Кларк был высоким, крепким мужчиной шести футов роста, с пышными тёмными волосами и квадратной челюстью, позволяющей догадываться о его происхождении, с голубыми глазами, которые весело улыбались, когда он хотел этого, и горели яростным пламенем, если ему не хотелось улыбаться. Несмотря на то, что возраст Кларка давно перешагнул за сорок, у него не было брюшка, обычно появляющегося у тех, кто проводит время за письменным столом, а широкие мощные плечи красноречиво свидетельствовали о количестве часов, проведённых в тренировочном зале. Несмотря на всё это, сейчас, в век всеобщего внимания к физическому состоянию, он ничем не выделялся — за исключением одной заметной детали. На кисти руки у него был вытатуирован улыбающийся красный тюлень. Вообще-то, татуировку следовало бы удалить, но Кларк не делал этого по сентиментальным причинам. Тюлень был частью прошлого, которое он когда-то выбрал для себя. Если ему задавали вопрос во время полёта в авиалайнере, он отвечал совершенно честно, что когда-то служил на флоте, и затем принимался лгать о том, как военно-морской флот заплатил за его обучение в колледже, где он стал фармацевтом, механиком или специалистом в другой области, соответствующей его легенде. Если говорить честно, Кларк не заканчивал колледж и не имел никакой учёной степени, хотя за много лет накопил столько специального опыта, что мог бы получить полдюжины таких степеней. Отсутствие высшего образования могло бы должно было бы — воспрепятствовать его службе на должности, которую он занимал в ЦРУ, но у Кларка был талант, чрезвычайно редкий для большинства западных разведывательных служб. Впрочем, и потребность в этом таланте тоже возникала не часто, однако эта потребность временами бывала критически важной, и один из высших руководителей ЦРУ однажды понял, что такой человек будет полезным, и зачислил его в штат. То, что он превратился в исключительно способного офицера-оперативника, — особенно когда требовалось выполнять специальные, непродолжительные и опасные поручения, — принесло только пользу управлению.Кларк стал человеком-легендой, хотя причину этого знала в Лэнгли только горстка людей. В конце концов, существовал всего один мистер Кларк.— Какова причина вашего приезда в нашу страну, сеньор Уилльямс? — спросил сотрудник иммиграционной службы.— Бизнес. Кроме того, перед возвращением домой я надеюсь посвятить некоторое время рыбной ловле, — ответил Кларк по-испански. Он свободно владел шестью языками, причём тремя из них так, что мог бы сойти за жителя этих стран.— Вы превосходно говорите по-испански.— Спасибо. Я вырос в Коста-Рике, — солгал Кларк. В этом искусстве он тоже преуспел. — Мой отец работал там много лет.— Да, это сразу заметно. Добро пожаловать в Колумбию.Кларк отправился за своим багажом. Здесь разреженный воздух, заметил он.Ежедневные пробежки помогли ему справиться с недостатком кислорода, но он напомнил себе, что придётся подождать несколько дней, прежде чем ему удастся заняться чем-то действительно изнурительным. Сюда он приехал впервые, но интуиция говорила ему, что этот визит будет не последним. Все крупные операции начинались с разведки. Это и было его теперешним заданием. Когда его инструктировали относительно предмета разведки, Кларк понял, в чём будет заключаться сама операция. Ему приходилось заниматься подобным и прежде, напомнил себе Кларк. Более того, именно то, что он осуществил раньше подобную операцию, и заставило ЦРУ взять его к себе, изменить ему имя, биографию и дать жизнь, которую он вёл почти двадцать лет.Одной из необычных черт Колумбии было то, что здесь разрешалось ввозить оружие почти без всяких формальностей. На этот раз Кларк не воспользовался этим. Интересно, подумал он, может быть, в следующий приезд ему придётся поступить по-другому. Кларк знал, что не сможет обратиться за помощью в этом к местному резиденту ЦРУ. В конце концов, резидент даже не знал, что он прибыл в Колумбию. Кларк так и не понял почему. Это обстоятельство не должно интересовать его. Целью приезда была операция. * * * Всего несколько лет назад армия Соединённых Штатов вернулась к мысли о восстановлении дивизии лёгкой пехоты. Сформировать такие дивизии оказалось совсем несложно. Следовало всего лишь взять механизированную пехотную дивизию и убрать из неё все механизированное снаряжение. После этого осталась дивизия примерно из 10 тысяч 500 человек, чьи организация и вооружение были даже легче, чем у воздушно-десантной дивизии, которая традиционно считалась самой лёгкой из всех войск и потому способной к переброске по воздуху «всего» пятью сотнями рейсов самолётов транспортной авиации ВВС. Но дивизии лёгкой пехоты, или ДЛП, как их стали называть, были совсем не такими бесполезными, как это могло показаться стороннему наблюдателю. Скорее наоборот.