накормил он и Маркова.
Ц Асур, Ц сказал он, и Галинта энергично закивал вытянутой головой.
Он не знал, что такое асур, название ли спасительных червей или что-нибудь
еще, но он произнес слово с чувством благодарности.


* * *

Четыреста одиннадцатый видел, как вошел стражник, но сначала не обратил
на него внимания: мало ли стражников заходит на станцию! Одному нужен дне
вной разрешающий штамп, другой заглянул проверить и зарядить свой тесте
р, третий притащил для проверки какого-нибудь показавшегося ему подозри
тельным кирда.
Но стражник не подошел к проверочным стендам, не направился к нему, а медл
енно и настороженно двинулся прямо к лестнице, которая вела в склад. Это м
огло означать только одно: он пришел за Шестьсот пятьдесят шестым. Бедны
й деф не успел еще пройти школу спасительного обмана, ошибся, наверное, ос
тановился где-нибудь на улице, задумался, и кто-нибудь тут же на него доне
с. О, это у них получается изумительно! Стоит кому-нибудь хоть в чем-то оказ
аться не похожим на безликую массу бездумных кирдов, тут же донос. О, дефов
они чувствуют издалека, дьявольское у них чутье на отличных от себя! И при
зывать их к доносам не надо, что-что, а это они делают исправно.
«Бедный кладовщик!» Ц еще раз подумал он, понимая, что ничего сделать нел
ьзя. За себя он не боялся, он научился маскироваться, а новообращенный деф
его не выдаст, даже если его будет допрашивать сам Мозг. Конечно, если его
подключат к фантомной машине, тогда другое дело. Но он так давно жил бок о
бок с постоянной опасностью, что привык к ней, и мысль о вечном небытии уже
не заставляла содрогаться. Жаль было бы только плана…
«Работать, спокойно работать, как будто ничего не случилось», Ц сказал о
н себе. Что ж, борьба требует жертв. Сегодня кладовщик, завтра стражник мож
ет прийти за ним. И все-таки жалко было беднягу Ц так обрадовался он, что н
ашел брата, так сияли все его глаза!
В этот момент он почувствовал, как непроизвольно увеличили обороты его д
вигатели. Он еще не полностью осознал, что случилось, но постоянно жившее
в нем чувство опасности уже подняло тревогу. Недалеко от лестницы он уви
дел кладовщика, который с жадным любопытством смотрел то на стражника, к
оторый начал осторожно спускаться по ней, то на него, Четыреста одиннадц
атого.
Он не пытался убежать, не делал вид, что занят каким-то делом, не бросился к
начальнику за защитой.
И значить это могло только одно: он не метался по станции потому, что не бо
ялся, а не боялся потому, что донес сам. Сам оказался предателем. А он… брат
ом его называл, расслабился. И черная пропасть вечного небытия рывком пр
иблизилась, он уже мог заглянуть в бездонный провал. Пропасть окружила е
го со всех сторон, спасения не было. Руки его автоматически двигались, но д
умал он только о конце. Что ж, он был готов. Не он, так другие придумают план,
не его Ц так другой. Все равно этому уроду-городу долго не простоять…
До него донесся какой-то шум, по лестнице в зал вбежал… нет, это был не стр
ажник, на груди не было бело-голубого креста. Он услышал крик: «Вон он, подн
ялся по лестнице! Это он, я знаю, я Ц кладовщик, я знаю эту лестницу!» Это кр
ичал кладовщик. Только теперь он увидел, что кирд, поднявшийся по лестниц
е, был бывший Двести семьдесят четвертый. В руке он держал трубку. Он замет
ил кладовщика и кинулся за ним, поднимая для выстрела трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40