https://wodolei.ru/catalog/mebel/podvesnaya/
– воскликнула Танфия. – Это вы с Руфе завелись из-за отца, если меня память не подводит!
– Да какая разница? – мрачно поинтересовался Руфрид. – Мы тут застряли. Каламис только и ждет, чтобы мы дали ему повод нас прикончить.
– Можем бежать сейчас, – предложил Линден. – Пока они этого не ждут.
– Не так просто, – возразил Руфрид. – Ворота заперты. Даже когда сам Каламис в замке, склоны холма объезжают всадники. Луки наши отнесли в оружейную – без спросу не заберешь. Кроме того, если мы сбежим отсюда, Каламис сообщит в Скальд, чтобы за нами отрядили погоню.
– Значит, надо действовать не грубой силой, а умом. – Танфия поощрительно похлопала его по плечу.
Руфрид оскалился.
– Нечего язвить, а то без койки оставлю.
– Угрожаем? – ухмыльнулась Танфия.
Линден закатил глаза.
– Ну, а что-нибудь умное вы можете сказать? – нетерпеливо полюбопытствовал он.
– С Каламисом, по крайней мере, все ясно, – заметила Танфия. – Меня остальные волнуют. Вроде милые такие, но о главных вещах с ними и не поговоришь. Может, усыпить их внимание? Ты, Лин, можешь захворать обратно, вот они и решат, что еще пару дней мы никуда не стронемся. А мы пока поищем выход.
– Безнадежно, – заключил Руфрид.
Танфия ощутила всплеск прежнего гнева.
– Пока не придумаешь что получше – молчал бы!
Она повернулась к братьям спиной, пересекла двор и скрылась в доме. На душе у нее было неспокойно, и снедало раздражение оттого, что ни Руфрид, ни она сама не смогли найти простой способ бегства.
В доме было темно и тихо; здешнюю жутковатую атмосферу Танфия начинала недолюбливать. Семейство Данниона обитало на островках света, и дом можно было пройти насквозь, не встретив ни души. Шаги девушки гулко отдавались в пустом пыльном коридоре. Вернуться в библиотеку…
В груди у Танфии захолонуло – чья-то рука сомкнулась на ее запястье. Девушка обернулась, чтобы встретиться взглядом со стоящей в двери госпожой Амитрией. Лицо старухи было сосредоточено, и, несмотря на внешнюю хрупкость, чувствовалась в ней могучая и жуткая сила.
– Пойдем.
– Я, э, шла в библиотеку.
– Неважно. Ты мне нужна. Идем!
Отказаться Танфия не смела, а идти – не хотела ни капли. Госпожа Амитрия пропихнула ее в двери и повела впереди себя по бесконечной, тесной до ужаса лестнице, освещенной только пробивающимися сквозь узкие бойницы лучами заката. Наконец женщины вышли на круглую дощатую площадку, и Танфия поняла – они поднимаются к верхушке одной из башен. До крыши оставалось добрых тридцать локтей. Изнутри стены башни были выбелены, но известка от времени пожелтела и растрескалась. Вверх вела еще одна винтовая лестница, на сей раз из кованного железа, проржавелая и на вид хрупкая.
– Я пойду первой, – сообщила госпожа. – Не пугайся так, милочка. Это совершенно безопасно.
Вслед за ней Танфия двинулась по раскачивающейся и скрежещущей лестнице, цепляясь за холодные поручни и стараясь не глядеть, как ходят туда-сюда в раскрошившейся известке крепежные болты. В башне было холодно. Над головой виднелся люк, а в нем – клочок сизого неба. Что, если ее тут запрут навсегда? Что, если лестница рухнет, а они вдвоем так и застрянут на крыше?
