– Знаю. – Эти слова остудили ее. – Я за него очень волнуюсь. И нет, я не расскажу ему ничего. Хотя кто-нибудь разболтает непременно, имей в виду.
– Танфия, я не хочу терять тебя. Я никогда никого не бросал. Меня оставляли – было дело.
– Потому что ты находил других?
– Иногда. Но все любимые оставались друзьями, или почти все. Линден был так одинок, так нуждался в утешении, а рядом с ним никого не было.
– Были мы. – Горло ей перехватило. – Руфе и я.
– Знаю, но он все равно был одинок. Может, я сумел бы ему помочь лучше вас, именно потому, что знал хуже. Не злись на меня, Танфия. Я влюбчив. Мне легко любить людей, и очень тяжело ненавидеть. Это так дурно?
– Нет. Я уверена, что ты просто играешь словами… но нет.
– А любиться с ними… это так естественно, верно?
– Да, но мне все равно обидно! Когда ты сказал, что любишь меня, я подумала, что я для тебя… особенная. Размечталась, надо же.
– Нет, любимая. Ты действительно особенная.
Девушка промолчала. Тонкие пальцы поэта поглаживали ее плечи, и так трудно было злиться на него, да и вообще думать.
– Танфия, с Линденом у меня не вышло.
– Не ври.
– Это правда. Да, я хотел его, но он только и думал о своей Изомире. Вот так. Если хочешь, чтобы я оставил ради тебя всех возлюбленных – хотя у меня пока других и нет – я согласен. Все, что ты захочешь. Выходи за меня замуж.
Она вцепилась в него, впившись губами в нежную кожу его шеи. Ей так отчаянно хотелось поверить ему… Жена Сафаендера. Бессмертного Сафаендера. Летописи свяжут их имена в одно, « Сафаендер и Танфия »… Но все это было невзаправдашним.
– Молчишь? Я боюсь.
– Не знаю, что ответить. Так неожиданно.
– Ну… тогда ложись сегодня со мной.
– Сегодня – нет. Не обидишься? Я хочу побыть одна.
– Из-за Линдена?
– Не только.
– Все еще не забыла Руфрида, да? – грустно спросил поэт.
Танфия задохнулась от возмущения, а потом сердито фыркнула, с трудом сдерживая смех.
– Боги, ну почему дело должно быть в другом мужчине? Я просто хочу подумать!
Легла она рано, и одна, в одной из множества тихих и прохладных гостевых комнат. Довольно долго Танфия просто лежала, заложив руки за голову и наблюдая, как плещется на потолке отраженный от поверхности пруда во дворе свет. Мираж покоя… Потом отворилась дверь, и вошел Руфрид.
Он медленно подошел к кровати, воздвигся над Танфией, как мрачная осадная башня. Глаза его беспокойно поблескивали. Свет путался в его каштановых кудрях, и Руфрид казался очень похож на брата, если бы не холодная ярость на его лице.
– Ну, в чем дело? – не выдержала она. – Скажи что-нибудь!
– Нечего говорить, Тан, верно? – ядовито отмолвил он. – Ты получила все, о чем мечтала.
– Что? Сестру в тюрьме? – Танфия села.
– Она, по крайней мере, жива.
– Да, но… – Девушка, смутившись, умолкла.
– У тебя есть твой поэтик. Он откроет тебе двери в высший свет Парионы. Всего и делов – переспать с ним.
– Ты злобная крыса! – Танфия была в ярости. – У тебя в сердчишке ничего, кроме яда и не осталось! – Она бросилась на него, готовая надавать Руфриду пощечин, но юноша ловко перехватил ее руки. Гнев развязал девушке язык. – Ты ни слезинки не пролил по Линдену! Тебе на него было плевать! Ты пустышка, у тебя за душой ничего нет, так и у других все отнять хочешь!
– Здесь меня точно ничего не ждет. – Он сжимал ее запястья, неотрывно и холодно глядя в глаза. – Что же мне делать? Ни остаться. Ни вернуться.
