И только у семнадцатого больного врачи констатировали обо
стрение процесса. Этим больным был сам Садовский.
Новые опыты Ц новые неудачи. Они подгоняли болезнь. История болезни Але
ксандра Садовского быстро превратилась в пухлую папку. Садовский был и и
сследователем, и врачом, и больным. В историю болезни вписывались скупые,
пожалуй излишне скупые, жалобы больного, латынь врача, химические формул
ы исследователя. Каждый опыт приближал победу исследователя. Каждый опы
т приближал гибель больного. Врачу оставалось определить, что произойде
т раньше.
В декабре Садовский-врач знал: больной погибнет прежде, чем исследовате
ль найдет средство спасения. Исследователю нужно было три-четыре года: б
ольному оставалось восемь, может быть, десять месяцев.
Эксперименты продолжались. Садовский-исследователь считал, что он имее
т право распоряжаться жизнью Садовского-больного. Но одиннадцатого янв
аря главный врач лепрозория категорически запретил дальнейшие экспери
менты. Садовский не спорил.
Его болезнь уже давно перестала быть типичной, а значит, и интересной для
опытов. Он отдал все свои записи ассистентам и перебрался в маленькую ко
мнату рядом с клиникой. В лабораторию он больше не приходил.
…Проказа как тигр. Она кромсает свою жертву и убивает ее, только изуродов
ав до неузнаваемости.
Садовского теперь лечили обычными сульфопрепаратами. Но когти проказы
мертвой хваткой вонзались все глубже и глубже.
Проказа победила.
Ц Продолжайте, продолжайте, профессор. Я слушаю.
Белая маска бинтов скрывала выражение лица Садовского. Это раздражало З
орина. Он терял уверенность, сбивался, по нескольку раз повторял одно и то
же. Продуманная система аргументов расползалась как карточный домик.
Ц Понимаете, продление жизни… Я хочу сказать, борьба со старостью…
Он вспомнил, что именно с этих слов начал разговор. Дымчатые стекла очков
Садовского ехидно поблескивали.
Ц Видите ли…
Зорин замолчал. Ему было жарко. По лбу, вызывая неприятное ощущение, капел
ьками стекал пот.
Как назло, платок куда-то запропастился.
Ц Старость? Ц переспросил Садовский. Ц Старость мне не грозит.
Зорин бросился напролом.
Ц Проказа излечима?
Садовский пожал плечами.
Ц Когда как.
Ц Я имею в виду вашу болезнь.
За дымчатыми стеклами очков что-то блеснуло.
Ц Сейчас неизлечима.
Платок, наконец, отыскался. Зорин вытер лоб. Машинально придвинул кресло
к Садовскому.
Ц Сейчас неизлечима? Так… А потом?
Садовский ответил не сразу.
Ц Года через три. Не раньше, Ц он покачал головой. Ц Впрочем, это срок, ра
ссчитанный на сумасшедшую работу. Скажем, так лет через восемь.
Ц Восемь лет? А вы… я хочу сказать… вы… Ц Зорин смотрел на ландыши, Ц в в
ашем распоряжении… простите…
Садовский понимающе кивнул головой, Ц Семь месяцев. Может быть, восемь. И
не больше десяти.
Ц Восемь лет Ц и восемь месяцев! Ц Зорин говорил почти весело. Ц Что же
, именно так, Ц он придвинул кресло вплотную к креслу Садовского. Ц Посл
ушайте, Александр Юрьевич, представьте себе, что вы… ну… заснете на эти во
семь лет. Понимаете Ц на восемь лет? Если понадобится, даже на двадцать. И
проснетесь, когда люди научатся лечить… вашу болезнь.
Обтянутая бинтами рука медленно поднялась вверх, сняла очки. В узкой про
рези марли Зорин увидел карие глаза. В их взгляде было что-то необычное.
Они смотрели слишком пристально. Только приглядевшись, Зорин заметил Ц
ресниц и бровей почти не было.