Госпожа Амитрия пролезла через лючок, и подала девушке руку. Протискиваясь через отверстие, Танфия увидела, что крыша накрыта стеклянным куполом, а три четверти площадки занимает некое медное сооружение – толстая труба на тонких кривых подпорках. Что это за штуковина, девушка не знала. Когда-то ей казалось, что книги научили ее всему, что стоит знать, но после недавних унижений она уже не была в этом уверена.
– Ч… что это?
– Я покажу тебе, милочка. Но вначале оцени вид.
Танфия вздохнула от изумления. Крыша замка осталась где-то внизу, а окрестные края были видны до самого окоема.
Вид был волшебный. Ничего подобного Танфии не доводилось видывать. Будто все царство раскинулось перед ней, волнами лесов и холмов, крашеное иссера-лиловой закатной мглой, тронутое звездным серебром. Окоем был еще подернут алым, в небе стояли все три луны. Лиственная луна была полна, Розовая и Лилейная были на ущербе. Каждый предмет отбрасывал слабую тройную тень, обретая немыслимую глубину и сложность.
На глаза девушке навернулись слезы. Она прижалась лицом к стеклу, дыхание ее туманило ее поверхность.
– Авентурия, – прошептала она.
– Да, – согласилась госпожа Амитрия. – Но теперь глянь сюда.
Она поманила Танфию к одному из концов медной трубы и заставила заглянуть в торчащую из большой малую трубочку с наглазником. Девушка прищурилась, пытаясь вглядеться – и ахнула.
Новое открытие. Кусочек леса предстал совсем близко, в неизмеримой ясности. Видны были каждый сучок, каждый еще не облетевший листок на голых ветвях.
– Телескоп, – пояснила Амитрия. – Мой. Я хотела, чтобы ты поняла.
– Что?
– Как совершенна эта земля. Как прекрасна. Как немыслимо потерять ее, по жадности ли, или из страха. Вот… – Она положила пальцы Танфии на винтик сбоку. – Покрути, чтобы навести резкость. Теперь погляди.
Она наклонила трубу, и поле зрения Танфии заполнила Розовая луна. Уже не плоским кругом, а совершенным шаром плыла она в небесах, и поверхность ее испещряли невообразимые узоры – нет, не узоры, но горы, и кратеры, и паутина, наверное, рек…
Амитрия помогла ей перевести телескоп на Лиственную луну – гладкую сферу, словно чуть подмятый плод, чья зелень в такой близи была почти незрима. И Лилейная луна – чистейшая хрустальная белизна, усеянная еще более яркими звездчатыми сплетениями, чище мрамора и опала, прекраснее самого бытия.
Танфия отступила от телескопа и утерла слезы.
– Это… изумительный инструмент.
– Линзы из чистейшего горного хрусталя, – проговорила Амитрия. – Я отполировала их сама. На это ушли годы. «Чудесны плоды земли, пламенны яхонты во чреве безымянных камней».
– Сафаендер, – с улыбкой отозвалась Танфия.
– Это не все, – проговорила госпожа, вновь пригибая Танфию к наглазнику. – Посмотри на восточный окоем.
– Там все темно. – Чернильная линия холмов, и серебряная пыль в небе.
– Но за ним лежат Саванные горы. Ты слыхала о них?
– Конечно. – Танфия знала, что на пути в Париону им придется преодолеть этот хребет.
– Прекрасны они, но суровы, дики, безжалостны. Если хотите вы перейти их до зимы, вам следует поторопиться. А сейчас… – И прежде, чем Танфия успела высказаться, Амитрия повернула трубу телескопа вниз.
– Ардакрия, – произнесла она. – Расскажи мне, что ты видишь.
– Лес, – пробормотала Танфия, поводя трубой, изучая безграничную колышущуюся чащу. Лунный свет дарил голым ветвям причудливую, суровую красоту. Но за ними стлалось пятно тьмы.
Девушка едва не проскочила его, и ей пришлось развернуть телескоп обратно. В сердце леса лежала многорукая черная клякса, где деревья засыхали, а подлесок исчезал вовсе. Темным пятно казалось потому, что сквозь мертвые ветви виднелась голая земля. И его отростки вгрызались в лес.