– А я тут при чем? Ты думаешь, я такая же бесчувственная? Я больше жизни хочу увидеть родителей, но я не могу уехать, пока Имми здесь! Чего ты от меня хочешь, Руфе?
– Любись со мной, – ответил он.
– Что?
– Ты слышала.
Он потянулся к ее губам, одной рукой обнимая за плечи, другой стискивая ладони.
– Руфрид, нет… это нечестно…
– Пожалуйста, – жарко прошептал он ей на ухо. – Я столько месяцев не мог тебя коснуться. Я не могу терпеть. Пожалуйста, Тан…
Он сжимал ее, покрывая поцелуями ее щеки и шею, пока девушка, устав, не позволила ему коснуться ее губ. Его отчаянная страсть растопила ее гнев. Слишком хорошо она знала его, чтобы бояться, знала, что стоит ей отказать – и он уйдет. И она молчала. Их обоих захлестнула волна горькой и сладкой страсти.
Они вместе упали на мягкие перины, Руфрид на ходу выпутывался из одежды. Танфия была уже обнажена, она помогала ему, тяжело дыша. С тех пор, как они были вместе, прошло столько дней… она тосковала по нему. Девушка не могла сдержать себя, ее тело откликалось на возбуждение юноши беспомощной страстной мукой. Соединение их было поспешным, а наслаждение пришло почти сразу: яростное, пламенное, глубокое.
И тогда Руфрид разрыдался.
Со стоном он придавил девушку к кровати; Танфия укачивала его, примостив голову на его груди, поглаживая юношу по волосам, пока бессловесные его всхлипы не сменились тихим шепотом: «Линден, Линден, Линден…».
Позже, когда скорбь его унялась, Руфрид замолк снова, откинувшись на подушки и недвижно глядя в потолок. Танфия продолжала гладить его, не замечая, как текут из-под ее ресниц слезы. Он заснул, а она бодрствовала в его изголовье. Пару часов спустя, проснувшись внезапно, он заявил:
– Мне пора.
– Не уходи.
Но он все равно встал, не глядя на девушку, молча облачился в мятую одежду.
– Лучше мне уйти. Ты хочешь быть с Сафаендером, а я хочу побыть один.
Ошеломленная, она отпустила его.
Поутру она увидела, что он ушел не только из ее комнаты – он покинул дом, забрав все свои пожитки. Обыскавшись его по всей вилле, девушка остановилась на веранде, пытаясь собраться с мыслями. Ее разрывало изнутри. Она все еще любила Руфрида, и Сафаендера не могла бросить… Во святое имя Брейиды, что же делать?
Там и нашел ее Сафаендер.
– Я скучал по тебе вчера, – признался он, обнимая ее. – Поделился бы с тобой парочкой замечательно красочных кошмаров.
– Ох, Саф… – Она уже хотела признаться ему в случившемся – и не смогла. – Ты в порядке?
– Насколько могу быть, зная о себе то, что знаю.
– Руфрид пропал, – сказала она. – Поможешь его отыскать?
Сафаендер устало вздохнул.
– Не могу. Ко мне придут гости – все, кто был связан с театром… то есть все, кто выжил. И тебя я хотел пригласит. Или Руфрид не в силах за собой присмотреть?
На собрании труппы девушка ощущала себя чужой. Дом Сафаендера наполнился внезапно какими-то чужими людьми, и все они знали друг друга, и предъявляли какие-то права на ее любимого, и отдаляли его. Танфия усомнилась, сможет ли она стать частью этой жизни, да и захочет ли. Такой бесцельной казалась их суета, когда Изомира томится в камере, а Руфрид страдает. Но для самого Сафаендера это копошение вовсе не было бессмысленным – он пытался собрать по кусочкам прежний свой мир и понять, возможно ли вернуть его. И Танфии казалось, что у нее не наберется сил поддержать его в этом.
Она получила все, о чем мечтала. Теперь она готова была расстаться с этим, чтобы только раз увидать отца и мать, и натолкнуться на Линдена с Изомирой, безмятежно любящихся на прогретом солнцем лугу.
