– В чем дело?
Рафф ответил не сразу:
– Мне очень неприятно в этом сознаваться, но в данном случае я, как ни странно, почти согласен с этой мешугене – твоей сестрой.
Это было ошибкой. Эбби сразу обиделся.
– Почему, хотел бы я знать, все ополчились на меня? – воскликнул он.
– Послушай, Эбби... я только...
– А, все равно! – с неожиданной резкостью перебил Эбби. Он открыл дверь и вошел в дом.
Итак, удобный случай, который Трой просила использовать, был упущен. Рафф вздохнул с облегчением. У него не хватало духу на этот разговор. Более того – он и не хотел ничего говорить.
Он тоже вошел в дом и увидел, что Эбби стоит у грубо сложенного очага, спиной к огромной комнате с нештукатуренными стенами.
– Давай забудем об этом, – сказал Рафф. – Ты не подбросишь меня в город, когда поедешь?
Но Эбби, казалось, даже не слышал его; немного спустя он повернулся: на лице у него не было и следа обычного румянца.
– Можно, я кое-что скажу тебе, Рафф?..
– Что такое?
– Это просто ужасно, Рафф... я никогда не говорил тебе об этом... но теперь, когда вмешалась Трой, все приняло такой оборот, что... – Эбби запутался и умолк.
Стараясь помочь ему справиться с нестерпимым смущением, Рафф сказал:
– Выкладывай. Преподобному О'Блуму можно все рассказать.
– Я задерживаю тебя? – спросил Эбби. – Может быть, у тебя свидание?
– Брось эти китайские церемонии, Эбби. В чем дело?
Но Эбби никак не мог собраться с духом. Он ходил взад и вперед по комнате, его короткие приглаженные волосы тускло блестели, худое лицо подергивалось. Он пытался выразить то, что его терзало, в таких словах, которые не оскорбляли бы его вкуса, сдержанности и чувства собственного достоинства.
– Своим вмешательством Трой вывела все на чистую воду, – начал он наконец. – Но я, честно говоря, не знаю, как теперь поступить. С одной стороны, я готов отказаться от Нины... пойти... завести с какой-нибудь... – Он опять мучительно заколебался, но потом взял себя в руки. – Рафф, а что, если я попрошу тебя...
Рафф все понял…
– Устроить тебе проверку? – спросил он.
Эбби кивнул.
– Понимаешь ли, мне нужно...
– Все ясно, – сказал Рафф; ему хотелось поскорее кончить этот разговор.
– Смог бы ты? – с каким-то отчаянием спросил Эбби.
Рафф дал волю своим чувствам.
– Эбби, – рявкнул он, – сукин ты сын, аскет несчастный, до чего же я люблю тебя! Поехали!
На следующий день, рано утром, когда они расставались на углу Чейпл-стрит и Хай-стрит (Рафф направлялся в нижнюю часть города, к "Скотту и Эймзу", а Эбби нужно было в Уэйр-Холл), Рафф вдруг вспомнил, что не оставил на прежней своей квартире адреса, куда пересылать письма.
– Знаешь, проводи меня на старую квартиру, – попросил он Эбби, – там, верно, накопилась целая гора писем.
Эбби усмехнулся:
– Придется тебе для памяти завязывать узелки на платке.
Они пошли в сторону Йорка к меблированным комнатам, где раньше жил Рафф. В холле на радиаторе парового отопления лежали два толстых архитектурных журнала; рядом с ними Рафф увидел письмо.
Сердце у него тревожно застучало, когда он взял в руки белый конверт с зеленым печатным штампом: "Больница и санаторий "Сосны"".
Возвращаясь вместе с Эбби к Уэйр-Холлу, он вскрыл конверт, заранее понимая, что утешительных известий о матери ждать не приходится.
Ну и негодяи же они, эти попечители престарелых и покинутых: никогда не напишут ничего приятного. Им и в голову не придет сообщить какую-нибудь радостную новость: "... на этой неделе Ваша мать чувствовала себя хорошо", или "Вашей матери очень понравился наш новый телевизор", или "Ваша мать проявляет очень большой интерес к нашему намерению разбить новый сад... "
Как бы не так! В бюллетенях этого мрачного заведения для приговоренных всегда одни неприятности.
"Дорогой мистер Блум, – читал Рафф, – мы ничего не сообщали Вам раньше в надежде, что состояние Вашей матери улучшится. Однако, к сожалению... "
Рафф так и впился глазами в письмо. "Однако". Вот оно: трехсложное словечко – обычный предвестник несчастья. И в руках у него письмо, а не телеграмма, о которой он так глупо мечтал в тот памятный день – первый день весны.
Он шел рядом с Эбби, стиснув зубы, превозмогая странную боль в горле, и переводил неуклюжие намеки больничной конторы на язык простых и неутешительных фактов.
Джулия Рафферти Блум с той хитростью, которую нередко проявляют так называемые слабоумные, изловчилась возобновить знакомство с бутылкой, и теперь у нее развился диабет, так что пусть Рафф вышлет чек на сумму 66 долларов 50 центов для покрытия расходов на лечение и лабораторные анализы.