Неизвестно почему, но клякса вызывала в Танфии омерзение. Что-то в ней напомнило девушке о тварях, затягивавших неосторожных под землю.
– Что это? – воскликнула она, шарахнувшись от телескопа.
Амитрия заглянула в наглазник, снова выпрямилась.
– То, о чем мы не упоминаем.
– Где… – Танфия едва сумела выдавить это слово. – Где бхадрадомен?
Амитрия тихо и страшно хихикнула.
– Вот-вот, милочка. Где нет бхадрадомен.
– Значит, Линдену не померещилось.
– Если бы, милочка. Если бы.
Танфия оперлась о телескоп, задыхаясь от смятения чувств, среди которых преобладал – страх.
– Я не понимаю. Я думала, их изгнали их Авентурии. Что они тут делают?
– Никому в этом доме не говори, о чем ты сейчас услышишь. Я расскажу тебе правду.
Танфия подошла к стеклянной стене и, пока Амитрия рассказывала, не сводила глаз с пятна – которого не заметила бы без телескопа, и от которого не могла теперь отвести взгляда.
– Они были здесь, сколько я себя помню. Да, перед случайным путником они притворяются лейхолмцами, простыми дровосеками. Но иные, как ваш Линден, видят их истинный облик. Это чудо, что он ушел живым.
– Мой пес тоже знал, – прошептала Танфия.
– Правду говоря, все мы знаем. Тем и ужасна Ардакрия. Но многим и нас не дозволено признавать это. Или попросту страшно.
– Но как они остались?
– Не могу сказать с уверенностью, но, мнится мне, после битвы на Серебряных равнинах в мирный договор вошли тайные пункты. Бхадрадомен оставили не только их пустынную родину за Вексатским проливом. Им дозволили проживать на определенных участках в пределах самой Авентурии. Покуда они не нарушали договора и не преступали границ, им разрешалось остаться.
– Просто не верится, – выдавила Танфия.
– А что ты о них знаешь?
– Почти ничего, – призналась девушка. – Лишь то, что они были ужасным и безжалостным врагом. Посмотрите, что они сделали с Линденом!
– Ты знаешь сказание о Творении?
– Да, – ответила Танфия. – Бабушка Хельвин меня научила. Она наша жрица.
– Сказание это так давно сложено, что никто и не упомнит, кем. Но есть в нем ближе к концу строки, которых ты, верно, не слыхивала. – И Амитрия запела. Ночная тьма сгущалась за ее хрупкими плечами, и ритм ее голоса наполнял Танфию священным трепетом.
– До начала времен
Была лишь Нут.
И вселенской тьмой была Нут,
И вселенским молчаньем.
Одинока была Нут
В бездне неизмеримой
Перед началом времен.
Глянула Нут в бездну –Зеркалом стала ей бездна.
Отраженьем своим покорена,
Отделила богиня его от сути своей,
И дала ему имя – Анут.
И любовь их сотворила время,
И пламень страсти их зажег
Жаркое солнце и ясные звезды небес.
От тела своего взяла Нут
Холодные светлые луны, от тела своего
Породила она землю,
И моря ее синие, и леса ее зеленые.
От тела Нут пошли дети ее:
Наилучшие из них – кристаллы земли,
Пламенные огнем, не сгорающие от века.
После тех родила она элир,
В гордыне забывших великую Матерь.
И последними миру она подарила людей,
Чтоб наполнить землю слабостью их,
Единственных из детей ее, возлюбивших Мать.
Тем кончились труды Нут.
Все сущее исходит от Нут и Анута,
Даже пожиратели, оборотни
Не от чрева ее, и не от любви,
Но от отбросов труда ее.
Ибо землю творя, отвергла богиня ком глины,
И тот стал яйцом,
И породил пожирателей,
И уползли они в болота свои,
Ибо прикосновение Матери дарует жизнь.
