– О чем ты?
– Почему вы так уверены, что царь не по собственной доброй воле творит все эти непотребства, что архитектор ведет его, а не наоборот?
Гелананфию бросило в краску.
– Потому что мой дед в глубине души добр.
– И мудр, и силен? – поинтересовалась Танфия. – Так нас всегда учили, и нам словно нож острый видеть, что это неправда! Если он был обманут – он не мог быть непогрешим. Так что царь или добр, но слаб рассудком, или хитер, но злобен.
Воцарилось потрясенное молчание. Даже Руфриду с Сафаендером было определенно неловко. Гелананфия пронзила девушку взглядом, но та выдержала ее гнев смело.
– Что ж, – проговорила, наконец, царевна, – над этим стоит поразмыслить. Я, как ты заметишь, не хочу в это верить.
– Вполне понимаю.
– Истину мы выясним, когда я встречусь с ним лицом к лицу.
– Подам еще тему для раздумий, – бросил Руфрид. – К нам прибилось столько народу, что царские соглядатаи непременно пронюхают. А костров мы палим столько, что завидеть нетрудно.
– Тут ты не бойся, – успокоил его Элдарет. – Пришла пора, когда мы хотим , чтобы нас нашли.
Царь Гарнелис бродил по подземным баракам под Башней, точно призрак, проходя сырыми переходами и пещерами, вмещавшими его работников. Стены вздрагивали от душераздирающего кашля, глухого бормотания, редкой ругани стражника. Порой в изможденной толпе попадались свежие лица, еще не огрубевшие от непосильного труда и не измученные болезнью. Гарнелис вглядывался, но вместо узнавания и трепета видел на них лишь слепой ужас. За ним струился шепоток: «Старый скелет, старый скелет…».
Что за мука – выбирать. Но это его долг. Этого требовали Лафеом, и заурома, и собственный его черный глад.
Гарнелис не видел никого, кто мог бы сравниться с Изомирой. Кто, как она, вмещал бы в себе, подобно лампаде, свет всей Авентурии. Но Изомира на свете только одна.
Рекруты были спокойны. Хорошо. Но в этом царь желал убедиться собственнолично.
Этим же днем, поутру, он в Солнечном чертоге часами выслушивал мрачные отчеты разведчиков и воевод. За плечом царя маячил владыка Поэль со своим помощником Дерионом.
– Государь, положение весьма печально, – отчитывался воевода Граннен. Щекастое его лицо побагровело от расстройства – ему самолично приходилось доставлять царю дурные вести – но приукрашивать он ничего не стал. – Некоторые ваши подданные перешли к открытому бунту. Получив донос, что Сафаендер и иные предатели скрываются в городке Нахиллея, мы провели там обыск. Местные же жители дерзко осмелились сопротивляться. Их быстро усмирили, однако многие успели скрыться.
– Сафаендера, как я догадываюсь, так и не поймали. – Гарнелис перекинулся мрачным взглядом с владыкой Поэлем.
– Боюсь, что нет, государь. Сафаендер мог послужить зачинщиком, однако ж дело переросло скромный масштаб его персоны. Беда куда значительней, Как вам ведомо, в Нафенете случился бунт – сейчас мы заняты восстановлением порядка. Однако наши разведчики доносят, что беглецы из Нафенета и Нахиллеи собирают из мятежников войско в Лузанийском лесу…
– Войско? – перебил его Гарнелис. В царском сердце расплавленным свинцом вскипал гнев. – Уж извините великодушно за мою мелочность, воевода, но собирать войско позволено только мне и моим удельным князьям.
– Смиренно прошу прощения, государь, – невыразительно ответил Граннен. – Мне следовало сказать «сброд».
– Однако… – Гарнелис склонился вперед, и собравшиеся напряглись, будто узрев изготовившуюся к броску змею. – Не столь уж важны слова, если ты хочешь сказать, что на нашу погибель собирается вооруженный отряд.
– Следует предположить, что именно таковы их намерения. Я собирался добавить также, что подобный отряд создается и северней Парионы под водительством некоего Маскета, а также в других уединенных местах по всему Параниосу. Следует учесть также непрекращающиеся беспорядки в Танмандраторе…
– Да как они смеют? – Гарнелиса трясло от слепящего взор гнева. – Они – подданные мои! Все, что делаю я – ради их же блага! – Он махнул рукой в сторону окна, за которым возвышалась Башня. – Подобная неблагодарность невыносима! Нестерпима!
Поэль кивнул. Граннен расправил плечи, несокрушимый, точно гранитная стена за его спиной.
– Воистину так, государь.
– Тогда – разгони их. Подави эту глупость в зародыше. Снисходить до них я не намерен.
– Слушаюсь, государь, – ответствовал воевода. – Я займусь этим.
– Хорошо.
– Только одно, государь… – Помощник владыки Поэля прокашлялся. – Последствия…
– Какие последствия, Дерион?
Помощник стеснительно склонил голову.
– Войны с собственным народом? Не повредит ли это завету…
Гарнелис молча уставился на него, чувствуя, как тревога юноши перерастает в страх.
