Кортес в этом не сомневался.Очень жаль.Феликс взглянул на старшего охранника и показал на служанку, прикованную к стулу, крайнему слева.— Начнём с неё. * * * Губернатор Фаулер вышел из номера отеля, уверенный, что цель, которой он посвятил последние три года жизни, теперь в пределах досягаемости. Почти в пределах, напомнил он себе, — в политике не бывает стопроцентно определённого.Однако конгрессмен из Кентукки, который, на удивление всем, сопротивлялся крайне успешно, только что согласился уступить голоса делегатов, обещавших ему поддержку, в обмен на пост в кабинете министров. В результате Фаулер не только получил гарантированное большинство голосов, но и несколько сотен их на всякий непредвиденный случай. Разумеется, он умолчал об этом. Фаулер дал возможность конгрессмену из Кентукки самому выступить с заявлением, намеченным на второй день съезда, чтобы покрасоваться ещё раз в ослепительных лучах солнца — или, вернее, юпитеров. Новости просочатся из лагерей обоих соперников, но конгрессмен только улыбнётся по-мальчишески и скажет слушателям, что, если им нравится, пусть придумают что угодно, — все равно лишь он один знает правду.Политика, подумал Фаулер, бывает иногда такой фальшивой. Это казалось особенно странным, потому что сам Фаулер был прежде всего очень честным человеком, что, впрочем, отнюдь не мешало ему нарушать все правила игры.И сейчас, стоя перед сияющими юпитерами телевизионщиков и не сказав ничего за все шесть минут непрерывных ответов на вопросы, он пользовался этими правилами. Да, они вели «интересные дискуссии» о «важных проблемах, стоящих перед нашей страной». Губернатор и конгрессмен придерживались «одинаковой точки зрения в своём стремлении видеть новое руководство» для страны, которая — оба были уверены, хотя и не могли пока сказать более определённо, — будет процветать независимо от того, кто одержит победу в ноябре. Действительно, незначительные политические расхождения между президентами и политическими партиями терялись в шуме Капитолия, к тому же американские партии становились столь дезорганизованными, что от раза к разу выборы президента все больше превращались в конкурс красоты. Возможно, это и к лучшему, подумал Фаулер, хотя не очень приятно сознавать, что власть, к которой так стремишься, на самом деле всего лишь иллюзия. Затем пришло время вопросов.Первый же вопрос удивил его. Фаулер не видел, кто его задал. Лучи юпитеров и вспышки фотоаппаратов слепили его — после нескольких месяцев бесчисленных выступлений и пресс-конференций Фаулер начал сомневаться, что у него когда-нибудь полностью восстановится зрение, — но это был мужской голос, и губернатору показалось, что он принадлежит репортёру какой-то крупной газеты.— Господин губернатор, из Колумбии поступило сообщение, что мощный взрыв бомбы в автомобиле уничтожил дом одного из главарей Медельинского картеля вместе с его семьёй. Поскольку это событие последовало сразу же после убийства директора ФБР и нашего посла в Колумбии, нам хотелось бы знать ваше мнение на этот счёт.— Боюсь, что у меня не было времени выслушать утренние новости, потому что я завтракал с конгрессменом. Что вы хотите сказать этим вопросом? — спросил Фаулер. Его манера поведения изменилась — теперь он был уже не полный оптимизма кандидат, а осторожный политик, рассчитывающий стать государственным деятелем, что бы ни подразумевалось под этим, черт побери, подумал Фаулер. Когда-то всё было так ясно.— Ходят слухи, сэр, что в этом покушении может быть замешана Америка, — пояснил репортёр.— Вот как? Вы знаете, что между мной и президентом немало расхождений во мнениях, причём отдельные расхождения по весьма важным вопросам, но я не могу предположить, чтобы наш президент способен был пойти на заранее обдуманное хладнокровное убийство, и уж, вне всякого сомнения, я не могу обвинить в этом нашего теперешнего президента, — произнёс Фаулер голосом, присущим, по его мнению, настоящему государственному деятелю. Вообще-то, он не собирался говорить ничего; в конце концов, именно для этого и даны государственным деятелям голоса — ими или произносят совершенно очевидные вещи, или не вкладывают в слова никакого значения. На протяжении почти всей кампании Фаулеру удавалось добиваться этого. Даже злейшие враги — а таких было несколько даже в его собственной партии, не говоря про оппозиционную, — считали, что он честный мыслящий человек, обращающий внимание на важные проблемы и избегающий оскорбительных выпадов. Только что сделанное заявление лишь подтверждало это.