Амитрия смолкла. Танфия подхватила песнь, и Амитрия вступила вновь, так что завершающие строки они пропели на два голоса:
– Все исходит от Нут
И в конце времен
Все вернется к ней,
И черные крыла ее
Обнимут ее детей,
Вернувшихся в черный круг
Ее чрева.
Минуту стояла тишина.
– Значит, «пожиратели» – это бхадрадомен, – проговорила, наконец, Танфия. – Нет, этих строк я не слышала.
– Можешь верить, что так все и было, можешь не верить, но они объясняют, как родился народ настолько враждебный нашему. Их породила Нут. По ошибке или нет… но они – часть земли.
– Но она не родила их. Они появились из отброшенной ею глины.
– Верно. Но милочка, это лишь попытка дикарского барда разъяснить невыразимое. Мы не знаем, как на самом деле появились бхадрадомен. Сами они утверждают, что первыми пришли в Авентурию. Если так, то где они были, когда первые люди сбивались в племена и заселяли землю? Это, без сомнения, ложь.
– «Гневна была в те дни земля», – процитировала Танфия. – Во всех трудах по истории мне попадалась эта строка. Я все думаю, что бы это значило.
Ответ Амитрии наполнил девушку странною дрожью. Часть этой повести она слышала раньше, остальное – нет, и все же она вспоминалась ей, точно виденный в детстве сон.
– В прежние дни земля текла огнем; взрывались горы, и камень тек, как расплавленное золото. Разумные силы земли ревниво буйствовали, почуяв рождение искр иной жизни – людей и зверей. Тысячи лет ярилась земля, как гласят наши легенды. За умирение ея мы должны благодарить элир – народ, подобный нам обликом, но знанием и мудростию превзошедший стократ. Они вызнали тайны мириад земных роф , и смирили их, и заключили завет, позволивший обитать на земле с миром и людям, и элир. Сотворили они это по доброте, или дабы показать свои чародейные милы? Сама я склоняюсь к последнему. Говорят, что в давние времена народ Эйсилиона почитал элир богами, но те вышли из своего царства, называемого Верданхольм, и в ярости обрушились на Эйсилион, снесли храмы его и разрушили идолов. И с тех пор народ Эйсилиона почитает элир демонами.
– Никогда не слышала, – прошептала Танфия. – Но зачем они так поступили?
– Не знаю, – отрубила Амитрия. – Сами они ничего не объясняют.
– Моя мать говорила, что прежде элир были близки с народом Сеферета. Они были нам друзьями. Мне не верится – они такие уклончивые, «опасные», как уверяла меня мама – но… это правда?
Амитрия поджала тонкие губы.
– Мне тоже доводилось слышать подобное. Элир существуют – я видела их сама, и встречала людей, говоривших с ними. Но они беспредельно высокомерны и недоверчивы. Ты, верно, читывала о годах до появления царств, когда люди сбивались в племена и свободно кочевали по землям?
– Конечно, – ответила Танфия. – И как они начали строить поселки, и давать имена своим землям. Но это было так давно, что никто не знает, когда. И они не знали войны, покуда кровожадные племена Торит Мира не спустились с гор, чтобы поработить их. Первыми именами писаной истории стали Моуникаа и Арбаль – первые вожди, объединившие племена, чтобы изгнать захватчиков обратно в Торит Мир. Наверное, они были первыми царем и царицей.
– Или хотя бы первыми героями, – кивнула Амитрия. – Был еще Марок, покрытый позором, как эти двое – славой, ибо он бежал от битвы и повел свой народ на юг, где основал Лазуру Марок. И первый их город, Ляписзуль, стал колыбелью древней мудрости. – Глаза Амитрии вспыхнули, рука ласково коснулась телескопа. – Там появились первые звездочеты, смотревшие в небеса не с благоговением, но с твердым намерением прознать пути солнца, лун и звезд. Говорят, им помогали элир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Да какая разница? – мрачно поинтересовался Руфрид. – Мы тут застряли. Каламис только и ждет, чтобы мы дали ему повод нас прикончить.
