Жители Парионы до сих пор тайно ревнуют к лазура-марокцам. Как бы ни хотелись им верить, что цивилизация зародилась в Парионе но это не так; первым был Ляписзуль, а Париона – лишь величайшей.
Постепенно рождались и другие царства, распространяясь с юга на север. После Параниоса – Митрайн с его озерами и водяниками, потом Эйсилион и Норейя, затем – Дейрланд и обширный Танмандратор. Лесистую Норейю тревожили набеги из Торит Мира, края мертвых рощ; и хотя Марока заклеймили трусом, именно лазура-марокцы смирили дикарей – не оружием, но торговлей. Бесприютный Торит Мир был богат янтарем, гагатом, самоцветными камнями. Сама Париона выросла на торговом пути из Лазуры Марок на север, проходившем через изобильную золотую чашу Параниоса. Первой царицей Парионы была Силана, и это она превратила торговый поселок в великий град.
А Сеферет оставался диким краем живущих охотой племен, поклонников древнего бога-оленя. Далекие эти земли не имели ни имени, ни царя. Был в те годы один приближенный царицы Силаны, свершивший во имя ее многие подвиги, так что решила царица вознаградить его собственным царством. Звали его Сефер. Эта земля была ему дана во владение, и назвал он ее своим именем, и явился сюда с родом своим и многими жителями Параниоса и Митрайна, и начали строить города и пахать землю. Так зачинался мой род, ибо мы – потомки царя Сефера, ныне низведенные до положения князей. Местные же племена вырождались и смешивались с пришельцами, покуда их не осталось вовсе.
Танфию пробрала дрожь.
– Так вот почему элир покинули Сеферет?
– Не все элир сходны друг с другом. Быть может, этим ближе были охотники, сродные лесу, и приход землепашцев оскорбил их.
– Но это значит, – воскликнула Танфия, – что и во мне должна быть паранийская кровь! Мои предки из Парионы!
Амитрия фыркнула.
– Без сомнения, хотя ничего достойного гордости в этом нет. Полагаю, впервые люди осознали, что и среди элир бывают раздоры, к тому времени, когда лазура-марокцы заложили рудники в горах Торит Мира. Ибо камни земли находятся под защитой подземцев, а их народ, в свою очередь, живет под дланью элир. Это породило раздор между элир севера и юга. Южане, покровительствовавшие лазура-марокцам, поддерживали человека в его стремлении овладеть каплей самоцветного огня, в то время, как северяне, оборонявшие подземцев, отказывали в этом человеку. Но элир Торит Мира потерпели поражение и удалились в Верданхольм. Тогда был заключен первый завет между людьми и подземцами. Нам дозволялось брать от земли камни, но лишь добытые подземцами. Авентурия процветала веками, покуда длилось дружеское соперничество между Лазурой Марок и Параниосом. Прекрасны были Девять царств, купавшиеся в мире и изобилии… А потом было первое вторжение бхадрадомен.
– После чумы, – пробормотала Танфия.
– Да. Серая погибель оборвала годы славы Лазуры Марок. Тогда и появились бхадрадомен, хотя и прежде, согласно легендам, они обитали среди авентурийцев, скрывая свой истинный облик, покуда мор не ослабил нас. Говорят также, что это элир нашли лекарство от чумы, но в ответ получили лишь неблагодарность.
– Неблагодарность? Но почему?
– Разве это не очевидно? – вздохнула Амитрия. – Порой люди не хотят, чтобы им помогали. Они хотят спасать себя сами. Думаю, к этому времени им уже достаточно намозолило глаза элирское превосходство, их невысказанное убеждение, будто люди не в силах добиться чего-либо сами. И чем больше помогали нам чужинцы, тем сильней гневались люди. Как видишь, уходу элир способствовала не одна беда, но множество.