Что ж, Джулия, ты по крайней мере сохранила ловкость. Не то что остальные: они просиживают остаток дней в креслах, похрустывая косточками, или греют свои ссохшиеся ягодицы в постели, которая неизбежно станет их смертным одром. Ты не похожа на них, Джулия. Пока был жив Моррис, ты еле-еле соглашалась пригубить стакан, а теперь прежняя неутолимая жажда вновь одолела тебя. Несокрушимая католическая совесть даровала тебе отпущение грехов и диабет в придачу.
Они шли по Чейпл-стрит. Участливый голос Эбби:
– Что случилось, Рафф? Что-нибудь с матерью?
Рафф кивнул и сложил письмо.
– Я понял по твоему виду.
– У нее диабет.
– Да что ты!
– Она там недурно проводит время. Дурачит всех этих ворчливых олухов и напивается до потери сознания.
Когда они подошли к Хай-стрит, Эбби неловко сказал:
– Рафф... Я хочу спросить тебя... Если ты на мели или вообще... словом, я мог бы...
– Спасибо, – ответил Рафф. – У меня хватит.
По пути в контору он решил попросить у "Скотта и Эймза" аванс в счет жалованья за отработанные часы – по два доллара в час.
Но, дойдя до дверей маленького кабинета мистера Эймза, он передумал, а может быть, просто смалодушничал и понял, что не сможет заставить себя просить денег.
Он повернул в коридор и направился к лифту. Потом, уже пересекая городской сквер, он подумал, насколько проще было бы занять денег у Эбби. Хотя в своих Денежных делах Эбби был крайне осторожен и практичен и даже славился бережливостью, по отношению к другим он всегда проявлял благородную щедрость и охотно помогал товарищам. Все это знали и, пользуясь деликатностью Эбби, нередко подводили его. Именно это и заставило Раффа отказаться от его помощи.
Рафф решил лучше попытаться продать кое-какие ценные книги. Эти великолепные издания служили ему резервным фондом на черный день. Он купил их в Цюрихе перед самым окончанием войны. В их числе было собрание проектов Фрэнка Ллойда Райта, изданное в Германии в 1910 году, "Четыре книги об архитектуре" Палладио, Витрувий, "Новая архитектура" Рота и еще несколько книг.
Он пошел в Уэйр-Холл, сказал Эбби, что забыл дома бумажник, попросил у него ключи от машины и поехал в Вудмонт. В половине второго он вернулся, приволок свои увесистые тома к Уитлоку на Уолли-авеню и там, в чудесном сумрачном подвальчике, в этом раю библиофилов, получил за них семьдесят пять долларов. При этом он горячо надеялся, что единственным покупателем, который вскоре явится за этими книгами, будет не кто иной, как Рафферти Блум.
Он отправил чек в "Сосны" авиапочтой и вдруг почувствовал, что совершенно разбит и голоден. Он остановился около лавки, купил пачку крекеров и огромную кисть винограда и опять поехал на Хай-стрит.
Вот так "Сосны", черт бы их побрал.
Он ехал под зелеными, залитыми солнцем шатрами могучих вязов, не переставая думать о матери и об унылом пригородном шоссе, где стоит ее санаторий и где последние горделивые сосны были вырублены лет пятьдесят тому назад, когда в Мичигане разразился лесопромышленный бум. Теперь в этих безрадостных местах Джулия доживала свои дни; что ж, по крайней мере они проходят в туманном, может быть даже блаженном забытьи...
Каменные стены Уэйр-Холла были такой чудовищной толщины, что в вестибюле царил полумрак, и раньше; чем глаза Раффа привыкли к темноте, раньше, чем он успел добраться до второго этажа, он узнал от поднимавшегося вместе с ним студента новость о Винсе Коуле.
Рафф задержался на площадке и тупо стоял в полном одиночестве. Все было кончено.
Никаких сомнений. Победу одержал Винсент Коул.
Теперь уже ни к чему предзнаменования и предположения, ни к чему праздные надежды, навеянные весенней лихорадкой.
Но разве он не знал, разве не знал с самого начала, что его шансы на победу более чем сомнительны? И все-таки в дни рождественских каникул он работал без устали, увлеченный смелостью своего замысла, новизной положения (он впервые участвовал в конкурсе) и, главное, желанием использовать эту возможность, чтобы выпутаться из денежных затруднений.
Что ж, он пытался. Сделал все, что мог. Как и Эбби и остальные. Но теперь все это позади.
Он снова начал подниматься по лестнице.
Войдя в дипломантскую, он увидел, что почти все столпились у оконной ниши; Бинк Нетлтон, круглолицый, сияющий, поднимал вверх руку Винса и орал, покрывая всеобщий шум: "Вот он, победитель! Ура! Винс Непобедимый! "
Рафф подошел ближе и увидел, как Эбби Остин, а за ним и Нед Томсон, и Пит Новальский, и Бетти Лоример, и Джимми Ву Лум пожимают руку Винсу и поздравляют его.
Винс прямо светился от радости и удовлетворения. Не только мальчишеская, тщетно сдерживаемая усмешка, не только блеск глаз, но каждое движение его широких плеч, поистине царственный поворот головы – все говорило о ликовании. Он действительно выглядел победителем, юным императором, увенчанным короной вьющихся каштановых волос.