– Можем бежать сейчас, – предложил Линден. – Пока они этого не ждут.
– Не так просто, – возразил Руфрид. – Ворота заперты. Даже когда сам Каламис в замке, склоны холма объезжают всадники. Луки наши отнесли в оружейную – без спросу не заберешь. Кроме того, если мы сбежим отсюда, Каламис сообщит в Скальд, чтобы за нами отрядили погоню.
– Значит, надо действовать не грубой силой, а умом. – Танфия поощрительно похлопала его по плечу.
Руфрид оскалился.
– Нечего язвить, а то без койки оставлю.
– Угрожаем? – ухмыльнулась Танфия.
Линден закатил глаза.
– Ну, а что-нибудь умное вы можете сказать? – нетерпеливо полюбопытствовал он.
– С Каламисом, по крайней мере, все ясно, – заметила Танфия. – Меня остальные волнуют. Вроде милые такие, но о главных вещах с ними и не поговоришь. Может, усыпить их внимание? Ты, Лин, можешь захворать обратно, вот они и решат, что еще пару дней мы никуда не стронемся. А мы пока поищем выход.
– Безнадежно, – заключил Руфрид.
Танфия ощутила всплеск прежнего гнева.
– Пока не придумаешь что получше – молчал бы!
Она повернулась к братьям спиной, пересекла двор и скрылась в доме. На душе у нее было неспокойно, и снедало раздражение оттого, что ни Руфрид, ни она сама не смогли найти простой способ бегства.
В доме было темно и тихо; здешнюю жутковатую атмосферу Танфия начинала недолюбливать. Семейство Данниона обитало на островках света, и дом можно было пройти насквозь, не встретив ни души. Шаги девушки гулко отдавались в пустом пыльном коридоре. Вернуться в библиотеку…
В груди у Танфии захолонуло – чья-то рука сомкнулась на ее запястье. Девушка обернулась, чтобы встретиться взглядом со стоящей в двери госпожой Амитрией. Лицо старухи было сосредоточено, и, несмотря на внешнюю хрупкость, чувствовалась в ней могучая и жуткая сила.
– Пойдем.
– Я, э, шла в библиотеку.
– Неважно. Ты мне нужна. Идем!
Отказаться Танфия не смела, а идти – не хотела ни капли. Госпожа Амитрия пропихнула ее в двери и повела впереди себя по бесконечной, тесной до ужаса лестнице, освещенной только пробивающимися сквозь узкие бойницы лучами заката. Наконец женщины вышли на круглую дощатую площадку, и Танфия поняла – они поднимаются к верхушке одной из башен. До крыши оставалось добрых тридцать локтей. Изнутри стены башни были выбелены, но известка от времени пожелтела и растрескалась. Вверх вела еще одна винтовая лестница, на сей раз из кованного железа, проржавелая и на вид хрупкая.
– Я пойду первой, – сообщила госпожа. – Не пугайся так, милочка. Это совершенно безопасно.
Вслед за ней Танфия двинулась по раскачивающейся и скрежещущей лестнице, цепляясь за холодные поручни и стараясь не глядеть, как ходят туда-сюда в раскрошившейся известке крепежные болты. В башне было холодно. Над головой виднелся люк, а в нем – клочок сизого неба. Что, если ее тут запрут навсегда? Что, если лестница рухнет, а они вдвоем так и застрянут на крыше?
Госпожа Амитрия пролезла через лючок, и подала девушке руку. Протискиваясь через отверстие, Танфия увидела, что крыша накрыта стеклянным куполом, а три четверти площадки занимает некое медное сооружение – толстая труба на тонких кривых подпорках. Что это за штуковина, девушка не знала. Когда-то ей казалось, что книги научили ее всему, что стоит знать, но после недавних унижений она уже не была в этом уверена.