И снова – говорят, что без элирской помощи бхадрадомен, осквернявшие Авентурию четыре сотни и три года, никогда не были бы повержены. И все же после их разгрома отношения людей и элир стали еще более напряженными. Открыто поговаривали, что элир помогли нам, лишь чтобы спасти свои шкуры, ибо не питают они любви к человеку.
– Я и не думала, – прошептала потрясенная Танфия, – что элир можно так ненавидеть.
– Разве не ужасно было бы, если бхадрадомен явятся снова, но элир не придут нам на подмогу? Они будут в своем праве – заключенный между нашими народами завет запрещает нам вмешиваться в дела друг друга.
– Но вы же не думаете, что бхадрадомен придут снова… или придут?
– Посмотрим правде в глаза. – Амитрия почти наслаждалась беседой. – Бхадрадомен, в отличие от элир, враждебны нам изначально. Они неспособны существовать, не разрушая все, что нас поддерживает. У них нет совести; они берут то, в чем нуждаются, и когда они решили напитать себя плотью Авентурии, жалость к людям и тварям не остановила их. Нас они ненавидят и ревнуют. Они втоптали нас в грязь, и лишь объединившись под дланью царицы Гетиды, Девять царств смогли восстать! Да, бхадрадомен были разгромлены, а выжившие – высланы на Вексор. И все же… – Старуха ткнула сухим пальцем в темную кляксу посреди леса. – Вот они.
Танфия попыталась сглотнуть враз загустевшую слюну.
– Не знаю, что и сказать. Пока я не пришла сюда, я не думала, что знаю так мало.
Амитрия стиснула ее руку.
– Не бойся. И наше знание подобно паутине – оно состоит из пробелов.
– Потому я и рвусь в Париону! Я хочу знать, что правда, а что – нет! Дома этого никто не мог понять.
Глаза Амитрии хитро блеснули, но старуху почла за благо смолчать.
– Это ужасно! – Танфия махнула рукой в сторону Ардакрии. – Я про бхадрадомен… Не верится, что царь мог подвергнуть нас такой опасности!
– Поверь, цари не столь совершенны, как мы хотим о них думать. Со времен битвы на Серебряных равнинах самодержцы Авентурии платили князьям и княгиням Сеферета за молчание. Мы не упоминаем о затаившемся среди нас враге не только потому, что тогда народ восстал бы против князей и против бхадрадомен, но и потому, что тогда мы потеряли бы немалую часть своего дохода. Обнищал бы весь Сеферет. А еще мы молчим из стыда. И еще – из страха.
Пятно расползается. О, лейхолмцы знают свое место; им понятно, что люди обратятся против них при первом же удобном поводе. Но даже разгромленные, они… остаются собой. При одном взгляде на них людские души слабеют и гибнут. А они перерастают свою клетку. Их мясные твари подирают на своем пути все, оставляя голую, мертвую землю. Они захватывают все новые участки леса, и как мы можем остановить их, когда нас так мало? Мы просили царя о помощи, но он глух к нашим мольбам. Официально проблемы не существует.
– Боги… – выдавила Танфия. – Я не… даже не знаю, что сказать.
– Мы все напуганы. Даннион, и Алорна, и Эсамира боятся. Каламис ведет себя так глупо, потому что он тоже напуган.
– Тогда у них нет причин удерживать нас!
– Лишь то, что вы можете распространить весть о нашем позоре.
– А если мы поклянемся молчать? Какое нам дело? Мы всего лишь хотим разыскать сестру…
– А тем временем это, – Амитрия ткнула в черную кляксу кривым пальцем, – пожрет всю Авентурию? Царь не поможет нам, ибо царь обезумел. Это я, и Аран, и Фейлан, и человек по имени Элдарет, – мы пытались предупредить остальной Сеферет. Но бхадрадомен прознали об этом и убили Арана, прежде чем письмо достигло цели. Даннион и остальные, конечно, не позволили бы его отправить вовсе.