– Это, – вмешался Граннен, – не война. Это восстановление порядка.
– Именно. – Гарнелис внезапно осознал, насколько он ненавидит воеводу. Ненавидит его безжалостность, жажду крови и власти… и нужду в подобных людишках. Но любимые покинули его… да и сама любовь потерялась на просторах его долгой жизни… кроме любви к Изомире. – Но ты в чем-то прав, Дерион. Я дам этим людям шанс сдаться миром. Отправляйся к этим лесным дикарям, Граннен, и выясни, что они намерены предпринять.
– А затем?
– Предупреди, что если они не склонятся передо мною, то умрут.
– Государь! – Граннен набычился.
– Ты получишь все, потребное для твоих трудов. Любыми мерами раздави этих… предателей. – Цари отвернулся, пытаясь сдержать черную, желчную злобу на собственный, так не понимающий его народ. – Восставшие на меня падут в день единый, как поденки. Я же останусь в веках. Когда Гелиодоровая башня достигнет небес… они падут предо мною в трепете и раскаянии.
Собравшиеся молчали.
– Верные же будут вознаграждены.
И все расслабились, склоняя головы в благодарной покорности. Все поняли друг друга; и Гарнелис вздернул подбородок, чувствуя в руке перекованный меч царской власти.
– И последнее, государь, – проговорил Граннен. – Хотя нам пришлось расширить ряды войск, из-за скопления рекрутов в Башне в моем распоряжении остается всего двенадцать с половиною тысяч солдат. Дозвольте призвать владыку Серпета Эйсилионского с его княжеским войском, числом две тысячи. Все они принесли присягу, и ждут вашего приказа под городскими стенами.
– Да, да. Призывай. Теперь идите; делайте, что велено.
Помощники разошлись, и Гарнелис остался один. Некоторое время царь стоял недвижно, подобно великанскому пауку наблюдая за кипением собственных страстей, точно чем-то отдельным от себя – так копошится в паутине мошка. Потом, накинув скрывающий его лик простой плащ, он отправился в бараки.
Как безмолвны они, его слуги. Открыться ли им, увериться в их верности? Падут ли они перед ним ниц, целуя стопы его от благодарности, что дозволил он им трудиться на великой государевой стройке? Или отшатнутся в ужасе? В глазах рекрутов царь видел лишь подавленный ужас. Эти глаза наполняли его кошмары. И под этими взорами он желал лишь раздавить их, как гусениц под каблуком.
– Государь?
Бледная фигура встала за его плечом, когда Гарнелис уже возвращался в Цитадель подземным ходом – в одиночестве. Лафеом.
– Государь, вы в тревоге.
– Всегда ты все знаешь, – прошептал царь, тронутый. – Собственные мои подданные идут на меня войной!
– Бояться нечего. Если дойдет до войны, я клянусь оказаться вам любую посильную помощь.
– Какую помощь? – Гарнелис требовательно глянул в улыбчивое, невыразительное личико архитектора. – Посредники не становятся ни на чью сторону.
– Посредники – нет. – Лафеом не отводил взгляда, улыбаясь своей зловещей, терпеливой улыбкой, и Гарнелис всматривался, покуда взор его не проник сквозь кожу, до черепа, и дальше – прямо в мозг! – Вам уже много месяцев ведомо, государь, – прошептал архитектор, – кто мы на самом деле.
Только теперь царь осознал, что позади Лафеома стоит еще одна фигура – тот посредник, которого Лафеом отправил когда-то в помощь войску. Гарнелис встречался с ним всего однажды, а имени так и не узнал – только странный титул, которым величал товарища архитектор, Дозволяющий. Но это не титул посредников…
Второй пришлец был выше ростом, но сильно горбился, точно стервятник. Если Лафеом был бледен, то Дозволяющий – потаен; все в нем было зеленоватым и серым, все пряталось в тени, и кожа была не полупрозрачной, но ясной, как стекло, и в студенистой плоти вились сосудики и плыли мутные пятна.
Странно – по раздельности они выглядели иначе. Просто неприметные, скромные чародеи, мудрые и скрытные. Но теперь, увидав их вместе, царь и узрел их иначе – словно двое пришлецов питали друг друга душной силою, кошмарным взаимным восторгом.
У Гарнелиса засосало под ложечкой, но чувство это, как и все прочие, оставалось далеким. Он знал , он всегда знал, и все же не могу признаться себе в этом.
– Мое настоящее имя – Жоаах, – проговорил архитектор. – Моего товарища зовут Гулжур. Это мы сообщаем в знак взаимного доверия и верности.
– Жоаах, – повторил Гарнелис, перекатывая на языке уродливые имена. – Гулжур.
– Вы всегда обходились с нами честно, государь. Наш вожак Аажот никогда не нарушал нашего договора. Бхадрадомен – не враги вам. Откуда, если мы уже двести и пятьдесят лет живем в мире, и вы все это время дозволяли нам жить по нашим обычаям?