– Ч… что это?
– Я покажу тебе, милочка. Но вначале оцени вид.
Танфия вздохнула от изумления. Крыша замка осталась где-то внизу, а окрестные края были видны до самого окоема.
Вид был волшебный. Ничего подобного Танфии не доводилось видывать. Будто все царство раскинулось перед ней, волнами лесов и холмов, крашеное иссера-лиловой закатной мглой, тронутое звездным серебром. Окоем был еще подернут алым, в небе стояли все три луны. Лиственная луна была полна, Розовая и Лилейная были на ущербе. Каждый предмет отбрасывал слабую тройную тень, обретая немыслимую глубину и сложность.
На глаза девушке навернулись слезы. Она прижалась лицом к стеклу, дыхание ее туманило ее поверхность.
– Авентурия, – прошептала она.
– Да, – согласилась госпожа Амитрия. – Но теперь глянь сюда.
Она поманила Танфию к одному из концов медной трубы и заставила заглянуть в торчащую из большой малую трубочку с наглазником. Девушка прищурилась, пытаясь вглядеться – и ахнула.
Новое открытие. Кусочек леса предстал совсем близко, в неизмеримой ясности. Видны были каждый сучок, каждый еще не облетевший листок на голых ветвях.
– Телескоп, – пояснила Амитрия. – Мой. Я хотела, чтобы ты поняла.
– Что?
– Как совершенна эта земля. Как прекрасна. Как немыслимо потерять ее, по жадности ли, или из страха. Вот… – Она положила пальцы Танфии на винтик сбоку. – Покрути, чтобы навести резкость. Теперь погляди.
Она наклонила трубу, и поле зрения Танфии заполнила Розовая луна. Уже не плоским кругом, а совершенным шаром плыла она в небесах, и поверхность ее испещряли невообразимые узоры – нет, не узоры, но горы, и кратеры, и паутина, наверное, рек…
Амитрия помогла ей перевести телескоп на Лиственную луну – гладкую сферу, словно чуть подмятый плод, чья зелень в такой близи была почти незрима. И Лилейная луна – чистейшая хрустальная белизна, усеянная еще более яркими звездчатыми сплетениями, чище мрамора и опала, прекраснее самого бытия.
Танфия отступила от телескопа и утерла слезы.
– Это… изумительный инструмент.
– Линзы из чистейшего горного хрусталя, – проговорила Амитрия. – Я отполировала их сама. На это ушли годы. «Чудесны плоды земли, пламенны яхонты во чреве безымянных камней».
– Сафаендер, – с улыбкой отозвалась Танфия.
– Это не все, – проговорила госпожа, вновь пригибая Танфию к наглазнику. – Посмотри на восточный окоем.
– Там все темно. – Чернильная линия холмов, и серебряная пыль в небе.
– Но за ним лежат Саванные горы. Ты слыхала о них?
– Конечно. – Танфия знала, что на пути в Париону им придется преодолеть этот хребет.
– Прекрасны они, но суровы, дики, безжалостны. Если хотите вы перейти их до зимы, вам следует поторопиться. А сейчас… – И прежде, чем Танфия успела высказаться, Амитрия повернула трубу телескопа вниз.
– Ардакрия, – произнесла она. – Расскажи мне, что ты видишь.
– Лес, – пробормотала Танфия, поводя трубой, изучая безграничную колышущуюся чащу. Лунный свет дарил голым ветвям причудливую, суровую красоту. Но за ними стлалось пятно тьмы.
Девушка едва не проскочила его, и ей пришлось развернуть телескоп обратно. В сердце леса лежала многорукая черная клякса, где деревья засыхали, а подлесок исчезал вовсе. Темным пятно казалось потому, что сквозь мертвые ветви виднелась голая земля. И его отростки вгрызались в лес.