Ц Сон? Ц глаза прищурились. Ц Вы полагаете, проказа не страшна спящему
человеку? Организм живет Ц значит, живут и бациллы проказы.
Ц Нет, нет. Я имею в виду другой сон. Сон, при котором организм почти не жив
ет.
Ц Смерть?
Ц Сон, Ц с нажимом повторил Зорин. Ц Потому что после смерти не просыпа
ются.
Глаза Садовского смотрели враждебно.
Ц Давайте говорить начистоту, Борис Аркадьевич, Ц нетерпеливыми взма
хами затянутой в бинты руки он подчеркивал каждое слово. Ц Вы прилетели
сюда неспроста. Что вы хотите? Что вы предлагаете? Говорите… или я уйду.
Ц Ладно. Будем говорить начистоту. Как врач с врачом. Вы о гипотермии слы
шали?
Ц Да. Операции, которые проводят при искусственном понижении температу
ры организма. Но какое отношение вы имеете к хирургии? Ваша область Ц про
дление жизни.
Ц Вот, вот. Продление жизни, Ц Зорин утвердительно кивнул. Ц Я не умею е
ще продлевать жизнь бодрствующего человека. Но продлить жизнь человека
спящего я могу. Улавливаете?
Ц Нет.
Ц Если человек спит обычным сном Ц он живет. Если человек спит при глубо
кой гипотермии, он… он не живет. И, следовательно, не стареет.
Садовский пожал плечами.
Ц Человеческий организм можно охладить на восемь, ну, десять градусов. Ч
то это изменит? Основной обмен в организме будет продолжаться. Значит, бу
дет продолжаться и жизнь Ц пусть даже замедленно.
Зорин протестующе хмыкнул. Пробормотал: Ц Закон сохранения консервати
вности.
Ц Что? Как вы сказали?
Зорин забыл, что перед ним сидит больной, неизлечимо больной человек. Зло
сть неуживчива: она вытесняет другие чувства. А возражения всегда злили
Зорина. Он знал это… и все-таки злился.
Ц Я сказал: закон сохранения консервативности. По моим наблюдениям, уче
ный, революционизирующий одну область знания, почти всегда консерватив
ен в другой. Если бы я не знал, коллега, о ваших работах по лепрологии… Ну, от
куда вы взяли эту цифру Ц десять градусов? Ц Он не дал Садовскому ответи
ть. Ц А если тридцать градусов? Или тридцать пять?
Ц Заморозить человека до нуля, а потом вернуть к жизни? Не верю.
Платок опять куда-то запропастился. Зорин шарил по карманам.
Ц Насколько я помню, Ц продолжал Садовский, Ц сердце человека не выде
рживает охлаждения ниже двадцати шести градусов. Фибрилляция желудочк
ов…
Зорин быстро поднял голову.
Ц Да, да, сердце не выдерживает. Но ведь можно выключить сердце, и тогда фи
брилляция не наступит. Я применяю для поддержания сердечной деятельнос
ти аппарат «искусственное сердце-легкие». Кровробращение обходит серд
це. Фибрилляция не наступает. Я охлаждал человека почти до нуля. И после эт
ого сердечная функция возобновлялась! Нет, нет, коллега, дайте мне досказ
ать… Самое главное Ц при глубоком охлаждении и замедленном кровообращ
ении человек живет, но… Ц Зорин поднял палец, Ц но все жизненные процесс
ы замедляются в сотни раз… Ну, что вы хотите сказать?
Садовский молчал.
Ц Сейчас ваша болезнь неизлечима, Ц Зорин запнулся, вопросительно пос
мотрел на Садовского, повторил, Ц да, неизлечима! Вы это знаете лучше мен
я. Но если вы согласитесь, мы обманем проказу. Вам нужно, Ц он поправился,
Ц науке нужно восемь лет? Превосходно! Эти восемь лет для вас будут одним
месяцем.
