Хлорелла была настоящим кошмаром. Но Шатов очень быстро привык к ней. И за
пивая котлеты (поджаренная хлорелла с гарниром из хлореллы маринованно
й) витаминизированной наливкой (трехпроцентный спирт, настоенный на хло
релле), он бодро читал Омара Хайяма:

Все радости желанные Ц срыв
ай.
Пошире кубок Счастью подставляй.
Твоих лишений Небо не оценит,
Так лейтесь, вина, песни Ц через край.

Восемнадцать месяцев вдвоем! Это был мой первый длительный полет. И очен
ь скоро я начал понимать, почему самым важным качеством в характере астр
онавта считается уравновешенность.
Стоит мне закрыть глаза, и я вижу кают-компанию «Стрелы», вижу все даже ме
льчайшие детали: овальный пластмассовый столик с причудливыми желтыми
пятнами, выступившими от действия гаммалучей; репродукции Левитана и По
ленова на сводчатых, с мягкой обивкой стенках; вделанный в стенку шкафчи
к с тридцатью двумя книгами; экран телеприемника, прикрытый сиреневой за
навеской; два складных сетчатых кресла (на спинках по двадцать четыре кв
адрата); три матовых плафона, из которых средний случайно разбит Шатовым
…
Иллюминаторы мы открывали редко. Зрелище безбрежного черного неба с неи
моверным количеством немигающих звезд в первый месяц вызывает восхище
ние, на второй Ц задумчивость и непонятную грусть, а потом Ц тяжелое, гне
тущее чувство. Однажды (это было на шестой месяц полета) Шатов, глядя в без
донный провал иллюминатора, сказал, кажется, самое мрачное четверостиши
е Хайяма:

Как жутко звездной ночью, сам
не свой,
Дрожишь, затерян в бездне мировой,
А звезды, в буйном головокруженьи,
Несутся мимо, в вечность, по кривой,

С этого времени мы открывали иллюминаторы только по необходимости.
За полтора года мы чертовски устали. Я говорю не об усталости физической.
Аварии, лихорадочная работа по исправлению повреждений были в конце кон
цов только эпизодами на фоне очень напряженных будней. Теснота, резкая с
мена температур, двенадцатичасовые дежурства, хлорелла Ц все это, разум
еется, не курорт. Однако самым страшным, страшным в полном смысле слова, бы
ло постоянное ощущение надвигающейся опасности. Это ощущение знакомо в
сем астронавтам. Но мы испытывали его особенно остро, может быть потому, ч
то рация и телевизор были безнадежно испорчены гамма-излучением. Почти
год мы не имели связи с Землей. Быть может, играло роль и то обстоятельство
, что на Земле нас считали погибшими. Как бы то ни было, но мы постоянно ожид
али чего-то неведомого, неотвратимого. Мы работали, разговаривали, играл
и в шахматы, но стоило остаться одному, и сейчас же возникало ощущение над
вигающейся опасности. Чаще всего оно было смутным, неопределенным, но ин
огда вспыхивало с такой остротой, что казалось: именно сейчас Ц вот в это
мгновение! Ц произойдет нечто непоправимое…
Я знаком с гипотезами астромедицины, объясняющими это явление. Но, повер
ьте, теоретические рассуждения на практике помогают мало. Когда ребенок
один входит в темную комнату, он знает, что бояться нечего, но все-таки бои
тся. Когда вы один ведете планетолет и в узких смотровых щелях центральн
ого поста видна над черной бездной неба россыпь неподвижных, бледных, не
мигающих и потому какихто мертвых звезд, вы отлично знаете, что бояться н
ечего, но все-таки испытываете Ц нет, даже не страх, а вот это смутное чувс
тво очень близкой, но неизвестной опасности.
Ровно светится зеленоватый экран метеорного пеленгатора, безмолвствую
т приборы моторной группы, тихо жужжит привод гирокомпаса, размеренно по
щелкивает хронометр… Все привычно спокойно. Но гнетущее чувство надвиг
ающейся опасности заставляет вас вновь и вновь проверять приборы и до бо
ли в глазах вглядываться в черные прорези смотровых щелей.
А потом кончается вахта и где-то сзади раздается покашливание и веселый
голос Шатова:
Ц Ну как, коллега, светопреставление еще не началось?
Два последних месяца нас преследовали неудачи.
Случайный метеор разбил солнечную батарею Ц с этого времени мы жили в п
олумраке. Отчаянно капризничали навигационные приборы. По нескольку ра
з в день тревожно выла сирена барографа, предупреждая, что где-то происхо
дит утечка воздуха.
В общем все это было закономерно. «Стрела» вынесла намного больше, чем пр
едусматривали ее конструкторы.
Но мы продержались бы еще несколько месяцев.
Случилось непоправимое. В трех топливных отсечках начала повышаться те
мпература. Сжиженный атомарный водород быстро разогревался. Это означа
ло, что атомы водорода соединяются в молекулы, выделяя тепловую энергию.
Реакция ускорялась, превращаясь в цепную. Поглядывая на шкалу топливног
о термометра, Шатов декламировал:

Я побывал на самом дне глубин
.
Взлетал к Сатурну. Нет таких кручин,
Нет тех сетей, чтоб я не мог распутать…

И мрачно добавлял:
Ц Впрочем, есть. C весьма прозаическим названием Ц экзотермическая рек
омбинация атомарного водорода.
Мы перепробовали все: интенсивное охлаждение, добавки стабилизаторов, о
блучение ультразвуком. Но температура топлива повышалась. Грозил взрыв.

