Если результат неудовлетворительный, то в опыте закреп-
ляется информация о причинах неуспеха и индивид, если ему
позволяют силы и возможности, вновь и вновь решается по-
вторить восхождение к сущностньш "вершинам". Если резуль-
тат признается как удовлетворительный, то в опыте целена-

294

...\""
правленно, путем многократных повторов на разном и все
усложняющемся жизненном материале, апперцептируется
алгоритм субъектной психической деятельности, приведшей к
успеху. При этом как основная ставится задача творческого
избирательного сохранения и совершенствования системны
побуждений и действий, позволяющих индивиду утвердиться
в своих сущностных субъектных психологических характери-
стиках. В этом и состоит смысл поступка самоапперцепции.
7. Поступок самовопрошання завершает логику субъ-
ектного самоутверждения взрослого человека, обнаруживая в
нем качество зрелости. Роль "мужа", согласно Г.Гегелю, соот-
носится с "внутренне оправданным действованнем". "Муж" -
признает миропорядок завершенным и должен стремиться
сохранить его [72; 79J. Совершенно законченным становится
человек "только благодаря собственной рассудительной заботе
о своих насущных интересах..." [Там же; 9U).
Утвердившись в своей субъектности, в способности к
свободному творчеству, индивид становится в созерцательную
позицию к себе самому, в позицию сознательно-интуитивного
"вни-мания" своему существованию. Эту стадию в жизни че-
ловека можно определить понятием "мудрость". Мудрость и
есть способность подняться в созерцании над уходящим, из-
меняющимся и вечным, над приобретениями и потерями. Это
способ существования человека на сушностном уровне гармо-
нии с собой и с миром, когда трагизм абсолютного расстава-
ния "исчезает" в идее возвращения к самому себе, к своей
истинной природе во всей ее доброте и красоте.
Душевно и духовно зрелый человек свободен от суе-
ты повседневности. Обнаруживая "единость и единственность"
своего бытия, он "вопрошает" себя о смысле прожитого и
достигнутого в жизни, о смысле жизни как таковой. Поступок
самовопрошаипя это - трансценденция человека в глубины
собственной самости и переживание, того, насколько его ре-
альное, эмпирическое существование отвечает его человеческой
сущности. Такого рода вопрошание к собственной экзистен-
ции по поводу ее смысла не является праздным или несвое-
временным. Конечно, мысли о смерти тревожат человека с
детских лет. Однако, достигнув апогея, "акме", вершины жиз-
ни, осознавая и переживая себя свободным субъектом не
только (и не столько) внешневещной, но внутренней, душев-
но-духовной психической жизни, индивид начинает видеть и
свой предел, острее, чем прежде и чем впоследствии, пережи-

вать свою конечность и ограниченность в пространстве и вре-
мени бытия.
Поэтому темой "смерти" не стоит злоупотреблять на
предыдущих возрастных этапах, равно как и на последующих.
Эта тема актуальна в наибольшей степени для зрелого субъ-
екта; только он в силах справиться с ней, самостоятельно, без
подсказок извне разрешить для себя проблему предстоящего
небытия. Вот как об этом говориться у Т.М.Титаренко.
"Личность ли, - вопрошает она, - с ее планами и стремле-
ниями, ненасыщаемыми потребностями и бессознательными
импульсами определяет способ миропостроения через инди-
видуальное отношение к смерти? Или же общество с его
уровнем развития, социальными ожиданиями и культурными
традициями создает свой проект? Онтогенетический разворот
проблемы выводит на первый план внешние детерминанты;
рассмотрение сложившейся, зрелой личностной структуры
переносит акцент вовнутрь" (265; 45).
Одно из характерных свойств человеческого ума со-
стоит в том, что, сталкиваясь с противоречием, он не может
оставаться пассивным. Чтобы помешать человеку действенно
реагировать на осознанные им противоречия, нужно отрицать
само наличие этих противоречий (Э.Фромм). Где-то так и
поступает Н.М.Бахтин, пытаясь следующим образом прими-
рить в сознании человека жизнь и смерть: "То, что делает
меня - мною, что делает меня живым, это и есть моя конеч-
ность - в пространстве, во времени, во всем. Все во мне -
каждая мысль и каждое хотение - утверждает себя как осо-
бое, как мое; противопоставляет себя безмерному и вечному
миру. И за это радостное и дерзновенное противопоставление
себя всему я должен и я хочу полностью заплатить: своим
уничтожением... Вот почему в каждом властно-изживаемом
мгновении мы прикасаемся к смерти и узнаем, что она не
отрицает, но утверждает и возвеличивает жизнь ... Спросите
себя: то, что я чувствую и думаю теперь, осталось бы оно в
силе, если бы я знал, что сегодня наступит смерть? Продол-
жал бы я делать то, что я делаю? И так спрашивать - всегда,
во всем. Я называю это: мерить верною мерою смерти. Лишь
то во мне имеет право на бытие, что выдерживает это испы-
тание, что выходит из него нетронутым и по-новому оправ-
данным. А то, что от этого прикосновения блекнет, выцветает,
свертывается, - то лишь выдает себя за жизнь; оно должно
быть вырвано и отброшено. Очищенная от этого сора, жизнь
становится божественно-напряженной" (32; 61-62).