Садовский молчал.
Ц Я провел уже десятки опытов, Ц говорил Зорин. Ц Продолжительность п
ереохлаждения, правда, не превышала трех недель. Но здесь дело идет о жизн
и. Единственная возможность… И потом, вы понимаете, при необходимости эк
сперимент можно прервать. Простите, я хотел сказать не эксперимент, а… эт
о… лечение…
Садовский надел очки. Потянулся к вазе с цветами, поправил ландыши.
Зорин сосредоточенно, словно это имело очень важное значение, вытирал бр
итую голову.
Садовский встал. Сказал твердо: Ц Не хочу!


* * *

С Волги тянуло несильным, но холодным ветром.
Ночью снова выпал снег, и Садовскому приходилось утаптывать тропинку. Уз
кая, едва видная под снегом, она петляла между деревьями. По старой Ц кто
знает, сколько десятилетий существовавшей, Ц традиции каждый больной,
попав в лепрозорий, сажал дерево.
Больные верили: вырастил дерево Ц выздоровеешь.
Врачи говорили: труд отвлекает Ц это полезно.
И традиция соблюдалась строго. В последние годы многие излечивались, но
никто не уезжал из лепрозория, не посадив дуб, вяз или осокорь.
Прежде Садовский просто не обращал на это внимания, он верил только в нау
ку. Теперь он понимал, что, кроме науки, есть многое другое, что объединяет
ся довольно неопределенным словом «жизнь».
Он облюбовал место и решил весною посадить дубок. Главному врачу он сказ
ал серьезно: «Труд, говорят, отвлекает». Тот ответил тоже серьезно: «Это, г
оворят, полезно».
Почва здесь была дрянная Ц песчаник, солончаки.
Сам по себе рос только ак-джусан Ц белая полынь.
Чтобы дерево принялось, приходилось поработать.
Это, наверное, и в самом деле было полезно.
Деревья росли вперемежку Ц старые и молодые.
На холме, выше остальных, стояли три вяза. Их посадил штурман дальнего пла
вания, заразившийся проказой где-то на Гавайях. Он называл деревья по-мор
скому: среднее, то, что повыше, Ц гротом, два других Ц фоком и бизанью. Лет
ом они действительно напоминали мачты с наполненными ветром зелеными п
арусами. Штурмана вылечили, и года два назад он покинул лепрозорий. Дерев
ья-мачты остались. По соседству с ними Садовский и собирался посадить св
ой дубок. Сейчас здесь был только снежный сугроб.
Садовский медленно обошел его. Правая нога побаливала. Ощущение было так
ое, как от холода. Но он знал, что холод этот совсем особого рода. Он вообще х
орошо представлял себе, что будет дальше.
Появятся новые язвы. Окончательно выпадут брови и ресницы. Утолстятся уш
ные мочки. Разрушится носовая перегородка. Ухудшится, а может быть, и совс
ем пропадет зрение. Дышать будет все труднее и труднее. Потом… То, что прои
зойдет потом, врачи деликатно называют «летальным исходом».
Садовский и сам не смог бы объяснить, почему он не принял предложения Зор
ина. Он должен был его принять. Он даже хотел его принять. Если человеку те
рять нечего, он ничем не рискует. Прописная истина.
Перед смертью не надышишься. Тоже прописная истина. Но обе эти истины Ц а
с ними и многие другие Ц летели к черту, едва только Садовский задумывал
ся над словами Зорина. Нечего терять? Чушь! Полгода жизни Ц это немало. Эт
о очень много! Сейчас он жил так, как знатоки пьют вино Ц медленно, смакуя
каждый глоток, каждую каплю.
Раньше он никогда не задумывался над смыслом жизни. Теперь он знал: конеч
ный смысл жизни в том, чтобы жить. Во имя жизни иногда можно пожертвовать ж
изнью. Но человек создан, чтобы жить. Эта истина подтверждалась всем: кажд
ым глотком воздуха, каждым движением, каждой мыслью. Все было хорошо, все и
мело свой смысл и особую прелесть Ц жара и холод, безветрие и ветер, музык
а и тишина.
