– Не верю.
– Веришь или нет, а о них лучше забыть.
– Прости. Мам?
– Да, милая?
– Ты никогда не подумывала покинуть Излучинку?
Эйния удивленно моргнула.
– Никогда. С какой стати? Я здесь родилась. Твои бабки и деды живут здесь… ну, трое из них. Здесь я полюбила твоего отца, здесь прожила жизнь. Что мне искать?
– Других мест. Новых людей. Иных идей.
– А, – отмахнулась Эйния, словно все это не привлекало ее совершенно, но взгляд, требовательно скользивший по лицу девушки, выдавал ложь.
– Мам, это для вас станет очень большим горем… если я уйду?
Долгая пауза.
– Не знаю. А ты вернешься? Знаю, ты об этом мечтаешь, Тан. Но я никогда не могла сообразить, почему. Все, кто любит тебя – здесь. Ты нужна земле. Конечно, ты не пленница, никто не станет тебя удерживать. Но я понятия не имею, что гонит тебя в путь.

Глава вторая.
Бейн

Конь уносил Гелананфию прочь из столицы, пока улочки Парионы еще спали.
С собой молодая женщина не взяла почти ничего – разве только кошель, набитый рудами и драгоценными камнями. И никаких царских одежд – обычный буро-зеленый охотничий костюм. Конь тоже не мог привлечь лишних взглядов – стройный торитский скакун чалой масти, неприглядный, но выносливый.
Гелананфия боялась. Не за себя – за отца, за любимого, за брата. И за всю Авентурию.
Город скрывался за горизонтом. Принцесса вспомнила о своем возлюбленном – они не виделись так давно. Со дня разрушения театра, которое он так старался предотвратить, ее милый не осмеливался более показываться в Парионе. Принцесса не знала даже, где он теперь.
Тракт посеребрили первые лучи рассвета. Скоро здесь станет людно. Гелананфия решительно дернула уздечку, сворачивая с дороги в холмы.
Уехать ей приказал отец. Тогда она впервые ощутила, в какой опасности находятся жизни ее близких. Те, кто спорил с царем, просто пропадали – или умирали, или бежали. Но масштаба бедствия она не представляла до той поры, пока ее возлюбленный отец не заговорил о том, чтобы самому покинуть Янтарную Цитадель. Отец ее остался там, пытаясь достучаться до царя… но надолго ли, Гелананфия не знала.
И теперь она покидала Париону – не ради спасения, но ради поисков ответа.
За время странствий по Девяти Царствам принцесса завела немало друзей. Но кто из них не выдаст ее царю, не пойдет против высшей воли? Да и в любом случае – не в ее натуре прятаться. Она должна знать правду.
На Гетласской гряде принцесса остановила коня, чтобы бросить на столицу прощальный взгляд. Сколько раз она замирала здесь, чтобы узреть ложащийся к ее ногам город, но никогда еще не была Париона так душераздирающе прекрасна. Восходящее солнце заливало расплавленным золотом луга, и реку, и три холма, на которых раскинулась столица – подножья их еще тонули в лиловых сумерках, но Янтарная Цитадель уже сияла огнем. В горле царевны встал ком. Так легко было представить себе театр, стоящий, как прежде, на месте, и город, нежащийся в этом безупречном сиянии… и царя, примирившегося с собой…
Кто-то следил за ней.
Гелананфия вздрогнула и оглянулась. По спине ее пробежал холодок. Ей показалось, что в отдалении, на заросшем холме, стоит кто-то, закутавшись с головой в балахон, и смотрит, смотрит знакомыми черными глазами. Но нет – то был обман зрения. Обычный пень.
Принцессу передернуло. Все же что-то там было. Словно предупреждение.
Решение созрело внезапно. Подав коню шенкелей, Гелананфия направила его вниз, в долину. Путь ее лежал на юг, через Параниос к океану.
К Змеиным островам.
Изомира и Линден рыбачили в миле вниз по реке Аоле от Излучинки. Верней сказать, они собирались рыбачить. И даже поймали четыре длиннющих бурых форели, прежде чем любострастие взяло верх над добрыми намерениями.
Теперь они лежали, нагие и сонные, нежась в медовом предвечернем тепле. Тростники и высокая трава скрывали их, а ива склонялась над ними зеленым пологом.
– Стоит нам остаться наедине, и одежда куда-то пропадает, – заметила Изомира.
– Жалуешься?
– Нет, – рассмеялась девушка. – Покуда Танфия или Руфрид не подглядывают.
Линдена повеление брата попросту вгоняло в краску.
– Не знаю, почему Руфе так себя ведет. Даже отец на него порой смотрит косо.
– Ну и богиня с ним, – отмахнулась Имми. – От меня не убудет. А ты не обращай внимания на мою сестру.
– Пора бы нам обручиться. Тогда и смеяться не будут.
– Рано нам с тобой, Лин. Нам жить негде будет.
– У отца дом стоит полупустой. Он нас с радостью примет. Даже улыбнуться может невзначай. Да ну, Имми, ты же знаешь – мы всегда будем вместе. Так чего ждать?
– А куда торопиться? – улыбнулась она, шутливо покусывая его за плечо.