296

Предстоящее небытие с жутким названием "смерть"
действительно "торопит", "подстегивает", "будоражит", "трево-
жит", "страшит" и таким образом "давит на психику", вызывая
у каждого человека психическую напряженность, несущую
отрицательный эмоциональный заряд. Смерть как неотврати-
мость и как постоянная опасность небытия действительно
придает жизни (по мере ее истечения) все возрастающую
напряженность. Однако возвышенность, ценность и смысл
жизни придает не смерть и не страх перед смертью, а прин-
ципиально иное - любовь к жизни. Ни отрицательные, за-
щитно-оборонительные мотивы, ни вытеснение и сублимация
не могут определить способ жизни и сообщить ей смысл. Че-
ловек, озабоченный мыслью о том, как бы подольше прожить
или вообще не умереть, тут же перестает жить в собственно
человеческом измерении. Из субъекта, автора и хозяина своей
жизни, он превращается в объекта, исполнителя, раба смерти,
не просто признающего, а часто, как водится, даже воспе-
вающего своего "господина".
Потому, ознакомившись с позицией Н.М.Бахтина,
также с точкой зрения НЛ.Бердяева, для которого смерть -
событие более глубокое, более основное для жизни, более
метафизическое, чем рождение (36; 301-3021, имеет смысл
продолжить поиск истины в этом направлении.
Рождение - это творение нового, созидание. Смерть -
уничтожение, разрушение. Как же акт и факт творения может
быть менее "метафизическим", чем акт разрушения? Чтобы
согласиться здесь с Н.А.Бердяевым, прийдется сперва отож-
дествить по смыслу и значению творение и разрушение, а
затем возвысить последнее над первым. Такого рода мысли-
тельные "игры со смертью" небезопасны, если перейти от ме-
тафизических абстракций к их практической реализации, а
именно: практике умерщвления того, что осмелилось родиться
или даже только претендует на рождение. В этом смысле
более привлекательной представляется, например, теорема
Г.Лейбныца о бессмертии души, или те философско-психо-
логические построения, в которых главный мотив челове-
ческой жизни усматривается в "свободе для...", не нуждаю-
щейся в стимуляции со стороны "свободы от..." и не пола-
гающей последнюю в качестве своей причины и основания.
В своей жизни человек не может избежать всевозмож-
ных ограничений и связанных с ними страхов. Неизбежен
страх перед ограничением жизни смертью. Однако означает
ли это необходимость признания страха смерти единственным

297

или главным стимулом полноценной жизни и развития лич-
ности? Может ли отрицательная мотивация умирания рож-
дать положительный стимул жизнетворчества? Насколько
имеет смысл человеческое счастье выводить из ужасающей
перспективы небытия?
Э.Фромм иначе, чем Н.М.Бахтин и Н.А.Бердяев, от-
вечает на этот вопрос. По его мнению, существует только
один путь преодоления экзистенциальных дихотомий и наи-
более существенной из них - дихотомии жизни и смерти,
бытия и небытия: вглядываясь в лицо истине, признать, что
вне человека не существует силы, способной за него решить
его проблемы. Человек должен взять на себя ответственность
за самого себя и признать, что только собственными усилия-
ми он может придать смысл собственной жизни, что только
постоянная включенность, активность и настойчивость могут
защитить, уберечь нас от неудачи в достижении полного раз-
вития наших сил в пределах, которые заданы законами на-
шего существования. Если он посмотрит в лицо истины без
паники, то поймет, что в жизни нет иного смысла, кроме того,
какой человек сам придает ей, раскрывая свои силы, живя
плодотворно [См. 292; 44-50).
Можно ли примирить позиции Н.М.Бахтина, Н.А.Бе-
рдяева и Э.Фромма? И да, и нет. Отмеченные авторы едино-
душно признают как единственную возможность субъектного
(через жизнь как поступок) преодоления экзистенциальной
дихотомии жизни и смерти, бытия и небытия. "Поступление"
здесь не ограничивается способностью к смиренному пережи-
ванию тягот бытийствования, к констатации невозможности
до конца снять противоречие между сущностью и существо-
ванием.
Однако, если, согласно Н.М.Бахтину, человек должен
иметь мужество и мудрость признать реальность смерти, ее
неотъемлемость от жизни и, не обманываясь насчет иллюзий
о бессмертии, измерять качество своей жизни ее конечностью,
то Э.Фромм, признавая, что осознание человеком факта его
конечности глубоко влияет на его жизнь, предлагает все же
измерять, оценивать смысл жизни человека не смертью, а
прежде всего стремлением "быть самим собой и для себя", и
достигать счастья "... путем полной реализации дара, состав-
ляющего его особенность, - дара разума, любви и плодотвор-
ного труда" [292; 50].
Логически завершает и исчерпывает себя поступок са-
мовопроишиия в том, что человек, обращаясь к себе самому,