Он не собирался менять политику, проводимую американским правительством, и не думал о том, чтобы загнать в ловушку своего будущего оппонента. Однако, сам не сознавая этого, Фаулер сделал и то, и другое. * * * Свою поездку президент запланировал заранее. По традиции было принято, чтобы глава исполнительной власти не проявлял особой инициативы во время проведения съезда оппозиционной партии Работать в Кэмп-Дэвиде было так же просто, как и в Вашингтоне, — даже проще, потому что здесь не требовалось отвечать на вопросы журналистов. Но чтобы попасть в Кэмп-Дэвид, приходилось преодолевать сложные препятствия. Пока вертолёт корпуса морской пехоты VН-З ждал президента на лужайке Белого дома, он вышел из дверей первого этажа вместе с супругой и двумя сопровождающими сотрудниками. И тут же их встретила толпа репортёров и множество телевизионных камер. Интересно, промелькнуло в голове президента, понимают ли русские со своей гласностью, что их ожидает.— Господин президент! — выкрикнул один из самых старших телерепортёров. — Губернатор Фаулер заявил, что надеется, мы не имеем никакого отношения к взрыву этой бомбы в Колумбии! Что можете сказать вы по этому поводу?Уже по пути к канату, отгораживающему его от журналистов, президент понял, что совершил ошибку, но вопрос притягивал его к журналистам, как лемминг стремится к гибели в море. У президента не было выбора. Вопрос был задан так громко, что все слышали его, и не ответить — значило дать определённый ответ.Президент отказался ответить на вопрос о... Он не мог покинуть Вашингтон на неделю, уступив главную роль на политической сцене сопернику, если оставить этот вопрос без ответа на лужайке Белого дома.— Соединённые Штаты, — произнёс президент, — не убивают невинных женщин и детей. Соединённые Штаты воюют против тех, кто так поступает. Мы не можем опуститься до такого отвратительного уровня, как эти люди. Это достаточно ясный ответ? — Голос президента был спокойным и размеренным, но взгляд, который он бросил на репортёра, задавшего вопрос, заставил этого опытного журналиста упасть духом прямо на глазах. Как приятно, подумал президент, что его власть иногда заставляет этих сукиных сынов почувствовать глупость собственных вопросов.Это была вторая крупная политическая ложь, выпущенная на свободу в этот день, к тому же в день, когда не было особенных новостей. Губернатор Фаулер отлично помнил, что Джон и Роберт Кеннеди разрабатывали план убийства Кастро и других политических деятелей с увлечением дилетантов, начитавшихся романов Яна Флеминга, и вскоре поняли, причём поняли на собственной шкуре, что политические убийства — дело грязное и не из приятных. Даже очень неприятное, потому что, как правило, рядом оказываются люди, которых вам не хотелось бы убивать.Теперешнему президенту было известно все о «попутном уроне» — этот термин казался ему отвратительным, хотя одновременно чётко говорил о чём-то и совершенно необходимом, что невозможно объяснить людям, не понимающим жестокую реальность современного мира: террористы, преступники и самые разные трусы — а жестокие люди являются, как правило, трусами — стараются спрятаться за спины невинных или среди них, бросая вызов закону, используя альтруизм своих врагов в качестве оружия против них же. Вы не смеете тронуть нас. Мы — преступники, тогда как вы — на стороне закона. Вы не сможете напасть на нас, не уронив свой престиж. Это наиболее отвратительная сторона этих наиотвратительнейших людей, и иногда — редко, но всё же иногда — им приходилось доказывать, что они ошибаются. А это всегда грязное и неприятное дело, не так ли? Нечто вроде международной автокатастрофы.Но как мне объяснить это американскому народу, черт побери?! Да ещё в год выборов президента. Голосуйте за президента, который только что убил женщину с двумя её детьми и нескольких домашних слуг для того, чтобы защитить от наркотиков ваших детей?.. Понимает ли губернатор Фаулер, подумал президент, насколько иллюзорна власть президента и какой возникает шум, когда один принцип сталкивается с другим? Это куда хуже, чем шум репортёров, решил он. Направляясь к самолёту, он покачал головой. Сержант морской пехоты отсалютовал ему у ступеней. Президент ответил ему тем же — такова традиция, несмотря на то, что ни один из последних президентов не носил мундир. Президент опустился в кресло, пристегнул ремни и взглянул на собравшуюся толпу. Камеры продолжали работать, снимая взлёт. Телевизионные компании не включали эти кадры в свои передачи, но на всякий случай — вдруг вертолёт взорвётся или потерпит катастрофу во время полёта — настаивали на съёмке до последнего момента. * * * Сообщение об этом поступило в полицейское управление Мобиля, когда было уже поздно. Канцелярской работой в суде занимался судебный секретарь, и когда информация просачивается из здания суда, обычно это происходит в последнюю минуту. В данном случае секретарь был вне себя от гнева. Судебные дела при нём поступали в суд, рассматривались и, уже решённые, передавались для исполнения.