Воссоздавая «лёгких бойцов», армия решила вернуться к основам истории, освящённым веками. Любой думающий воин засвидетельствует, что существуют два типа бойцов: пехота и те, кто тем или иным способом обеспечивают её поддержку.Дивизии лёгкой пехоты в большей степени, чем что-нибудь ещё, представляли собой курсы совершенствования для опытных пехотинцев — завершалось формирование настоящих бойцов, доводились до блеска навыки боевой подготовки. Именно то этих дивизий армия получала сержантов, воспитанных древним способом. Признавая это, армия тщательно отбирала своих самых опытных офицеров, чтобы командовать ими.Полковники, командующие бригадами, и генералы, стоящие во главе дивизий, были ветеранами, прошедшими Вьетнам, чья память о том страшном времени смешивалась с восхищением по адресу их врагов и особенно по поводу того, как Вьетконг и армия Северного Вьетнама превратили свой недостаток снаряжения и огневой мощи в самое ценное качество. Руководители армии пришли к выводу, что американские пехотинцы вполне могут достичь того же уровня искусства боя, что и солдаты Во Нгуен Гиапа. И тогда боевая подготовка американских пехотинцев поднимется на новый, более высокий уровень, потому что они совместят восточную хитрость с традиционным преклонением Америки перед новейшим снаряжением и огневой мощью. В результате были созданы четыре отборные дивизии: 17-я в зелёных холмах Форт-Орда, штат Калифорния, 10-я горная в Форт-Драме, штат Нью-Йорк, 25-я в казармах Шофилд-Бэрракс на Гавайях и 6-я, разместившаяся в Уэйнрайте, штат Аляска У каждой из этих дивизий возникли трудности — командиры безуспешно старались удержать у себя сержантов и молодых офицеров, командиров взводов и рот, однако это было частью общего, более широкого плана. Лёгкие пехотинцы ведут трудную жизнь, и по достижении тридцати лет даже лучшие из них начинают мечтать о том, чтобы мчаться в бой на вертолёте или бронетранспортёре, или же о том, чтобы провести некоторое время со своими молодыми жёнами и детьми вместо беспрестанного лазанья по горам. Таким образом, лучшие из солдат, те, что остались в армии, сумели закончить весьма непростые сержантские школы, существующие в каждой дивизии. Только те, кто понял, что и сержанты могут иногда действовать без указаний своих лейтенантов, переводились в тяжёлые формирования, составляющие остальную армию, забирая с собой приобретённый ими опыт и навыки, которые они уже никогда не забудут. ДЛП представляли собой, короче говоря, что-то вроде фабрик, где армия производила сержантов, обладающих исключительными способностями вести за собой, и навыками полевого боя вечными, никогда не меняющимися истинами вооружённой борьбы. В конце концов, судьба сражений решалась солдатами в грязных сапогах и пропахших потом мундирах, способными использовать условия местности и ночь как своих союзников, чтобы обрушить огонь и смерть на врагов.Старший сержант Доминго Чавез был одним из них. Ему было двадцать шесть лет, и его знали под кличкой Динг. Сейчас за его плечами было уже девять лет армейской службы; он начал свою карьеру как участник одной из многочисленных юношеских банд в Лос-Анджелесе, и его природный здравый смысл сумел преодолеть отсутствие образования — он понял, после того как его лучший друг был убит выстрелом из проезжающей машины и он так и не узнал причины убийства, что ничего хорошего от пребывания в bandidos ожидать не приходится. Утром следующего понедельника Чавез сел в автобус и приехал в ближайший вербовочный пункт, где шёл набор в армию, поскольку в корпус морской пехоты его не приняли.Несмотря на почти полную неграмотность Чавеза, сержант, ведающий вербовкой, сразу зачислил его; дело в том, что квота набора ещё не была выполнена сержантом, и юноша выразил желание стать пехотинцем, в результате чего заполнились сразу два белых пятна в ежемесячном отчёте. Более того, Чавез изъявил готовность немедленно отправиться в казарму. Лучшего клиента для вербовщика было трудно придумать.Юноша почти ничего не знал о военной службе, да и то немногое, что было ему известно, оказалось непохожим на действительность. Потеряв волосы и крысиную бородку, он понял, что упрямство мало что значит без дисциплины и что армия не терпит непокорных. Этот урок был преподан ему за окрашенной в белый цвет казармой сержантом-строевиком, чьё лицо казалось чернее ночи в джунглях.