А вы, Нина, прямо расцвели. И какое платье! Все понятно. – Критически разглядывая Эбби, он добавил: – Самый приятный способ похудеть, а?
Улыбаясь и не глядя на Нину, Эбби потянулся за сигаретой.
– Так как же насчет еды? – не унимался Рафф. – Или в этой бонбоньерке, которую вы называете домом, кроме дамских лакомств, ни черта нет?
Нина направилась в кухню.
– А чего бы вам хотелось? – спросила она.
– Только не хлопочите! – сказал Рафф. – Никаких деликатесов. Что-нибудь попроще, чтобы набить брюхо. Какое-нибудь традиционное американское блюдо: скажем, цимес или фаршированная щука. Найдется?
– Нет, – рассмеялась Нина. – Зато у нас осталась холодная индейка. И в любом количестве.
Рафф двинулся на кухню. Он разыскал в холодильнике индейку, оторвал кусок побольше – целую ногу! – открыл жестянку пива и вернулся в гостиную. Он стоял у камина, а Эбби не спускал с него глаз и думал о том, какая пустота образовалась в его жизни после отъезда Раффа и как хорошо снова почувствовать его присутствие и поддержку.
– Единственное критическое замечание, Эб, – сказал Рафф. – Вот этот камин, он что – для лилипутов? Какого дьявола ты не построил здесь настоящий камин для мужчины? Подумать только, я – Рафф Блум! – должен рассказывать тебе о самых святых традициях американской доколониальной архитектуры! Камин так камин: футов пять в высоту и не меньше семи футов шириной. А в глубину хватит и двадцати четырех дюймов. Вот! У такого камина можно и пятки поджарить и спину, да кое-что еще... не будем уж уточнять. Словом, камин – это сердце всего дома.
И Рафф занялся индейкой.
– Как ты думаешь, он долго пробудет у нас? – Нина сидела у туалетного столика и наносила на лицо кольдкрем.
– Не знаю, – ответил Эбби, застегивая пижаму. – А что?
– Да нет, ничего, – сказала Нина. – Только он такой неряха. К тому времени, когда он отправился спать, наша гостиная была разгромлена начисто.
– Да, – согласился Эбби, который тоже не любил неопрятных людей, но делал исключение для Раффа. – А как все-таки мило с его стороны достать для нас это деревце и тащить его сюда через весь континент!
– Угу! – сказала Нина, что могло означать вежливое согласие. По отношению к Раффу она всегда была чрезвычайно лояльна.
– Ох, вспомнил! У него ведь нет сигарет. – Эбби накинул халат, взял с бюро нераспечатанную пачку и направился к двери. Я сейчас вернусь. – Оглянувшись на Нину, он вдруг закрыл дверь, вернулся и поцеловал ее в губы, обведенные белой полоской крема.
– Остин, что ты! Ведь я намазалась! – Она состроила гримаску своему отражению в зеркале.
– Я моментально вернусь, – повторил Эбби, не отрывая глаз от зеркала, в котором отражались ее худенькие белые плечи и молодые груди, чуть розовевшие сквозь ночную рубашку. – Ты подожди меня, Нина, хорошо? Я сейчас.
– Ох, Эб, так поздно!.. Я устала.
– Ну, на террасе в обществе Уоллеса Гришэма ты не выглядела усталой, – вырвалось у него.
– Эб, ради бога!..
В глазах у нее мелькнула такая досада, такое раздражение, что он поспешно сказал:
– Прости, я не хотел... не собирался вспоминать об этом. – Он виновато погладил кончиками пальцев ее плечо и вышел из комнаты, отлично понимая, что с возвращением можно не спешить.
Проходя через гостиную, он заметил на террасе белую фигуру. Это была Трой: она сидела на железной скамье в купальном халате и курила. В ночном сумраке ее лицо казалось особенно бледным.
– Ты почему не в постели, Эб? – спросила она, когда он подошел к ней.