– Это… верно, – пробормотал Гарнелис. Боль нарастала, отдавая в темя, лишая сил. – Аажот мудр. Мне ведомо, что вы не враги нам.
– Тогда для вас вполне приемлемо держать нас своими помощниками.
– Да, – прошептал царь.
« Я пригрел бхадрадоменов на своей груди , – билось у него в голове, – бхадрадоменов, и я знал, что делаю, но совесть не дозволяла мне сознаться даже перед собою, и я запутался в тенетах лжи …»
Жоаах шел ошую него, Гулжур – одесную. Гарнелис увидал, что между ними плывут нити липучего света, и сам он пойман в этой паутине, плывет, спутанный в сетях клейкой сияющей отравы, и та стягивалась все туже, туже. Черепа его спутников ухмылялись.
– Государь? – спросил Лафеом. – Вам дурно?
Боль давила на сердце. Царские одежды намокли от пота.
– Ничуть. Да, вы, без сомнения, вправе трудиться на меня. Однако может так статься, что не поймут другие, для кого наше соглашение слишком… преждевременно.
– Совершенно верно, государь, – вступил Гулжур, – и потому оно должно оставаться тайным. Но я клянусь вам, что в предстоящих битвах мы будем всецело на вашей стороне. Как наши гхелим обороняли ваши войска, так на поле битвы они обрушатся на ваших врагов, появляясь без предупрежденья и поражая ужасом. Передайте воеводе Граннену, что страхи его ложны. Победу ему всегда обеспечит незримая подмога.
Гарнелису казалось, что он рушится в бездну. В ушах выл черный ветер, близился конец света. И все же сквозь пелену ужаса пробивалось нечто похожее на душевный подъем.
– Да! – всхлипнул он, протягивая руки, чтобы уцепиться за что-нибудь, и встретил бескостные пальцы Жоааха и Гулжура. Их холодные руки поддержали его – помогли ему; спасли его. Телом и душою он предался в их руки, он доверился им – и взамен получит от них все, чего бы ни пожелал. Душные кошмары казались теперь весьма скромной платой.
Гарнелису казалось, что перед ним расстилается вся Авентурия, а он взирает на нее свысока, подобно всезнающему богу, покуда подданные его копошились, сражались, умирали внизу, торопливо и мелочно, подобно муравьям. Даже бхадрадомен казались ничтожны. Мир стряхивал их, как чешуйки отмершей кожи… Но царь, воздвигшийся на Башне вековым дозором, пребудет в темной славе до конца времен.
Спутники вели его сквозь тьму.
– До сих пор, – хрипел Гарнелис, – не осознавал я ни истинной цены вашей дружбы, ни опасностей, которые претерпели вы, дабы доказать искренность своих намерений. За поддержку вашу я благодарен вам от всего сердца! Пусть же сей миг ознаменует эпоху новой дружбы между моим родом и вашим. Все сходится. Царя Гарнелиса могут забыть, но Гарнелиса, строителя Великой башни, и впервые сковавшего бхадрадомен узами истинной дружбы…
– Такого Гарнелиса ожидает вечность, – прошептал Лафеом.
Кончился праздник Огнева Терна, подходила к концу весна, а Гелананфия с каждым днем тревожилась все сильней. Вестники от Маскета и других мятежников прекратили появляться; царевна послала юношу из своих – он пропал без следа. Судьба его тревожила ее безмерно. Что с ним – схвачен, или убит? Есть ли у нее на самом деле надежда выстоять перед обезумевшим дедом?
«Я в ответе за их жизни», подумала Гелананфия, наблюдая, как пробуждается лагерь. Ее последователи разжигали костры, готовили завтрак, холили коней; снабжение лагеря провизией само по себе превращалось в войну.
– Смогу ли я сдвинуть их с места? – вполголоса обратилась она к стоящему рядом Элдарету. – Не говоря уж о том, чтобы сковать из них войско?
– Будем надеяться, что до этого не дойдет, Гела.
– Такой надежды я и не питаю. А о худшем и вовсе стараюсь не думать.
Оба разом обернулись на стук копыт. Мириас, бывший в лесном дозоре, остановил коня в шаге от Гелананфии.
– Госпожа, сюда едут царские солдаты! – выдохнул он. – Тридцать конников! Через четверть часа будут здесь.
– Спасибо тебе. – Царевна обернулась к Элдарету. Ее охватило странное спокойствие, даже облегчение. – Это может оказаться началом конца. Помоги мне собрать всех.
Когда конники въехали по склону на вершину холма – сверкая намасленными кожаными кирасами и дорогими смарагдово-зелеными плащами, бряцая уздечками, – Гелананфия была готова. Они с Элдаретом вышли встречать незваных гостей. Рафроем стоял рядом, Зоря, Танфия и еще несколько доверенных помощников толпились за плечами. Оружия у них не было, но царевна предусмотрительно расставила пять десятков руфридовых лучников в подлеске и за стенами. Сафаендера с актерами спрятали в шалаше, на случай, если тех узнают. Остальные мятежники сбились плотной толпой в нескольких шагах позади.
Капюшон Гелананфия натянула как можно ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70