– Боги, надеюсь, мы не подвели вас!
– Прочие не знают, что это была я. Да они бы ничего и не сделали. Здесь ни о чем не говорят и ничего не признают, заметила?
– Но они… – Танфия запнулась, вспомнив о тварях, явившихся из ниоткуда и убивших ее дядю. – Не хотите же вы сказать, что царь стакнулся с бхадрадоменами?! Я не верю!
– Сознательно –нет, не думаю. Но, мнится мне, события более не подчиняются его воле.
Пала ночь, но лунный свет переплавил лес в хрупкое, искристое чудо. Танфия молчала, взирая на раскинувшуюся вокруг красоту и думая о черном пятне, обращающем ее в прах. Спину ее буравил пылающий взор Амитрии.
– Мне тошно, – проговорила она наконец. – Мерзко. Я не могу даже думать об этом. И я боюсь.
– А это лишь начало.
– Чего вы хотите от нас?
– Я стара, дальний путь убьет меня. Ты молода и сильна. Я помогу вам уйти, если ты обещаешь сделать кое-что.
– Что?
– Помочь Авентурии. Остановить это безумие.
Танфия кивнула, прикусив ноготь, чтобы не расплакаться – скорей от гордости за оказанное доверие. Ласковая рука Амитрии коснулась ее плеча.
– Пойдем. Тебе нужно выпить чего-нибудь погорячей и покрепче. Я приготовлю.
– Нужно, – согласилась Танфия, ступая на хлипкую железную лесенку. – Госпожа, а не станет ли нам грозить та же опасность, что настигла Арана?
Амитрия бросила на нее колкий взгляд.
– Милочка… все мы в опасности.
Когда Танфия сбежала, Руфрид отправил брата последить за ней, а сам отправился побродить по дому, поискать выхода. Все парадные двери были намертво заколочены и заперты, окна на первом этаже – слишком узки, чтобы протиснуться. Но в конце длинного, низкого перехода Руфрид заметила выходящего из оружейной Каламиса. Тот отворил боковую дверцу и выступил наружу, на склон холма. Руфрид прижался к стене, покуда княжич не затворил за собою двери, а потом направился в оружейню.
Сморщенный старичок, восседавший на табурете у входа, при виде Руфрида подскочил и принялся втолковывать невеже, что тому ничего брать не разрешается. Но юноша попросту прошел мимо и, не обращая внимания на бессильные протесты, снял с гвоздя свой лук и колчан. Другого оружия он не желал – чужого не надобно.
Когда Руфрид вышел наружу, в сумерки, никакого ясного плана у него не было. Вокруг стояла тишина. По правую руку громоздилась груда валунов. Юношу охватило искушение рвануть в лес со всех ног, но без товарищей это было бы глупо. Он прошелся немного вниз по склону, огляделся.
– Застрелен при попытке к бегству, – послышался голос за его спиной.
Из-за груды камней выступил Каламис, сжимающий самострел. Наконечник дрота смотрел Руфриду точно в сердце. На шее юноши выступил холодный пот. Палец княжеского сына давил на курок все явственней.
Руфрид метнулся вперед, прежде чем звякнула тетива, и подсечкой сбил своего противника с ног. Самострел отлетел куда-то. Мужчины схватились, и Руфрид быстро понял, что его враг – никудышный борец. Через пару мгновений он уже вдавливал Каламиса лицом в траву, заломив противнику обе руки за спину. Каламис задыхался от боли, гнева и беспомощности.
– Оружие у тебя славное, – прошептал Руфрид ему в ухо, – да вот драться ты не обучен. Попробуешь снова кому-то из нас угрожать – я до тебя первым доберусь. Попытаешься нас задержать – я тебя просто убью. Я уже убивал. Во второй раз будет легче.
– Пусти! – прохрипел Каламис. – Меня ждет работа. Если ты меня убьешь, мой род отомстит тебе страшней, чем ты можешь представить!