– Хочу отнести Раффу сигареты, – ответил он. – Я как раз собирался задать тебе такой же вопрос. А где Винс? – Он пристально посмотрел на нее. – Что-нибудь не в порядке, Трой?
– Не спится. Хотела постучать к вам, но потом решила, что это будет бессовестно. Вы ведь как-никак молодожены.
– Нет, я... – Он оглянулся на окна гостиной. – Вот только отнесу это Раффу...
– Я, пожалуй, еще посижу тут, – сказала Трой и добавила ему вдогонку: – Знаешь, тут в кустах сирени какие-то птички свили себе гнездо.
Проходя по коридору, он ломал себе голову – что могло случиться у Трой.
Вот и спальня Раффа. Эбби негромко постучал.
– Я вспомнил, что ты без сигарет, – сказал он, когда Рафф открыл ему.
Рафф стоял в дверях: нижний этаж обмотан голубым мохнатым полотенцем, волосы мокрые – он принимал душ.
– Вот это сервис, Эб! – воскликнул Рафф, тут же открывая пачку. – Только ты лучше не балуй меня, не то я застряну здесь надолго. Помнишь, я рассказывал тебе анекдот о женщине, которая пожаловалась раввину, что у нее в доме слишком много народу?
Эбби кивнул и улыбнулся:
– Эта комната записана у нас за тобой.
– Благодарю. – Рафф подошел к огромному окну и плюхнулся в большое плетеное кресло.
– Кстати, – заметил Эбби, – твои готовальни и книги у меня в кабинете.
Он тут же пожалел, что сказал это, так как Рафф добавил:
– И они обошлись тебе в семьдесят монет.
– Я ведь не к тому, Рафф.
– Знаю, что не к тому.
– Но если ты опять собираешься их продать, – сказал Эбби, – то я предпочел бы, чтобы они остались здесь.
– Самое надежное место, – сказал Рафф, закуривая.
Они немного помолчали.
– Черт побери, Рафф... Мы с Верном все-таки получили этот заказ Тринити-банка, так что я чувствую себя крезом... Насколько я понимаю, ты сейчас на перепутье, и я мог бы...
– Совсем забыл сказать тебе, – перебил Рафф. – С понедельника я приступаю к работе.
– Да ну? Вот так новость! – Эбби присел на край низкой двухспальной кровати. – Где? У кого?
– В Нью-Йорке.
Пораженный Эбби смотрел на него во все глаза.
– Понимаешь, это не совсем то, чего бы мне хотелось, – объяснил Рафф, – но все сложилось так, что я почувствовал: нужно соглашаться. Хоть я и не суеверен.
– Ну, это как сказать!.. – Эбби закурил, но после первой же затяжки закашлялся. В груди у него хрипело. Он отложил сигарету.
– Разве что чуть-чуть: унаследовал от матери, – уступил Рафф.
– А что за работа?
– Видишь ли, это началось еще весной; я встретился на западном побережье с Гомером Джепсоном, и он дал мне два письма: одно к «Гаррисону и Абрамовичу», а другое – к «Скидмору, Оуингзу и Меррилу». Как-то утром я пошел в контору Гаррисона и на Рокфеллер-плаза столкнулся с Мэтью Пирсом, повелителем Уэйр-д-Холла. Он спрашивает, куда я иду, а я говорю – к Гаррисону; он спрашивает – зачем, а я говорю – насчет работы; он говорит, что у него в конторе есть для меня место, хотя им и не часто приходится строить бордели из стекла, а я... Словом, не успел я оглянуться, как уже пожимал руку его главному архитектору. Предприятие у них огромное – короче говоря, это как раз то, чего мне чертовски хотелось бы избежать. Но потом я решил, что будет полезно поработать в большой фирме и в большом городе, чтобы подучиться.
– Рафф... – Эбби указал приятелю на сигарету, которая догорела до самого мундштука. Рафф посмотрел на нее, вздрогнул, и окурок упал на пол. Эбби быстро нагнулся, поднял его и бросил в пепельницу.
– Чуть без пальцев не остался, будь она проклята! – Рафф помахал рукой. – А может, это примета, намек?