И тогда Шатов принял единственно возможное решение. Мы включили топливн
ые насосы и опорожнили три отсека из пяти оставшихся. Это было сделано во
время. За «Стрелой» вспыхнул гигантский газовый шлейф, причудливо отсве
чивающий изумрудно-оранжевыми полосами.
О возвращении на Землю нечего было и думать.
После многочасового спора, вконец загнав вычислительную машину, мы отыс
кали экономическую траекторию, ведущую к Марсу, ближайшей планете.
Ц Марс Ц это люди, это настоящая тяжесть, это музыка, это настоящие земн
ые котлеты и настоящее земное пиво, Ц говорил Шатов, поднимая флягу с нас
тойкой хлореллы. Ц «В честь Марса Ц кубок, алый наш тюльпан…» Так или по
чти так сказал старик Омар…
Однажды Шатов разбудил меня ночью (соблюдая традицию, мы вели счет време
ни по Москве).
Ц Быстренько надевайте комбинезон, штурман. Я вам кое-что покажу.
Шатов говорил тихо, почти шепотом. Меня мгновенно охватило тревожное ощу
щение близкой опасности.
Мы прошли в центральный пост. Шатов включил пневматический пускатель, и
металлические шторы нижнего иллюминатора начали медленно раздвигатьс
я.
Этот иллюминатор мы не открывали почти с самого отлета. Зрелище звездной
бездны под ногами не из приятных. К нему нельзя привыкнуть.
Шторы медленно раздвинулись. В провале иллюминатора появилось черное н
ебо и большой серп Марса. Но на этом серпе не было ничего: ни привычной сет
ки каналов, ни темно-синих «морей» Ц низменностей, заросших марсиански
м кустарником ареситой, ни желто-красных пустынь. Громадный, занимавший
четверть неба Марс был подернут плотной голубой дымкой.
Ц Ну, штурман, что вы скажете? Ц вполголоса спросил Шатов. Ц Не кажется
ли вам, что мы открыли новую планету?
Я попытался найти реальное объяснение. Погрешности в оптической систем
е иллюминатора? Но звезды были видны очень ясно. Песчаные бури на Марсе? Но
они никогда не захватывают всю планету, от полюса до полюса. Какое-нибудь
электрическое явление в атмосфере Марса, например полярные сияния? Но о
ни не могут быть такими интенсивными.
Ни одно из моих предположений не выдерживало критики. Шатов иронически д
екламировал Омара Хайяма:

Что там, за ветхой занавеской
тьмы?
В гаданиях запутались умы…
Когда же с треском рухнет занавеска,
Увидим все, как ошибались мы.

Впоследствии я часто вспоминал это четверостишие. Оно оказалось пророч
еским. Но кто мог знать, что впереди нас ожидает самое большое испытание?