Неизвестно почему, но клякса вызывала в Танфии омерзение. Что-то в ней напомнило девушке о тварях, затягивавших неосторожных под землю.
– Что это? – воскликнула она, шарахнувшись от телескопа.
Амитрия заглянула в наглазник, снова выпрямилась.
– То, о чем мы не упоминаем.
– Где… – Танфия едва сумела выдавить это слово. – Где бхадрадомен?
Амитрия тихо и страшно хихикнула.
– Вот-вот, милочка. Где нет бхадрадомен.
– Значит, Линдену не померещилось.
– Если бы, милочка. Если бы.
Танфия оперлась о телескоп, задыхаясь от смятения чувств, среди которых преобладал – страх.
– Я не понимаю. Я думала, их изгнали их Авентурии. Что они тут делают?
– Никому в этом доме не говори, о чем ты сейчас услышишь. Я расскажу тебе правду.
Танфия подошла к стеклянной стене и, пока Амитрия рассказывала, не сводила глаз с пятна – которого не заметила бы без телескопа, и от которого не могла теперь отвести взгляда.
– Они были здесь, сколько я себя помню. Да, перед случайным путником они притворяются лейхолмцами, простыми дровосеками. Но иные, как ваш Линден, видят их истинный облик. Это чудо, что он ушел живым.
– Мой пес тоже знал, – прошептала Танфия.
– Правду говоря, все мы знаем. Тем и ужасна Ардакрия. Но многим и нас не дозволено признавать это. Или попросту страшно.
– Но как они остались?
– Не могу сказать с уверенностью, но, мнится мне, после битвы на Серебряных равнинах в мирный договор вошли тайные пункты. Бхадрадомен оставили не только их пустынную родину за Вексатским проливом. Им дозволили проживать на определенных участках в пределах самой Авентурии. Покуда они не нарушали договора и не преступали границ, им разрешалось остаться.
– Просто не верится, – выдавила Танфия.
– А что ты о них знаешь?
– Почти ничего, – призналась девушка. – Лишь то, что они были ужасным и безжалостным врагом. Посмотрите, что они сделали с Линденом!
– Ты знаешь сказание о Творении?
– Да, – ответила Танфия. – Бабушка Хельвин меня научила. Она наша жрица.
– Сказание это так давно сложено, что никто и не упомнит, кем. Но есть в нем ближе к концу строки, которых ты, верно, не слыхивала. – И Амитрия запела. Ночная тьма сгущалась за ее хрупкими плечами, и ритм ее голоса наполнял Танфию священным трепетом.
– До начала времен
Была лишь Нут.
И вселенской тьмой была Нут,
И вселенским молчаньем.
Одинока была Нут
В бездне неизмеримой
Перед началом времен.
Глянула Нут в бездну –Зеркалом стала ей бездна.
Отраженьем своим покорена,
Отделила богиня его от сути своей,
И дала ему имя – Анут.
И любовь их сотворила время,
И пламень страсти их зажег
Жаркое солнце и ясные звезды небес.
От тела своего взяла Нут
Холодные светлые луны, от тела своего
Породила она землю,
И моря ее синие, и леса ее зеленые.
От тела Нут пошли дети ее:
Наилучшие из них – кристаллы земли,
Пламенные огнем, не сгорающие от века.
После тех родила она элир,
В гордыне забывших великую Матерь.
И последними миру она подарила людей,
Чтоб наполнить землю слабостью их,
Единственных из детей ее, возлюбивших Мать.
Тем кончились труды Нут.
Все сущее исходит от Нут и Анута,
Даже пожиратели, оборотни
Не от чрева ее, и не от любви,
Но от отбросов труда ее.
Ибо землю творя, отвергла богиня ком глины,
И тот стал яйцом,
И породил пожирателей,
И уползли они в болота свои,
Ибо прикосновение Матери дарует жизнь.