– На что?
– Понятия не имею. Скажем, на то, что мне не следует идти на эту работу? – Он подался вперед и продолжал: – Я ведь совсем не в восторге, Эбби, не то что в тот раз, когда я получил место у Сааринена.
– По-моему, это замечательный шанс для тебя, – сказал Эбби. Он поглядел на дверь, и ему пришло в голову, что дом полон народу и утром уже нельзя будет побеседовать с Раффом с глазу на глаз. – А как здоровье твоей матери? Или ты предпочитаешь не говорить об этом?
Рафф рассматривал свои руки.
– Ты ведь знаешь, я ездил к ней...
– Ну, и что же?
– Дело дрянь, Эбби.
– Ей нисколько не лучше?
– На этот раз она даже не узнала меня.
– Что ты говоришь! – Эбби понял, что поступил правильно, расспрашивая Раффа: Раффу нужно с кем-нибудь поделиться, это ясно.
– Я поехал к ней, – медленно начал Рафф, – чтобы посмотреть, нельзя ли забрать ее оттуда и пристроить где-нибудь на Востоке. Но об этом и речи быть не может. Она не поедет. – Рафф встал и туже затянул узел полотенца. – Она уверена, что... Понимаешь, она думает, что по-прежнему живет в нашем старом доме в Сэгино. Все время ходит по комнатам и приказывает санитарам пройтись пылесосом по гостиной или стереть пыль с люстры в столовой, а сама то и дело поглядывает в окно, не едет ли Моррис. Она сказала мне, что хочет навести порядок в доме, так как Моррис вот-вот вернется из поездки. – Воспоминания нахлынули на Раффа, и глаза его затуманились. – Есть такое выражение: смерть от разбитого сердца. Вот это и случилось с Джулией. Сердце ее разбито. В этом все дело. Ничего больше. Не стало Морриса, и не стало жизни, и разум ее... Словом, Эбби, это настоящее слабоумие. Она не подпускает к себе врачей, когда они приходят, чтобы впрыснуть ей инсулин. Это больше всего тревожит меня. И она хочет всегда быть одетой, чтобы Моррис, когда он войдет, нашел ее привлекательной. – Рафф обвел комнату невидящими глазами. – Меня это просто доконало.
Эбби покачал головой, и Рафф добавил:
– Впрочем, она счастлива. Она, слава богу, совершенно счастлива. Счастлива как дитя, как новобрачная.
– И на том спасибо, – заметил Эбби.
– Конечно.
Только теперь Эбби понял, почему Рафф городил тут ерунду и уверял, что ему хочется поработать у «Пирса и Пендера». Ему пришлось согласиться на эту работу, потому что она лучше оплачивается: с каждым днем содержание матери будет обходиться все дороже.
Эбби сразу подавил желание предложить Раффу работать в конторе «Остин и Остин». Раффу будет так же трудно принять это предложение, как ему самому – сделать его. Поэтому он просто сказал:
– Могу я все же надеяться, что ты будешь иногда приезжать к нам на уик-энд? То есть когда ты уже окончательно устроишься у Пирса.
– Конечно, – сказал Рафф, словно очнувшись. – Это будет замечательно. – Он снова затянул полотенце и, словно желая рассеять уныние, которое сам же нагнал, вернулся к своему обычному бодрому тону. – Ну, как женатая жизнь, старина? Выглядишь ты, прямо скажем... – Он прищурился. – Словом, ты уже совсем не тот первозданный, нетронутый Эб Остин, которого я знакомил с этой... как там ее звали?
– Еще бы! – сказал Эбби и быстро переменил тему: – По части рекламы фирмы «Остин и Остин» Нина совершенно бесподобна. А как ты находишь ее?
Рафф колебался только долю секунды:
– Восхитительна, прелестна! Под стать дому. Черт возьми: заполучить такую красавицу жену! Но ты заслужил, Эбби. Упивайся – хватит на долгие годы!
– Да, – сказал Эбби, открывая дверь.