Однако в жизни Чавеза не было лёгких уроков, и потому он привык не обижаться на трудные. Узнав, что в армии тоже существует своя иерархия со строгими правилами подчинения младших старшим, юноша подчинился правилам и с течением времени постепенно превратился в неплохого солдата-первогодка. Пройдя начальную подготовку в уличных бандах, Чавез уже познал важность товарищества, взаимодействия и чувства локтя и сумел теперь дать этим качествам нужное направление, что оказалось для него совсем просто. К тому моменту, когда завершился период учебной подготовки, его худощавое тело стало подтянутым и сильным, словно вместо мышц у него были стальные тросы; с чувством определённой гордости Чавез смотрел на себя в зеркало, к тому же он уже овладел почти всеми видами оружия, которые состояли на вооружении пехоты. Где ещё, подумал однажды юноша, тебе дают пулемёт, да ещё платят за то, что ты из него стреляешь?Но солдатами не рождаются, ими становятся. Сначала Чавеза направили для прохождения службы в Корею, где он познакомился с холмами и понял, насколько опасными могут быть вражеские банды, поскольку службу в демилитаризованной зоне уж никак нельзя назвать спокойной. Здесь он узнал раз и навсегда, что дисциплина имеет глубокий смысл. Она позволяет тебе сохранить жизнь. Небольшая группа лазутчиков из Северной Кореи выбрала дождливую ночь для того, чтобы пересечь участок, охраняемый его подразделением, для целей, известных только их командирам. По пути они натолкнулись на скрытый передовой пост; находящиеся там два американских солдата решили ночью поспать и... больше не проснулись. Части южнокорейских войск позднее перехватили и уничтожили лазутчиков, но именно Чавез обнаружил солдат из своего взвода, лежавших с перерезанными глотками, точно так же, как это делалось в его родном городе. Военная служба, тут же решил он — дело серьёзное, и ему захотелось овладеть этим искусством. Первым заметил это взводный сержант, затем лейтенант обратил внимание на способного солдата. Чавез не пропускал занятий, старался запомнить то, что ему говорили, и даже пытался вести конспект. Поняв, что этот солдат не в состоянии читать и писать, — за исключением тех слов, которые он тщательно выучил заранее, — взводный сержант обратился к офицеру за помощью в обучении Чавеза. Молодой солдат посвятил этому все свободное время и к концу года сумел сдать экзамены, соответствующие по уровню средней школе, причём с первой попытки, о чём Чавез говорил этим памятным вечером каждому, кто готов был слушать. Теперь он стал специалистом 4-го класса и получил лишние 58 долларов 50 центов в месяц.Лейтенант, командир взвода, так и не осознал — хотя взводный сержант понял, что эти события навечно изменили Доминго Чавеза. Несмотря на то, что у него в сердце всегда пылала гордость, свойственная латинским расам, восемнадцатилетний солдат понял, что сумел, наконец, добиться чего-то, чем действительно стоит гордиться. Этим, решил юноша, он обязан армии и с глубоким чувством благодарности, тоже составляющим часть его культурного наследия, поклялся себе не пожалеть сил, чтобы верной службой расплатиться с армией за хорошее к нему отношение.Некоторые черты остались у него навсегда. Чавез стремился к физическому совершенству. Отчасти это объяснялось тем, что он был небольшого роста — всего пять футов восемь дюймов, — но сумел понять, что жизнь — это не поле для американского футбола и что лучше всего выдерживают длительные переходы выносливые и терпеливые солдаты, которыми чаще всего являются худощавые, подтянутые бойцы. Чавез заставил себя полюбить бег и получал немалое удовольствие от хорошего пота. Благодаря всему этому его перевод в 7-ю дивизию лёгкой пехоты был почти неизбежным. Несмотря на то, что 7-я дивизия расположена в Форт-Орде, рядом с Монтереем, на побережье Калифорнии, её подразделения ведут боевую подготовку ниже по побережью, в военной резервации Хантер-Лиггетт, бывшей когда-то огромным ранчо семьи Херста.Резервация, во время влажной зимы представляющая собой великолепные зелёные холмы, превращается раскалённым калифорнийском летом в нечто напоминающее поверхность Луны: бесчисленные крутые холмы с резкими очертаниями, искривлённые бесформенные деревья и трава, превращающаяся в пыль под сапогами. Для Чавеза это был родной дом. Он прибыл сюда только что произведённым в звание младшего сержанта категории Е-5, и его тут же направили на дивизионные двухнедельные курсы боевых командиров, являющиеся школой подготовки взводных сержантов, откуда, в свою очередь, для него открылась дорога для поступления в школу рейнджеров — бойцов военного диверсионно-разведывательного отряда — в Форт-Беннинге, штат Джорджия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125