Амитрия смолкла. Танфия подхватила песнь, и Амитрия вступила вновь, так что завершающие строки они пропели на два голоса:
– Все исходит от Нут
И в конце времен
Все вернется к ней,
И черные крыла ее
Обнимут ее детей,
Вернувшихся в черный круг
Ее чрева.
Минуту стояла тишина.
– Значит, «пожиратели» – это бхадрадомен, – проговорила, наконец, Танфия. – Нет, этих строк я не слышала.
– Можешь верить, что так все и было, можешь не верить, но они объясняют, как родился народ настолько враждебный нашему. Их породила Нут. По ошибке или нет… но они – часть земли.
– Но она не родила их. Они появились из отброшенной ею глины.
– Верно. Но милочка, это лишь попытка дикарского барда разъяснить невыразимое. Мы не знаем, как на самом деле появились бхадрадомен. Сами они утверждают, что первыми пришли в Авентурию. Если так, то где они были, когда первые люди сбивались в племена и заселяли землю? Это, без сомнения, ложь.
– «Гневна была в те дни земля», – процитировала Танфия. – Во всех трудах по истории мне попадалась эта строка. Я все думаю, что бы это значило.
Ответ Амитрии наполнил девушку странною дрожью. Часть этой повести она слышала раньше, остальное – нет, и все же она вспоминалась ей, точно виденный в детстве сон.
– В прежние дни земля текла огнем; взрывались горы, и камень тек, как расплавленное золото. Разумные силы земли ревниво буйствовали, почуяв рождение искр иной жизни – людей и зверей. Тысячи лет ярилась земля, как гласят наши легенды. За умирение ея мы должны благодарить элир – народ, подобный нам обликом, но знанием и мудростию превзошедший стократ. Они вызнали тайны мириад земных роф , и смирили их, и заключили завет, позволивший обитать на земле с миром и людям, и элир. Сотворили они это по доброте, или дабы показать свои чародейные милы? Сама я склоняюсь к последнему. Говорят, что в давние времена народ Эйсилиона почитал элир богами, но те вышли из своего царства, называемого Верданхольм, и в ярости обрушились на Эйсилион, снесли храмы его и разрушили идолов. И с тех пор народ Эйсилиона почитает элир демонами.
– Никогда не слышала, – прошептала Танфия. – Но зачем они так поступили?
– Не знаю, – отрубила Амитрия. – Сами они ничего не объясняют.
– Моя мать говорила, что прежде элир были близки с народом Сеферета. Они были нам друзьями. Мне не верится – они такие уклончивые, «опасные», как уверяла меня мама – но… это правда?
Амитрия поджала тонкие губы.
– Мне тоже доводилось слышать подобное. Элир существуют – я видела их сама, и встречала людей, говоривших с ними. Но они беспредельно высокомерны и недоверчивы. Ты, верно, читывала о годах до появления царств, когда люди сбивались в племена и свободно кочевали по землям?
– Конечно, – ответила Танфия. – И как они начали строить поселки, и давать имена своим землям. Но это было так давно, что никто не знает, когда. И они не знали войны, покуда кровожадные племена Торит Мира не спустились с гор, чтобы поработить их. Первыми именами писаной истории стали Моуникаа и Арбаль – первые вожди, объединившие племена, чтобы изгнать захватчиков обратно в Торит Мир. Наверное, они были первыми царем и царицей.
– Или хотя бы первыми героями, – кивнула Амитрия. – Был еще Марок, покрытый позором, как эти двое – славой, ибо он бежал от битвы и повел свой народ на юг, где основал Лазуру Марок. И первый их город, Ляписзуль, стал колыбелью древней мудрости. – Глаза Амитрии вспыхнули, рука ласково коснулась телескопа. – Там появились первые звездочеты, смотревшие в небеса не с благоговением, но с твердым намерением прознать пути солнца, лун и звезд. Говорят, им помогали элир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70