Руфрид вздохнул.
– Уже боюсь.
– Ты, остолоп! Да, ты можешь это сделать – и оставить одним человеком в лесном дозоре меньше!
– И от кого вы обороняетесь? От дровосеков?
Руфрид поудобнее перехватил его запястья, намереваясь выдавить правду из этого барича, но Каламис из последних сил сбросил юношу и рванулся к самострелу. Руфрид попытался удержать его за лодыжку, но какое там! Каламис покатился вниз по склону, пытаясь на ходу перезарядить самострел. Руфрид вскочил на ноги и последовал за ним.
Лес в этом месте расступался, оставляя длинную узкую прогалину. В узкой щели неба плыли луны.
– Скажи правду, Каламис! – крикнул Руфрид. – Чего вы все так боитесь?
Захрустели ветви, и из лесу по левую руку, перед Руфридом, но за спиною Каламиса, выломилась бледная туша – уродливое и могучее подобие быка, о четырех острых рогах. Чтобы бегать быстро, оно было слишком тяжелым, но собственная тяжесть неотвратимо увлекала его вниз по склону, прямо на бегущего Каламиса.
– Берегись! – гаркнул Руфрид.
Каламис обернулся слишком поздно. Несмотря на попытку увернуться, один рог все же ударил его под ребра, легко пронзив толстое сукно камзола. Наследник вскрикнул и перегнулся пополам, зажимая ладонями рану. Бык пробежал еще несколько шагов, разрывая дерн копытами, развернулся и приготовился ударить снова.
Тварь заметила Руфрида – уродливая башка мотнулась в сторону юноши – но решила покончить вначале с Каламисом. Тот поднял самострел, но дрот вонзился в могучее плечо твари, только разозлив ее. Ужас, похоже, приковал Каламиса к месту. Руфрид приладил стрелу на тетиве, выцелился… но пробьет ли наконечник эту шкуру?
Стрела промчалась низкой дугой, с явственным хрустом вонзившись точно в глазницу чудовищного быка. Ноги твари подкосились, и туша рухнула, сотрясая землю. К тому времени, когда Руфрид подбежал к нему, бык был мертв. Стрела достигла его мозга. Нечто омерзительное было в его противоестественно-бледной плоти. Ничего подобного юноша не видывал прежде. Он выдернул стрелу, покрытую кровью и слизью.
– Нарежем на отбивные? – сухо поинтересовался он.
Каламис отвернулся, и его стошнило.
– Мы никогда не едим их, – выдавил он, утирая губы. – Никогда. Помоги.
Оглядевшись, чтобы увериться в отсутствии собратьев мерзкой твари, Руфрид подставил Каламису плечо, и, поддерживая княжьего наследника, двинулся вверх по склону.
– Что это за гнусь?
– Наш долг – сдерживать их, – прохрипел Каламис. – Быков. Они пожирают все. Их надо прореживать.
– Они ваши? Или дикие? Или…
– Они принадлежат… лейхолмцам. По договору их скот не должен разбредаться по лесу, но этих тварей слишком много. Мы должны сдерживать их. – Голос Каламиса звенел от ярости. Он зажимал рану в боку, но кровь струйками стекала по пальцам.
– Не шуми. Рану разбередишь. Неудачный тебе день выдался, а, господин Каламис? Сначала я тебя в блин раскатываю, потом – жизнь спасаю.
Они добрались до потайной дверцы. Каламис одарил Руфрида бешеным, непрощающим взглядом, но прежде, чем с губ могли сорваться обидные слова, лицо его побледнело, и он потерял сознание, обвиснув на руках Руфрида мертвым грузом.
Вокруг ложа собралось все семейство. Танфия, Руфрид и Линден толпились в дверях. Госпожа Амитрия перевязала его раны, и теперь бледный, но вполне живой и очень мрачный Каламис возлежал на горе подушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70