Обычно паровозы ездят только по рельсам и никогда из-под власти машиниста не выходят. Но и на паровоз нападает порой бешенство, как на бездомную собаку. Паровоз тогда сходит с рельсов и начинает гоняться за своими хозяевами— людьми. И нет для него тогда преграды, а людям ни убежища, ни спасения. Окажется на пути у этой бешеной машины хата — щепки потом не найдешь. Церковь встретится — лишь куча битого кирпича останется. А от людей и живых тварей — ни следа: будто их и на свете не было.
Не случилось ли нечто подобное с Друзем? Неужели оно сбросит его с рельсов?
Друзь изо всей силы налег на палку, словно хотел сломать ее. Палка не согнулась. Странно, но именно это привело его в себя. Какой же он беспомощный глупец! Как мало, оказывается, нужно, чтобы он потерял почву под ногами!
Возьми себя в руки, Сергей! Не смей впадать в панику. Ни на секунду не забывай, что ты врач, будущий исследователь, что еще во время боев за Сталинград тебя приняли в партию. Не смей даже вспоминать о том, о чем запретил себе думать. Как никогда, ты должен теперь быть собранным и целеустремленным. От тебя зависит жизнь человека, твое будущее, завтрашний день твоего учителя... и разве только это? Друзь вскочил. И шагал по ординаторской до тех пор, пока не почувствовал, что к нему возвратилось равновесие.
Федора Ипполитовича разбудил осторожный звонок, Затем послышались торопливые Ольгины шаги. Щелкнул замок. Звякнула цепочка. Скрипнула входная дверь.
Шум с раннего утра — это еще что за новости?!
Вскоре Ольга и еще кто-то... должно быть, какая-то бесцеремонная соседка... на цыпочках прошмыгнули в кухню.
Федор Ипполитович нажал кнопку лампочки и раскрыл глаза.
На часах без десяти семь. Можно бы подремать эти десять минут. Но настроение от этого не станет лучше: вчерашний день не скоро забудется. И какую досадную точку поставила этому понедельнику Татьяна! Конечно, в том, что она наговорила о Сергее Друзе, больше чепухи, чем правды. Но она сболтнула что-то и об Игоре: тот чуть ли не сюда собирается прибежать. Пусть только попробует. И не отец у нее, видите ли, а себялюбец...
Федор Ипполитович решительно сбросил с себя одеяло: уж не сынка ли проводила Ольга в кухню украдкой? Непреклонный глава семейства угрожающе крякнул: если это в самом деле Игорь, пусть пеняет на себя.
Поднявшись, Федор Ипполитович неторопливо проделал свой утренний физкультурный комплекс и направился в ванную. Проходя мимо кухни и видя, что дверь приоткрыта, не утерпел — заглянул.
Громко и учащенно забилось сердце. Как пойманному на неблаговидном поступке мальчишке, прославленному ученому вдруг захотелось забиться в укромный угол...
У плиты, спиной к двери, Ольга готовила завтрак. Рядом, не отрывая от нее сияющего взгляда (еще бы, с осени, кажется, не видел матери), пританцовывал блудный сын. Ольга что-то ему рассказывала и — боже мой! — сколько счастья было в ее голосе!
Несмотря на желание незаметно отступить, Федор Ипполитович остался на месте и — неужели смущенно? — кашлянул.
Ольга не оглянулась. Зато Игорь повернул голову. Но ни испуга, ни даже легкого замешательства на его умном— да, умном и, черт возьми, привлекательном! — лице не было заметно. Подумаешь, долгожданный гость...
— Что сие значит?
Прозвучало это холодно. Когда сын пялит на тебя глаза, а спина Ольги вдруг выпрямилась,— выказать в подобной ситуации хотя бы подобие какого-либо чувства было ниже человеческого достоинства.
— Доброе утро,— поздоровался Игорь.— Ты, пожалуйста, извини, что я так рано. Но у меня к тебе неотложное дело.
Какая дерзость!
— Дома я по делам не принимаю.
Этим Федор Ипполитович выразил все. Он величественно проследовал в ванную.
Странная все-таки вещь: в ванной, бреясь и принимая душ, думал он не о сыне,— что ему, в конце концов, этот отрезанный ломоть? — а об Ольге: почему она выпрямилась, но не обернулась? Неужели после стольких «лояльных» лет ей захотелось устроить мужу одну из тех сцен, которых слишком много было до женитьбы? Почему же в таком случае она палец о палец не ударила, чтобы Игорь первым сделал шаг к примирению? Ведь она догадывается, что не было бы тогда на свете более счастливого отца...
В столовой Ольга посадила сына слева от себя — на то место, где он сидел когда-то. Поэтому Федор Ипполитович торжественнее, чем когда-либо, поцеловал жене руку и притронулся губами к ее щеке. Пусть видит нераскаявшийся сын — его уход из дома на взаимоотношениях матери и отца не отразился. Свое он получит сполна, как только отец останется с ним после завтрака с глазу на глаз. И хоть сердце у Федора Ипполитовича часто теперь пошаливает, придется ему кое-что выдержать. Будет закончен и ночной разговор с Татьяной: отец поставит ее на место...