– Ты что, сомневаешься? Я тебя люблю больше жизни.
– А я – тебя, ты же знаешь. – Девушка положила голову Линдену на плечо; янтарные волосы расплескались по его груди, и он погладил послушные кудри. Пять дней прошло с тех пор, как Имми рассказала о своем кошмаре, а он все еще беспокоился за нее.
– Так в чем дело? – тихо спросил он. – Опять дурные сны?
– Не совсем…
– Расскажи. Нечего друг от друга таиться.
Вздох Имми окатил его плечо теплом.
– Сны вроде бы ни о чем. Просто картинки – лес там, или горная вершина, или комната в доме. Но в них что-то… неправильное. Словно все замерзло и застыло, даже время.
Эти слова почему-то показались ему жуткими.
– Да что тебе такие страсти снятся?
– Не знаю. Сколько себя помню, стоит мне напугаться, как я вижу во сне кошмары. За мной гоняются волки и дра’аки, элиры и оборотни. Когда дедушка Лан ушел из деревни, я и про него видела кошмары, хотя он всегда был ко мне добр, и научил меня резать камень. Я, наверное, одна его и любила. И все равно – кошмары.
– Потому что тебя расстроил его уход.
– Да. Но в нынешних снах что-то другое. Я, кажется, понимаю, что, да объяснить не могу!
– Попробуй, Имми. Я, может, не такой умный, как твоя сестрица, но уж и не совсем бестолковый.
– Я знаю, глупышок! – улыбнулась девушка. – Ладно, попробую. Ты знаешь, что такое заурома?
– Примерно. Хельвис говорит, что это завет между правителем и землей. Когда царь или царица садятся на престол, они клянутся защищать Авентурию, править справедливо и оборонять нас от… ну, от врагов. Так что заурома – это обещание, и в то же время больше того – что-то сущее, ну, как ветер – его не видно, но он есть. Вот этого я никак не могу понять.
– А я могу, – ответила Изомира. – Я чувствую. Разве ты не можешь?
– Нет, наверное…
Как ни любил Линден Изомиру, порой рядом с ней он себя ощущал полным придурком.
– Можешь-можешь! Когда мы празднуем Середину Лета, или Поврот, или день Брейиды. Когда гуляем в поле. Когда любимся. Это радость, и довольство, и красота, и все на своем месте.
Уголки губ Линдена сами собой поползли вверх.
– Да-а…
– А мои сны – это как если бы заурома была нарушена. Все холодно. Мертво. Бессмысленно…
Линден напрягся, приобнимая ее.
– Имми, что за ужас. Зачем ты все время думаешь об этом?
– Если б я знала! Мне тоже не нравится. Я тебе все еще нужна?
– Боги, – выдохнул юноша, прижимая к себе гибкое жаркое тело. – Больше, чем весь белый свет. Я хочу защищать тебя, чтобы ты забыла про все свои страхи и была счастлива. Смотри, как все вокруг ясно и живо!
И он поцеловал ее. В поле у деревни заржала лошадь – старый отцов одр, единственный конь в Излучинке. И вдруг ему ответила друга лошадь, и еще одна, неожиданно громко и близко.
От неожиданности Линден и Изомира разом сели. Сквозь полог ивовых ветвей видно было, как по дороге из Хаверейна движутся колонной восемь всадников. Дорога эта проходила через гряду невысоких холмов и тянулась вдоль реки по левому берегу, покуда не заканчивалась в Излучинке.
А гнедые кони – таких коней в округе отродясь не видывали: рослые, сильные, ухоженные, шкуры блестят, и развеваются гривы. Шестеро всадников носили темно-зеленые мундиры, а поверх них – кожаные кирасы, мечи на поясе и высокие сапоги. Все они – и мужчины, и женщины – заплетали волосы в одну длинную косу. Двое ехавших впереди были, очевидно, старше по званию. Один тоже носил мундир, но зеленый с лиловым, обильно расшитый серебром и золотом, и сапоги его блистали черной кожей, а над шляпой колыхались лазурные перья. Второй, вида сурового и надменного, был, если судить по синему костюму, чиновного звания.
Один из всадников в зеленом высоко держал знамя – на полотнище синего шелка червонным золотом сияли самоцвет в ветвях дерева и колесо о восьми спицах.
– Это царский герб! – выдохнул Линден, выглядывая из ветвей. От возбуждения он совсем позабыл о кошмарах Имми.
Девушка потянула его обратно.
– Не лезь, увидят!
– Нам лучше одеваться и бежать в деревню. Скорей! Я возьму рыбу и удочки. Никогда раньше не видел царских солдат. Интересно-то как!
– Но что им здесь надобно? – проговорила девушка.
Артрин, отец Руфрида и Линдена, выглядывал из среднего окна своей комнаты на втором этаже деревенского Дома Собраний. Поскольку другие дома в Излучинке не могли похвастаться вторым этажом, вид открывался превосходный. Сквозь крохотные стеклышки Артрин мог обозревать свои владения – сады, вьющиеся между домов тропки, бредущих по своим делам жителей, которых ему вменялось в обязанность защищать и поддерживать. От жары все, казалось, ползали, точно сонные мухи.