Изомира видела сон.
В камере ей спалось легко и крепко. Она привязалась к грубому рыжеватому известняку стен, простому платью, суровому распорядку. Двери ее обиталища растворялись, лишь чтобы пропустить одну из доброжелательных тюремщиц, или Танфию, ежедневно навещавшую сестру. Никаких сомнений, никаких безумных страстей. В тюрьме Изомира ощутила вкус безопасности. Роскошь оборачивалась для нее только горем.
Она попросила лишь об одном – принести ей чернила и бумагу. Днями она заполняла страницы приходящими откуда-то словами. А ночами мирно спала, сжимая в руке последнее оставшееся у нее украшение – медальон Серении.
Изомире снилось, что она – Линден. Он не видел летящей стрелы, не почувствовал боли, даже не понял, что умирает – вместо того он узрел над собой золотой смерч, зримое воплощение этроф . И юноша с восторгом нырнул в жерло смерча, понимая, что не ощущал страха именно потому, что знал – его ожидает полет в паутине золотого света, и там, в конце пути, его родная Изомира.
Девушка поднялась ему навстречу. Они обнялись, окутанные водоворотом самоцветного пламени, и когда она вновь упала на простыни, он вошел в нее. Он вернулся домой.
Изомира шевельнулась. Сновидение было таким ярким, что на миг она ощутила под пальцами его гладкую кожу. Но когда девушка открыла глаза, ладони ее касались лишь грубых льняных простынь. Горло ей стискивали невыплаканные слезы – счастья, не горя.
« Не плачь, Имми , – шепнул внутри нее Линден. – Мы нашли друг друга. Теперь я всегда буду с тобой ».
Жоаах и Гулжур стояли на черной равнине, рассеченной пополам черной тропой, под черным куполом неба, отделенного от равнины бледным заревом окоема.
Прежде, чем проникнуть в царство духа, они отдалились на почтительное расстояние от Парионы. Оба скрылись от людских глаз в миг начала битвы, не слушая мольбы Гарнелиса о помощи, но задержались, не в силах устоять перед искушением отведать сладостной людьей боли. Затем они бежали.
– Дозволяющий! – воскликнул Жоаах.
– Способствующий, – откликнулся Гулжур.
И они поклонились друг другу, молчаливо поздравляя себя с победой.
– Несчастный Гарнелис, – заметил Жоаах с ласковой улыбочкой. – Такая легкая добыча.
– Да, день выдался прелестный. Зачем шевелить хоть пальцем, когда достаточно нашептать яду в уши человекам, и напустить их друг на друга? – Гулжур зловеще хохотнул.
– Настоящее произведение искусства – недоверие, угнетение, междоусобица! Дай прикинуть – мы с тобой вдвоем не убили и десятка людей, в то время, как сами они сгубили сотни, тысячи! Истинное совершенство.
– Совершенство недостижимо, – заметил циник и реалист Гулжур. – Дел у нас еще много. Это было лишь вступление.
– Ну, не прибедняйся. Мы в точности исполнили свою задачу – стравить человеков между собою. Сейчас они самодовольно пыжатся, думая, что победили и заслужили мира, и не подозревают даже, что это мы спланировали их унижение!
– Верно, препятствий нам встретилось немного. Однако ж не все человеки – полное дурачье. Нас раскрыли. Это могло бы стать катастрофой.
– Но не стало. А теперь мы сгинули, – возразил Жоаах. – О, как божественно он издох!
– Кто – царь?
– Кто же еще? Этого я не предвидел – но даже займись я его судьбой лично, мне не придумать более утонченной погибели!
– Предательство все же было лучше. – Гулжур довольно покивал. – Выдать царю наш истинный облик, и все ж сохранить его доверие… обещать ему весь мир, а потом выдернуть почву из-под ног!
– «Аажот – мудрый вожак, государь». Неужто я такое ляпнул? – Жоаах хихикнул. – Аажот – мертвый вожак, государь! И бхадрадомен восстали!