— А наша молодая госпожа изволит еще спать? — поинтересовался глава семьи.
И встретился с задумчивым взглядом сына, Ничего дерзкого в этом взгляде не было. Очевидно, отрезанный ломоть не прочь посидеть в родном доме подольше, полакомиться приготовленным матерью завтраком. Даже иронии в глазах Игоря Федор Ипполитович не заметил.
Ну, нет, это ему не поможет!
Притворяясь, будто справа пустой стул, Федор Ипполитович перевел взгляд на жену. Но лучше бы он не делал этого...
К еде Ольга не притронулась. Не заметил Федор Ипполитович ни мелких морщин у жены под глазами, ни чуть обвислых щек. Зато глаза... Так и есть, перед ним та самая сестра милосердия, которая тридцать шесть лет назад приглянулась молодому хирургу в Екатеринодаре... и та Оля, которая вдруг узнала, что за четыре года ее муж ни разу не написал своему учителю.
По спине Федора Ипполитовича пробежал холодок. Но он пренебрежительно пожал плечами: в чем, в конце концов, дело? Три года ее сынок носа сюда не показывал, и ничего с ней не случалось. А сейчас — подумаешь, какое событие!
Испуганный выражением материнских глаз, Игорь встал из-за стола.
— Извини, папа. Теперь я вижу, что нам лучше поговорить не здесь. Сейчас я только об одном прошу: прими меня сразу, как только придешь в институт. Поверь, дело у меня не терпит отлагательства...
Немного полегчало бы Федору Ипполитовичу, если бы он не сдержался,— ударил, скажем, кулаком по столу и крикнул: «Пошел вон». Вместо этого он весьма сдержанно бросил:
— Не выгнали тебя отсюда сразу — сиди. И пока к тебе не обратились, помалкивай.
— Сядь, Игорь,— тихо сказала Ольга.— После завтрака отец выслушает тебя. Или...— К мужу она обратилась еще тише, но каждое слово было как удар: — Не лицемерь, Федор. К тебе сын пришел, а ты... Милицию позовешь? Ждешь, что Игорь упадет перед тобой на колени? Снова начнешь драться?
Игорь низко опустил голову. Кажется, совесть у него еще есть.
Но опустил голову и отец. Федор Ипполитович вдруг почувствовал себя тем самым молодоженом, который стоял перед своей юной женой, боясь сказать слово, а через минуту кинулся писать покаянное письмо Дмитрию Кирилловичу... Но тогда Ольга молча смотрела на него, а сегодня ее слова падают, как куски льда на разгоряченное тело.
— Ты выслушаешь Игоря здесь, Федор. Очень внимательно выслушаешь. Разговаривать будете без меня. И ты, Игорь, трижды подумаешь, прежде чем ответить отцу. Кто из вас больше виноват, мне все равно. Но если вы не придете пусть к самому худому миру, если сегодня за этот стол не сядет обедать вся наша семья, ни ты, Федор, ни ты, Игорь, мне больше не нужны. Тогда хоть горло друг другу перегрызите...
Произнося свой ультиматум, Ольга налила два стакана чаю, придвинула их мужу и сыну.
Федор Ипполитович мрачно следил за женой. Сохраняя свое достоинство, он должен был небрежно бросить: «Прошу прощенья» — и выйти из-за стола с высоко поднятой головой. Но он не шевельнулся. Если в Ольге действительно проснулась Оля, самое безопасное — сосредоточить все свое внимание на стакане чая.
Как же неразумно устроила природа женскую половину человечества! Каждая всю себя отдает тому, кого любит, от кого родила детей. Чего только не вытерпит, даже если любовь ее начала угасать! И как неожиданно и неудержимо вспыхивает в женщине ярость, если затронешь рожденное ею. Вопреки всякой логике, жгучей ненавистью становится тогда самая преданная любовь!
Истуканом сидел над недоеденным завтраком и Игорь — виновник этой нелепой сцены...
Кто знает, чем кончилось бы это напряженное молчание, если бы в столовую не вошла Татьяна.
— Почему ты не разбудила меня, мама? — сказала она с порога.
Но увидела Игоря, разглядела, как сосредоточенно брат и отец уставились в свои стаканы, громко вздохнула:
— А-а...
Смирнехонько села против брата.
Отцу улыбнулась, будто ночью ничего между ними не произошло. Брату едва заметно подмигнула: держись, мол, братец. Настроение у нее — лучшего не надо. Выглядит чудесно. Еще бы, отлично выспалась, свежа, румяна, даже лохмы свои усмирила. Можно подумать, начисто забыла, как ночью чуть не довела отца до исступления...
Не успела дочь оглядеться, как Ольга поднялась из-за стола.
. — Идем, Таня. Я покормлю тебя в кухне.
И вышла из столовой.