Он умывался Ц и не понимал, как раньше он мог делать это автоматически. Он
садился за стол Ц и не понимал, как раньше он мог читать за едой.
Почему-то думают, что для приговоренного к смерти время бежит с громадно
й скоростью. Наоборот. Оно почти замирает. Но каким-то шестым чувством чел
овек постоянно ощущает его медленное и неуклонное движение. В этом движе
нии есть что-то гипнотизирующее. Отвлечься, вырваться, уйти от него почти
невозможно. Не помогают никакие силлогизмы.
Логика вообще бессильна там, где восприятия и чувства напряжены сверх ме
ры. За каким-то пределом начинают действовать особые Ц еще не изученные
человеком Ц законы.
По логике все казалось просто. Садовский был одинок. Садовский был неизл
ечимо болен. Следовательно, ему нечего было терять. Следовательно, он с ра
достью должен был принять предложение Зорина.
Но неизвестные законы, вопреки логике, диктовали обратное. Именно потому
, что Садовский был одинок и неизлечимо болен, каждый разговор, даже пустя
ковый, каждое даже небольшое улучшение самочувствия приобретали сейча
с особую, исключительную ценность.
Логика говорила: из тридцати четырех лет жизни ты почти треть провел зде
сь, в лепрозории, ты работал по двенадцати часов в сутки и все-таки не побе
дил проказу. Следовательно, за оставшиеся полгода, не работая в лаборато
рии, ты, конечно, ничего не придумаешь.
Неизвестные законы нашептывали свое: ты сейчас впервые увидел и почувст
вовал мир, оставшиеся месяцы дадут тебе больше, чем вся жизнь.
…Снег пощелкивал под ногами. Впервые Садовский обратил внимание, что сне
г не поскрипывает, не хрустит, а именно вот так пощелкивает. Это открытие
Ц за последний месяц он сделал их множество Ц было важно.
Тропинка, обогнув холм, вышла на пустырь. Ветер гнал по пустырю белые волн
ы снега, и они захлестывали, стирали тропинку. Летом пустырь тоже был белы
м Ц от густых порослей ак-джусана. Садовский попытался вспомнить запах
ак-джусана, но почему-то вспомнил другой запах Ц ландышей. И сейчас же вы
плыло лицо Зорина Ц полное, с маленькими прищуренными глазами, с быстро
й сменой выражений.
Да… Садовский еще до встречи догадывался, о чем будет говорить Зорин. Но к
огда профессор протянул и тут же отдернул руку, Садовский почувствовал ж
елание сказать «нет», даже если бы хотелось сказать «да». С этого, собстве
нно, и началось. Закон консервативности? Ерунда! Просто лепрологию он зна
ет и чувствует. А опыты Зорина для него Ц китайская грамота. И вообще отку
да Зорин узнал о нем? Ничего особенного не произошло. Врач заболел. Что зде
сь удивительного? На Гавайских островах еще совсем недавно существовал
закон, по которому врачи давали подписку на всю жизнь оставаться в лепро
зориях.
Садовский вспомнил, с каким испуганным лицом Зорин отдернул руку. Люди ч
ертовски боятся проказы. А ведь, в сущности, она не более опасна, чем тубер
кулез. Но люди боятся даже слова «проказа».
И Зорин боится. В кресло сел, как на электрический стул. Правда, потом, когд
а начал говорить о своих опытах… Да, опыты! Все-таки Зорин талантлив. Блес
тящая идея Ц выключить сердце и легкие, заменить их аппаратом… Да, приду
мано хорошо. Уже по одному этому следовало бы согласиться на эксперимент
.
Пройти сквозь время… Заглянуть в будущее. Каким оно будет? «Если понадоб
ится Ц даже на двадцать лет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36