Гулжур подтолкнул его. На тропе появилась третья фигура – неторопливо скользящая под чудовищным небом тень, подобная надвигающейся буре, иссиня-черная, ужасающая, стягивающая в себя мощь, подобно смерчу. И даже Гулжур и Жоаах затрепетали при виде ее.
– Он грядет .
Они ждали, чтобы дать отчет тому, кто покончит со столетиями унижения и изгнания, новому вожаку, который вернет своему роду гордость и силу, тому, кого зовут –
Ваургрот.
Руфрид не вернулся. Четыре дня подряд Танфия отправлялась его искать, волнуясь все сильнее. Что с ним – спит на улицах? Она даже ходила за ним на могилу Линдена, но там его не было.
Столкнулась она с ним на четвертый вечер, остановившись, чтобы поглазеть на каменщиков, восстанавливающих врата Янтарной цитадели. Юноша брел один, с полным мешком яблок и гранатов на плече. По сторонам он не смотрел, и прошел бы мимо Танфии, если б девушка не ухватила его за рукав.
– Руфрид! Я тебя везде ищу! Ты в порядке?
– Живой, – ответил он.
Губ юноши коснулась улыбка; взгляд его более не был враждебным – только загнанным.
– Ради всех богов, вернись к нам.
– Но у тебя есть твой поэтик.
– Руфе, «у меня» нет никого.
– Это как понимать?
Девушка раздраженно выдохнула.
– Он на тебя похож. Он слишком много потерял, а я не могу возместить ему потери – никто не может. Все его мысли – о театре. Он просил меня выйти за него, и… – Руфрид отвел взгляд. Губы его сжались. – Я чуть не сбежала, – призналась Танфия. – Не знаю, что из этого получится. Я не этого хочу.
– Почему?
– Не знаю. Тебя забыть не могу.
– Мне полагается прыгать от радости?
– Нет! Боги, как ты все усложняешь! Руфе, вернись. Мне думать страшно, что ты где-то в городе, одинокий, бесприютный…
– Но я не одинок.
Танфия вздернула брови.
– Нет?
– Я сошелся кое с кем.
– И с кем же?
– С Аштарью.
– Аштарью ?! – Танфия чуть не подавилась. Ей вспомнилась актриса – черные кудри, пухлые алые губки, пышные формы… и то, как Аштарь крутилась около Руфрида в Энаванейе, хотя тогда юноша делал вид, что не замечает вертихвостки. – Вы с Аштарью…
Руфрид пожал плечами и стыдливо ухмыльнулся.
– Она была очень гостеприимна. Я ей, кажется, с самого начала понравился.
– Ну еще бы! – Танфия раскраснелась от негодования. – Быстро же ты обо мне забыл!
– Не быстрей, чем ты обо мне. – Руфрид наклонился и чмокнул ее в щечку, глумливо подражаю обычному приветствию парионцев. – Так что можешь себя не корить, Тан. Я в полном порядке.
– Оно и заметно! – прошипела она, отвернувшись. – Не знаю, с чего я время тратила, о тебе волнуясь!
Той ночью, когда Танфия лежала без сна, кто-то вошел к ней в комнату. Фигура незнакомца заграждала синее небо в окне, и на миг ей показалось, что это вернулся Руфрид, забыв, что наговорил… но нет, слишком длинные кудри. И это не мог быть Сафаендер, дремавший у нее под боком. Волосы незнакомца отливали рыжиной, и поступь его была неслышна.
Комнату озарило колдовское мерцание. Танфии казалось, что она спит, а Сафаендер не проснется, даже заори она во весь голос.
Над ней склонялся элир, и лик его сиял собственным светом, такой близкий, что девушка могла, подняв голову, поцеловать его. Приближение его наполнило Танфию сверхъестественным ужасом перед чем-то, чего не удержала память – падение во тьму, и две бегущие сквозь лес фигурки в сером и лиловом, оставившие позади загадочную и несказанную драгоценность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70