Татьяна разочарованно проследовала за матерью. На ходу нежно, кончиками пальцев, пригладила у отца еще влажные после душа волосы. Брата легонько потрепала за ухо: ни пуха, мол, ни пера.
Как только дверь за женой и дочерью закрылась, Федор Ипполитович немедленно бросился в атаку:
— Долго ли я буду ждать? Что у тебя за спешка?
С толку Игоря это не сбило. Опустив глаза — сама
невинность! — он попросил:
— Позволь мне поработать с Сергеем. Субординатором, что ли...
Только и всего? На редкость скромное желание. Игорю хорошо известно, что до вчерашнего дня Сергей ни одним проблеском таланта себя не проявил. Неужели не понимает, что вчерашнее — чистая случайность? На одно все же у него ума хватило: отказал бывшему приятелю в дружеской услуге, не посмел стать между отцом и сыном. Да и чем он помог бы Игорю? А себе — ого как напортил бы.
Выходит, ночью Татьяна сказала правду: Игорь никому на отца не пожаловался, к секретарю партбюро в поисках справедливости не побежал. С какой же стати, не встретив поддержки у приятеля, примчался искать помощи у того, для кого столько лет не находил доброго слова? Похоже на то, что Игорь совсем потерял голову.
Федор Ипполитович саркастически прищурился:
— Санкции на зачисление тебя в стажеры я еще не давал. И вряд ли Сергей станет за тебя хлопотать.
— Я не об этом,— сказал Игорь.—Я хочу поработать с Сергеем лишь до тех пор, пока станет ясной судьба человека, которого ты вчера оперировал. Вот и все.
Федор Ипполитович пожал одним плечом.
— Ты уверен, что он еще жив?
На мгновенье Игорь покрепче сжал губы, чтобы не выскочило лишнее слово.
— Выслушай меня, пожалуйста. С такой болезнью, как у Черемашко, я встречаюсь второй раз. В первом случае больной после операции не прожил и четырех суток. Но и больницу нашу не сравнить с вашей клиникой. Я уверен, если использовать все, чем богат ваш институт, Черемашко проживет полтора десятка лет, если не дольше.
Тон у Федора Ипполитовича не изменился:
— А я и за полтора дня не поручусь.
Он так хотел вывести Игоря из себя... Тогда и перед собой, а тем более перед Ольгой, легко было бы выступить в роли оскорбленного.
Но Игорь не подхватил брошенной ему приманки. Он раздумчиво произнес:
— Тем меньше у тебя оснований торопиться с отчислением меня из института. Если Черемашко не выживет, я сам уйду: мне здесь нечего делать. А если он будет жить...— Игорь закончил самым вежливым тоном: — и если ты увидишь, что это не случайность, а результат умения и настойчивости Сергея, и если я хоть немного буду причасти к этому, ты, я не сомневаюсь, увидишь, что к нашей размолвке, кроме давнишних обид, имеют отношения и такие факты, с которыми мы оба не имеем права не считаться.
Постукивая пальцами по столу, профессор Шостенко с полминуты молчал.
Так вот на что Игорь надеется...
Ну что же, Федор Ипполитович в состоянии подождать, когда построенный Игорем лунный замок развалится сам. На это понадобится не больше трех дней. И какое это будет божественное зрелище, когда Игорю придется убираться отсюда с поджатым, как у побитого щенка, хвостом? Ольга не посмеет и рта раскрыть...
Федор Ипполитович позволил себе улыбнуться.
— Видно, я никогда не привыкну к твоим странностям. А у тебя их чем дальше, тем больше... И я не вижу других причин, которые могли бы изменить мое отношение к тебе... Я не просил Сергея отказываться от твоих услуг. Почему же я должен ему тебя навязывать?
— Одну минуту, папа.
И Игорь, принимая деликатность отца за чистую монету, рассказал о своем случае. Точно и, по возможности, сжато описал симптомы, операцию, послеоперационный период и трагический конец своего больного. Это был доверительный рассказ молодого хирурга намного старшему.
Закончил Игорь почти смущенно:
— Теперь тебе понятен мой особый интерес к Черемашко? Если нам удастся выходить его, для меня ясными станут ошибки, допущенные мною осенью... Черемашко сейчас в таком состоянии, что рассчитывать на счастливое стечение обстоятельств не приходится. Следовательно, его выздоровление может стать незаурядной удачей твоего института и, следовательно, началом наступления на заболевание, не побежденное лишь потому, что оно встречается редко и мы привыкли относиться к нему скорее как к несчастному случаю, а не как к общему заболеванию организма. Я убежден: если Василя Максимовича не вынесут, а выпишут из клиники, история его болезни не скоро будет сдана в архив.
Если бы перед ним сидел только что выпущенный из мединститута врач, Федор Ипполитович снисходительно бы фыркнул. Случай описан неплохо, а вот главное упущено, Игорь не обратил на него внимания: у его больного куда больше было шансов на выздоровление, чем у Черемашко. Но чтобы воспользоваться ими, необходимо значительно больше, чем у Игоря, знаний и способностей. А у Черемашко никаких шансов нет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32