Артрин кивнул. Люди заслужили отдых. Тяжелая работа – быть излучинским управителем. Назначил его сюда хаверейнский совет двадцать пять лет назад; власти у него было мало, а ответственности – много. Помогать в скучной работе охотников находилось немного, и с тех пор, как двенадцать лет назад умерла мать его мальчиков, он тянул свой груз в одиночку. Если ноша станет непосильной, он может ее бросить, но чем ему заняться тогда? Место стало его жизнью, а бесконечный труд ради того, чтобы жизнь его соседей текла плавно и гладко, – второй натурой. А то, насколько иссушила его ответственность, сделав безучастным писарем, оставалось ему незаметным.
Солнце и дождь не значили для Артрина ничего, кроме изменчивых видов на урожай. В горах водились дикие звери; красоты в них он не видел. Река просто протекала рядом.
Ему было дело только до Линдена. Руфрид… Руфрид так подвел его, когда умерла мать мальчиков. Он не выразил никакой скорби. Вместо этого он озлобился, стал жесток и неуправляем. Это Линден помог отцу. Малышу было всего пять, но он разделил скорбь Артрина, и утешал отца так же, как тот утешал сына. Руфрид стал разочарованием, Линден – драгоценностью и самой большой надеждой.
Тем утром Артрину не сиделось на месте. Он презирал слухи. Само их существование подразумевало, что на свете есть вещи, которых он не знает и не может объяснить, вещи, ему не подвластные. И вот теперь, глядя из окна, он увидел колонну всадников, едущих по дороге со стороны Хаверейна.
Всадники въехали в деревню, на пару минут скрылись из виду за домами, потом показались снова, на краю сборного луга. Всего восемь, едут парами на гнедых конях. Шестеро в зеленом, их воевода в зеленом, лиловом и золотом, и чиновник в синем. И все вооружены, мечами и луками… На густо-синем знамени виднелся знакомый герб: драгоценность, дерево и восьмираздельное годовое колесо.
Люди царя Гарнелиса.
Артрина их появление и порадовало, и озадачило. Со времен разгрома бхадрадомен некогда многочисленная авентурийская армия съежилась почти до невидимости. Осталась едва лишь пара тысяч солдат – шествовать на парадах в больших городах, и учить ополченцев – на случай самого худшего . Но в эти мирные годы солдаты в зеленых мундирах служили скорее стражей, дружелюбной и едва ли военной. И даже при том в них редко возникала нужда. Артрину, к примеру, никогда не приходилось к ним обращаться. Излучинка управлялась с собственными делами. Так зачем они приехали?
По мере приближения вокруг солдат нарастал ореол зевак. Деревенские, по больше части дети, бежали за ними, любопытные и радостные. Артрин, как мог, приготовился к встрече – пригладил густую седую шевелюру, оправил серую хламиду и подтянул пояс.
По лестнице простучали шаги, и в комнату ворвался Линден. Изомира поспевала за ним.
– Отец!
– Знаю. Видел. Уже иду. Позови Мегдена и Колвина. И пусть Фрейна принесет пива, а кто-нибудь присмотрит за конями.
У тяжелых дверей Дома Собраний Артрин подождал, покуда всадники спешатся. Подошедший к нему человек был росл и пузат. Короткие черные волосы обрамляли раскормленное, грубое лицо с узкими глазками. Одежда поизмялась в пути. Золотая звезда с сапфиром на правом плече выдавала в нем чиновника высшего ранга – регистата, того, кто исполняет царские указы.
Артрину этот человек был знаком. Когда-то они вместе служили в хаверейнском совете. Староста стиснул челюсти.
– Бейн.
– Артрин, старина!
Старые знакомцы встретились на пороге, ухмыляясь и с излишней сердечностью похлопывая друг друга по плечам.
– Редкая часть – видеть тебя здесь, – сказал Артрин. – Все, кто верен царю, должны жить в мире. Так что привело тебя сюда?
– О, по государственным делам, – отмахнулся Бейн. – Хотя, надо сказать, не вполне обычным. Это великая, огромная честь. Я здесь по указу самого царя.
– Ты из самой Янтарной Цитадели? – Артрин был потрясен. На его памяти лишь один или два человека осмеливались заявить, что одолели долгий, далекий путь.
Бейн прокашлялся.
– Не совсем. Всего лишь из Скальда. Но я – регистат, и действую и по поручению князя Сеферетского, и – как в данном случае – по личному указанию царя.
Фраза эта сочетала в себе слои лжи и угрозы. Всем было известно, что князья Сеферетские не имели никакой реальной власти. О, перед ними преклонялись, и важнейшие решения требовали их одобрения, но реально уделом правил не Луин Сефер, родовое гнездо князей, а умеренно скудоумный Скальдский совет. Но царь… это было совсем другое дело.
Артрин коротко поклонился, стараясь не выказать ни зависти, ни насмешки. Но, проводя Бейна по лестнице в свою рабочую комнату, он с трудом сдерживал тошноту. Он же ничуть не способнее меня, думал староста, так почему он поднялся так высоко, когда я очутился в Излучинке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70