– А как твоя астма, очень донимает? – спросил Рафф. – Одышка у тебя такая, что...
– Вероятно, слишком много курил сегодня вечером, – ответил Эбби. – Спокойной ночи, Рафф, утром увидимся. – Он прошел по коридору мимо комнаты Винса и вернулся в полутемную пустую гостиную. Выйдя на террасу, он кашлянул, чтобы прочистить горло. Трой, плотно закутавшись в свой белый халат, стояла под высоким кустом сирени.
– До смерти хочется заглянуть в это гнездо, – шаловливо сказала она. – Завтра возьму лестницу и влезу туда.
– Это колибри, – сказал Эбби. – Они уже снесли там два яичка. Ты не замерзла?
– Немножко. Как и следовало ожидать, вы с Раффом заболтались.
– Понимаешь, у него... – Эбби колебался, рассказывать ли ей о Раффе. – Пойдем в комнату. – В гостиной он подошел к кушетке против камина. – Винс тоже не спит. Даже в коридоре слышно, как он бродит по своей комнате.
– Потому что не может перебраться в мою, – сказала Трой. Она уселась рядом с Эбби, поджав под себя голые ноги. – Он ужасно заботится о приличиях, когда мы приезжаем сюда. Боится, как бы ты не подумал, что он компрометирует твою сестру.
– Что-нибудь случилось, Трой? Ты не в своей тарелке.
– Да нет, ничего особенного, – ответила Трой.
– Однако ты собиралась постучаться ко мне?
Она взглянула на дверь спальни.
– Ну, с этим можно подождать и до завтра. Не бойся, тебе не придется сидеть тут со мной и гладить мои ручки.
– А я не прочь. – Эбби не скрывал своей тревоги. – По-видимому, речь идет о тебе и о Винсе?
Трой встала и отошла к камину.
– Понимаешь, дело тут не в морали... – Она задумчиво смотрела на новую картину. – Но я действительно не знаю... никак не могу решить, нужно нам с Винсом пожениться или нет?
– Когда мы виделись в последний раз, ты сказала, что это исключено, – заметил Эбби.
– Тогда я еще не знала, что я беременна.
– Ты... – начал Эбби и тут же умолк, упрекая себя за неспособность отнестись с обыкновенным здравым смыслом к этой, в сущности, весьма обыкновенной ситуации. Но очень трудно быть объективным и проявлять моральную терпимость, когда речь идет о твоей собственной сестре.
– Эб, милый, нечего так хмуриться. Как тебе не стыдно! Знаешь, на кого ты сейчас похож? На эту ведьму Ханну Трой, нашу прабабушку. Даже хуже.
Эбби помрачнел еще больше, вспомнив старинный, потемневший портрет, который Трой увезла из Бостона и повесила в своей нью-йоркской квартире. Совсем расстроившись, он попробовал закурить сигарету, но сразу закашлялся. Наконец он сказал: – Не понимаю, что тут решать. Не собираешься же ты обратиться к какому-нибудь гнусному...
– В том-то и загвоздка, что я и от малыша не хочу отказаться, и работу бросить не желаю. И затем, я...
– А Винс знает?
– Еще бы! Он в полном восторге. И ужасно возмущается тем, что я отказываюсь бежать очертя голову в мэрию за разрешением на брак...
– Это было бы самое правильное.
– Как! Пропустить твое новоселье! – воскликнула Трой.
Эбби даже не улыбнулся.
– А вышла бы ты за Винса, если бы этого не случилось?
– Вот то-то и оно, – сказала Трой. – Не знаю. Не могу решить. А ведь это страшно важно. Тут нужно быть абсолютно честной. Я ведь всегда мечтала о ребенке. Конечно, можно пойти напролом... Мне хотелось бы Девочку... Только это будет ужасно нехорошо по отношению к папе. Да и к тебе, пожалуй... Мама, я думаю, примирилась бы легче. Но папа!.. – Она рассмеялась. – Папа, конечно, будет считать, что ему чего-то не хватает, правда?
Эбби почти не слушал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73