WQ

переживает катарсис самоосуществления, "Он сам совершил
свой поступок. И он сам должен пережить свою реакцию на
него и на самого себя, то есть выразить свои сознательные
устремления, - отмечает В.А.Роменец. Он теперь знает, что
сделал, и вносит оценку в свое действие, соотносит оценку с
эталоном нравственным, познавательным, эстетическим, пото-
му что именно после поступкового действия человек чувству-
ет настоящий драматизм поступка как такового. Он размыш-
ляет над бытием, особенно над тем, во что он внес как ак-
тивное существо свою причастность и наложил на внешний
мир свою печать. И так ли он поступил, как следует? И что
говорит об этом совесть?" [216; 36]. Стремление отыскать
ответы на эти вопросы, в конечном итоге, приводят человека
как субъекта психической жизни и субъекта поступка к опре-
деленной оценке своих жизненных достижений и чувству
удовлетворенности или неудовлетворенности прожитым и
пережитым.
Самоотчет достигшего уровня "акме" человека - пси-
хологически сложный и трудный субъектный акт, требующий
духовной силы и мужества. Драматизм оценки своей соб-
ственной жизни в ее вершинной точке обусловлен невозмож-
ностью самообмана, неискренности, поверхностности. Ведь
основным критерием здесь выступает смысл жизни, соответ-
ствие возможного осуществленному, исчерпанность потенций,
реализованность интенции человеческого бытия, изначально
субъектного (творческого, ответственного, деятельного) отно-
шения человека к собственному существованию как тотально-
му и неповторимому бытию-событию, "автором", "исполните-
лем", "зрителем" и заинтересованным "критиком-оценщиком"
которого, является он сам. Оценка своей жизни как осущест-
вленного замысла дают человеку ощущение завершенности,
чувство выполненного долга, вызывают самоуважение, рожда-
ют душевный покой, внутреннее равновесие и гармонию с
самим собой.
Субъектный характер поступка самовопрошания на
этапе "осуществленной сущности" выражается еще и в том,
что процесс такого рода самооценивания имеет творческий
характер, а его продукт - "Заключение о достигнутом уровне
бытия" - представляет "авторский" текст, окрашенный субъ-
ективным представлением и чувством. Субъект концептуали-
зирует прожитое и пережитое (Н.А.Логинова) на основании
внутренней цензуры, сложившегося образа Я и представлений
о мире.

299

Поступок самовопрошания, таким образом, является
квинтэссенцией онтогенеза субъектности, предполагая целена-
правленное осмысление человеком своего существования и
продуктивные деяния - все более совершенные и умножаю-
щиеся поступки в согласии со своей человеческой сущностью.
Этому и посвящается вся жизнь человека как зрелого субъек-
та вплоть до наступления возрастного этапа инволюции.

3. 5. Трансформация субъектности на этапе инволюции

"Стара як малэ", - говорят в Украине, когда хотят
подчеркнуть "детскость", инфантильность поведения, образа
мыслей, переживаний и чувств человека преклонных лет. По
мнению Г.Гегеля, "... детский возраст есть время естественной
гармонии субъекта с собой и с окружением, - в такой же мере
лишенное противоположностей начало, в какой старческий
возраст представляет собой лишенный противоположностей
конец" 172; 811. Такого рода определение, конечно, правомер-
но, но на достаточно высоком уровне абстрагирования от ре-
альности, при котором теряется граница между бытием и
небытием. Ведь "лишенное противоположностей начало" как и
"лишенный противоположностей конец" могут и по определе-
нию должны трактоваться как гармония небытия, гармония
смерти, но не жизни, как ситуация "неразвития".
Правда, у Г.Гегеля есть и другое определение старости,
которое, строится на основе субъектно-деятельностной пара-
дигмы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69