Ему было далеко за пятьдесят, он воспитал своих детей, дал им образование — они закончили колледж, — и им удалось избежать повального увлечения наркотиками. Но так повезло не всей молодёжи в квартале, где он жил. В семье, жившей рядом с его домом, самый младший сын купил пакетик дешёвого кокаина — крэка — и на скорости свыше сотни миль в час врезался на автомобиле в береговой устой моста.Живя рядом с юношей, секретарь суда видел его каждый день, он вырос у него на глазах, иногда подстригал ему лужайку. Похороны проходили в баптистской церкви на Сайпресс-Хилл, и гроб во время церемонии был наглухо закрыт. Мужчина слышал, что мать погибшего все ещё сидит на лекарствах, после того как ей пришлось опознать труп, вернее — то, что осталось от тела. Во время похорон священник говорил о язве наркотиков, ниспосланной обществу, с жаром, словно описывал казнь Христа. Священник был превосходным оратором, красноречивым и талантливым, воспитанным в традициях южной баптистской церкви, и когда он призывал всех молиться за душу безвременно погибшего юноши, его страсть и поистине искренняя ненависть к наркотикам ещё более усиливали возмущение, уже испытываемое прихожанами. Секретарь не мог понять, что случилось. Давидофф был отличным прокурором. Он, хоть и родился евреем, принадлежал к числу людей, избранных Господом, — истинный подвижник в своей профессии, где большинство являлись шарлатанами. Как он мог допустить это? Теперь эти два негодяя избегнут заслуженного наказания, думал секретарь. Так не должно быть!Он не привык к барам. Баптист, строго соблюдавший требования своей религии, он никогда не употреблял напитков, содержащих алкоголь, и лишь однажды, будучи ещё юношей, на спор попробовал пиво — попробовал и с тех пор испытывал чувство вины и раскаяния. Это было одной из двух странностей в остальном честного и скромного человека. Другой являлось его отношение к правосудию. Он верил в правосудие так же неистово, как верил в Бога, и эта вера каким-то образом сохранилась после тридцати лет работы в федеральных судах.Правосудие, считал он, ниспослано Богом, а вовсе не дело рук человеческих.Разве все западные законы не основываются в той или иной мере на Священном писании? Он преклонялся перед конституцией своей страны, считая её документом, вдохновлённым свыше, поскольку Бог желал, чтобы люди жили как свободные существа, чтобы они могли научиться служить Господу своему не как рабы, а как избранники Правоты и Справедливости. Именно так должны развиваться события в мире. Проблема заключалась в том, что справедливость не всегда одерживала верх.На протяжении многих лет жизни он привык к этой мысли. Сколько она ни разочаровывала его, он не сомневался, что Господь является Верховным Судией и его Правосудие обязательно восторжествует. Но иногда возникали случаи, когда Правосудие Господне нуждалось в помощи, и всем было известно, что Бог выбирал орудия этой помощи через Веру. Таким образом, этим жарким душным вечером, нависшим над Алабамой, Господь выбрал своё орудие потому, что Вера делопроизводителя в Его Справедливость была беспредельна.Секретарь суда находился в баре, куда часто заходили полицейские, потому что бар был расположен по соседству с полицейским управлением. Он пил содовую, чтобы не выделяться среди других посетителей. В полиции знали, разумеется, кто он. Секретарь неизменно присутствовал на всех похоронах полицейских. Он возглавлял гражданский комитет, оказывавший помощь семьям полицейских и пожарных, погибших при исполнении служебных обязанностей, никогда не спрашивая вознаграждения. Он ни разу не просил избавить его от штрафа за нарушение правил движения — вообще-то, за всю жизнь его ни разу не штрафовали.— Привет, Билл, — поздоровался секретарь с полицейским из отдела по расследованию убийств.— Привет. Ну как жизнь в федеральном суде? — спросил лейтенант, руководитель группы детективов. По его мнению, секретарь суда был несколько странным, хотя и не таким странным, как большинство других. Лейтенанта вполне устраивало, что судебный секретарь заботился о семьях полицейских. Этого было достаточно.— Я услышал кое-что и решил, что вас это заинтересует.— Вот как? — Лейтенант поднял голову от кружки пива. Он тоже был баптистом, хотя и не столь ревностным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125