Стараясь скрыть разочарование (и легкий укол зависти – той зависти, в которой тяжело признаться даже самому себе и которой всегда стыдишься), Рафф шагнул к Винсу и протянул руку.
Увидев Раффа, Винс поспешил к нему. Его рукопожатие было таким долгим, таким торжествующим, словно с другими он попросту терял время, а для полноты счастья ему не хватало именно этого рукопожатия.
– С обновкой тебя, дружище, – сказал Рафф. – Носи на здоровье.
– Спасибо, Рафф, – ответил Винс благодарно и даже смиренно.
– Что же ты собираешься делать с такой кучей денег? – продолжал Рафф уже более непринужденно. – Купишь золотую рейсшину?
– Ну, это ведь только местная премия, а не национальный приз, – ответил Винс.
– Ах, вот как? – Для Раффа это было новостью.
– Да, представь себе, – ловко ввернул Бинк Нетлтон. – Сущие пустяки! Всего-навсего семьсот пятьдесят монет!
– Хотел бы я знать, – сказал Винс как бы про себя, – хотел бы я знать, кто оторвал главный приз? – Потом добавил: – А выдадут премии только через месяц. Обычно они устраивают по этому случаю грандиозный банкет.
– Безобразие! – не унимался Бинк.
Немного погодя, когда все расселись по местам и взялись за работу, и патефоны заиграли, а свистуны завели свои нескончаемые трели, и Гомер Джепсон кончил свой обход, Винс, Рафф и Эбби вышли в диванную распить по бутылочке кока-колы.
– Эб, – сказал Винс, называя Эбби уменьшительным именем, которое обычно употребляла Трой. – Эб, должен сказать, что твоя сестра принесла мне удачу. – Он прислонился к темно-красному автомату для продажи кока-колы. – Теперь мне, по-видимому, не хватает только одного: чтобы ты стал моим шурином.
Рафф заметил, что Эбби поперхнулся, опустил бутылку и с удивлением посмотрел на Винса.
– Дурака валяю, – сказал Винс и рассмеялся. Затем со всего размаху поставил бутылку на автомат. – Нужно позвонить Рут. Она в обморок хлопнется, когда услышит новость. – И он побежал в чертежную, где был телефон.
Развалившись на засаленных серых диванах и настороженно поглядывая друг на друга, Рафф и Эбби молча пили.
Затем Эбби спросил:
– Как ты на это смотришь, Рафф?
– На что?
– Да нет, я говорю не о Трой. Не думаю, чтобы она вышла за Винса. Как ты относишься к тому, что он получил местную премию?
– Не знаю, право, – протянул Рафф. – У Винса великий дар: он умеет угодить всем на свете.
– Забавно... На рождестве я написал Трой, что премию, несомненно, получишь ты. – Эбби запнулся и положил ногу на ногу, демонстрируя свои потрепанные брюки и стоптанные до самых гвоздей красные резиновые каблуки. – Говоря по совести, Рафф, я считаю, что мой проект куда лучше...
– Возможно, – сказал Рафф.
– Нет, в самом деле...
– Какой смысл говорить об этом? – раздраженно перебил Рафф. – Все это сплошная нелепость. По-моему, Райт был прав, предостерегая от участия в конкурсах. – Рафф сделал мощный глоток из бутылки. – Но в данном случае... Видишь ли, работа Винса действительно хороша, чем больше будет появляться таких вот хороших работ, тем лучше для всех.
– Конечно, – согласился Эбби. – Впрочем, тогда, на рождестве, проект Винса нам не очень понравился, помнишь? Уж такой осторожный – дальше некуда. Правда, ему нельзя отказать в чувстве современности, но, откровенно говоря, Рафф, мне он всегда казался чертовски банальным.
Рафф пожал плечами.
– Общая планировка все же хороша – первый сорт. Но если разбирать все по косточкам, то, на мой взгляд, в этом проекте не хватает индивидуальности. В нем нет Винса Коула. И досаднее всего, по-моему, то, что, стараясь удешевить постройку, он выбросил камин. По мне, без камина нет дома. Камин на первом месте, даже если ради него приходится жертвовать полезной площадью или целой милей стеклянных стен.
– Ну, не знаю, я бы не решился... – начал Эбби, но не договорил, так как в это время вернулся Винс.
– А мы тут как раз ругаем на все корки твой проект, – сказал Рафф.
– Валяйте, не стесняйтесь, – весело отозвался Винс. – Между нами говоря, я и сам считаю, что, по существу, он куда слабее, чем твой, – он повернулся к Эбби, – или чем проект Раффа. Но с конструктивной точки зрения он лучше. Послушайте, – продолжал Винс, – сейчас я собираюсь смыться и авансом истратить большую часть премии. – Он пошел к выходу, но задержался под аркой; его умное красивое лицо излучало глубокую внутреннюю радость. – Рут уже несколько лет мечтает о паре красивых длиннохвостых попугаев. Сейчас как раз подходящий момент. Я привезу их домой в роскошной клетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73