Склонившись над иллюминатором, мы долго смотрели на загадочный голубов
атый серп.
«Стрела» подходила к Марсу с неосвещенной стороны. В последующие трое су
ток уже нельзя было наблюдать Марс. Но с того момента, как мы увидели узкий
голубоватый серп, нас уже не покидало острое чувство близкой и неотврат
имой опасности. По-видимому, сказывалось громадное нервное напряжение о
т восемнадцатимесячного полета. Мы стали раздражительными, неразговор
чивыми. Во время дежурств в центральном посту я наглухо закрывал смотров
ые щели: вид черного неба с немигающими, словно нарисованными звездами в
ызывал у меня щемящую тоску.
Последние сутки перед посадкой мы почти не спали. Раздражительность вне
запно сменилась крайней предупредительностью. Мы оживленно разговарив
али, помогали друг другу собирать личные вещи, вместе готовили прощальны
й ужин (тушеная хлорелла с салатом из свежей хлореллы).
За два часа до посадки Шатов отдал команду: «К пульту!» Ц и мы прошли в цен
тральный пост.
С шумом захлопнулась тяжелая крышка люка. Корпус «Стрелы» задрожал от бе
шеной пульсации тормозных двигателей.
Кому из астронавтов не знаком этот неистовый рев тормозных дюз! Очень бл
изкий, все нарастающий, яростный, он пронизывает планетолет, прорывается
сквозь тяжелые экраны центрального поста, бросает в дрожь стрелки прибо
ров, заставляет вибрировать штурвал. Но грубый этот рев лучше всякой муз
ыки. Кажется, что планетолет ожил и восторженно приветствует землю. «Кон
ец пути! Конец пути! Ц надрываясь, ревут дюзы. Ц Конец пути!…» Шатов масте
рски вел «Стрелу». Я видел: ему трудно. Плохо повиновались газовые рули; дю
зы, исковерканные метеорами, создавали момент, вращающий «Стрелу» вокру
г продольной оси; обзорный локатор не работал. И все-таки Шатов уверенно в
ыводил планетолет в режим планирования.
Я провел полтора года с Шатовым, изучил его (так мне казалось) до тонкостей
. Однако, признаюсь, я впервые видел своего друга таким. Аксельрометр пока
зывал двойную перегрузку, тяжесть глубоко втиснула меня в кресло, но Шат
ов сидел в свободной, непринужденной позе. На его лице светилась азартна
я улыбка, глаза поблескивали. Движения рук, скупые и точные, были в то же вр
емя окрыленными.
Да, именно окрыленными Ц я нашел нужное слово.
Шатов каким-то шестым чувством, даже не глядя на приборы, угадывал, что на
до делать.
«Стрелу» раскачивало. Я не мог понять почему.
Казалось, планетолет встретил сильный поток восходящего воздуха.
Внезапно задребезжал сигнал радиационного дозиметра. Я оглянулся Ц ст
релка дозиметра ушла за красную черту. Снаружи, за свинцовыми экранами ц
ентрального поста, радиация достигла опасных для человека пределов. Но о
ткуда онавзялась, эта радиация?
Ц Штурман! Ц голос Шатова покрывал громовые раскаты тормозных двигат
елей. Ц Штурман, включите посадочный локатор.
Вспыхнул желтоватый квадрат выпуклого экрана.
В самом центре экрана ярко светился красный овал.
Шатов взглянул на меня. Я прочел в его глазах изумление. На поверхности Ма
рса, в шестистах километрах под нами, бушевало огромное огненное озеро.
Извержение? Пожар?
Почти машинально я включил ионизационный пеленгатор. На экране возникл
а черная нить. Метнулась и замерла, надвое прорезав красный овал.
Огненное озеро излучало колоссальную радиацию!
«Стрела» вздрогнула. Красное пятно быстро поползло к обрезу экрана. Шато
в уводил планетолет на восток. Я написал на листке бумаги: «Ядерный взрыв?
Ядерная катастрофа?» Ц и передал Шатову.
Он посмотрел на меня и молча пожал плечами. Потом указал глазами на шкалу
наружного термографа. Температура за бортом планетолета поднялась до с
емидесяти градусов!
Я знал, что Марс тщательно изучен людьми.
Я знал, что бесчисленные экспедиции за три десятилетия исследовали кажд
ый клочок этой планеты.
И все-таки первое предположение, которое у меня появилось, было совершен
но фантастическим. Я подумал (вы можете смеяться, но это так), что внизу иде
т война между людьми и марсианами. Повторяю, я знал, что никаких марсиан не
существует. Но первая мысль была именно такой.
А «Стрела» снижалась. Шатов совершил чудо: искалеченный планетолет, прео
долевая неизвестно откуда возникшие воздушные вихри, почти не отклонял
ся от намеченного курса. На экране посадочного локатора мелькали темные
пятна. «Где мы?» Ц глазами спросил Шатов. «Над Морем Времени», Ц прокрич
ал я. Он удовлетворенно кивнул головой.
Трудно было выбрать лучшее место для посадки.
Море Времени Ц обширная кочковатая низменность, поросшая кустарникам
и ареситы, Ц находилось вблизи ракетодрома.
Черные пятна на экране локатора проносились с головокружительной быст
ротой. «Стрела» шла над самой поверхностью Марса. Я выключил локатор.
Не помню, сколько прошло времени. По-видимому, немного, минут пять. Рев дви
гателей стал невыносимым (Шатов включил посадочные ракеты).
«Стрела» мягко опустилась на газовую подушку.
Толчок был едва ощутим. И сразу наступила тишина.
Оглушительная тишина, от которой звенит в ушах и каждый шорох кажется гр
охотом.
А потом я почувствовал тяжесть. Не искусственную тяжесть, создаваемую ме
таллизированной одеждой в магнитном поле, не перегрузку от ускорения, а
настоящую тяжесть, как сказал бы Шатов, настоящую земную тяжесть.
Ц Недурно получилось, а? Ц спросил Шатов.
Ц Высший класс! Ц ответил я.
И мы рассмеялись.
Шатов повернул рукоятку пневматического провода. Послышалось шипение,
люк в кают-компанию открылся. Но шипение не прекращалось. Оно стало, правд
а, каким-то другим, порывистым, присвистывающим.
Ц Это снаружи, Ц удивленно произнес Шатов. Ц Похоже, Марс встречает на
с ветреной погодкой.
Мы прошли в кают-компанию. Свист ветра здесь слышался совершенно явстве
нно. Более того, я заметил, что планетолет иногда вздрагивает, покачивает
ся.
Ц Ну, капитан, Ц спросил я Шатова, Ц что по этому поводу сказал бы стари
к Омар?
Шатов ответил без улыбки: Ц Старик Омар сказал в аналогичном случае: «Не
т в женщинах и в жизни постоянства». Что касается женщин…
Громкий треск прервал Шатова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36