Танфия свернулась в комочек на сырой земле.
– Тан!
Руфрид тряхнул ее за плечо.
– Они ушли! – крикнул он. – Что ты сделала?
Девушка подняла голову, и разом вскочила на ноги, увидев рядом труп бхадрадомена. Тело казалось маленьким, иссохшим. Рот его застыл открытым в последнем вопле. Остальные клочками тумана скрывались в мглистом мертвом лесу. Крики их стихали.
– Дело в этом, – ответила Танфия, показывая нож. Блеск клинка начинал меркнуть. – Нож пробил его, как мыльный пузырь.
Линден боролся с конями, не давая им умчаться вслед за прочими. Они с Руфридом бросились ему на помощь.
Двое людей Бейна лежали мертвы – Крес и еще один. Земля вокруг них уже вскипала насекомышами. Танфия в омерзении отвернулась.
В нескольких шагах лежал сам Бейн. Остекленевшие глаза смотрели в небо, в груди зияла кровавая рана. Пухлое его лицо искажала последняя гримаса бессильной злобы.
– Вот теперь он точно мертв, – выдохнул Руфрид, принимая от Линдена вожжи Ястребка. – Вы двое в порядке?
– Я – да, – ответил Линден, хотя по его виду можно было предположить скорей обратное. – Как только бхадрадомен ушли, полегчало.
– Когда меня перестанет трясти, я сама скажу, – сообщила Танфия. Во рту у нее так пересохло, что она едва могла сглотнуть.
Руфрид подобрал поводья и запрыгнул в седло.
– Уносим отсюда ноги, – скомандовал он.
К закату они выбрались из Ардакрии и выехали на широкий луг. Весь день они скакали без отдыха, и только когда деревья остались позади, ужас отпустил путников, и они немного пришли в себя.
Утром, выспавшись и поев, путники почувствовали себя родившимися заново. Воздух был сладок, небо – ясно, трава – мягка. И при дневном свете они смогли обсудить случившееся.
– Жаль, нельзя вернуться и посмотреть, что стало с Зыркой, – вздохнула Танфия. – Я хочу быть уверена, что он не страдал.
– Ну, из-за какой-то псины мы возвращаться не станем! – отрубил Руфрид.
– Он не «какая-то псина»! – вспыхнула Танфия. – Он был нам как родич, и он лучший друг моего отца! Отец мне доверил за ним приглядывать, а я что натворила?
– Прости, Тан. Я не хотел тебя обидеть. Но вернуться мы не можем.
– Знаю! – огрызнулась девушка. – Все равно на душе тошно.
– Зырка мою работу делал, – несчастным голосом выговорил Линден. – Нас охранял.
– Не кори себя так, – посоветовала Танфия. – Даже если б ты не заснул, с бейновой оравой тебе было не справиться. Вчера ты испугался, но твой страх всех нас спас.
– Не только, – вставил Руфрид. – Лин, что на тебя нашло? Тебя как подменили. Ты заорал, что эти ребята – не люди, и я вдруг увидел, о чем ты – хотя я б и без этого обошелся, спасибо. Это было ужасно.
– Мне тоже, знаешь, невесело было, – ответил Линден. – Я ничего поделать не мог.
– Если б не ты, – заметила Танфия, – мы бы уже сидели в скальдской тюрьме.
– А если б не твой нож…
– Странно, – произнесла девушка. – Этот дурацкий ножичек, которым и масла не намажешь, вдруг рубит веревки и заставляет бх… лейхолмцев разбегаться с воплями. Ты все еще убежден, что я нашла его случайно, Руфе?
Юноша пожал плечами.
– Да что в тебе такого особенного, что ты получаешь такие подарки?
– Считаешь, что во мне ничего особенного?
Руфрид застонал.
– Да я не об этом! Я только спросил… ну, неважно.
– Теперь мы знаем, – проронил Линден. – Твари, которые напали на нас в Излучинке и убили Эвайна, принадлежат бхадрадомен. Царь… использует бхадрадомен против своего народа.
– Нет, – прошептал Руфрид. – Я не верю, что все так плохо.
– Даже если так – Бейн не знал, – добавила Танфия. – Это у него на лице написано было! Когда он понял, то чуть со страху не умер! Он называл эту тварь «господин посредник». Но посредники – люди, и не становятся ни на чью сторону, а только судят, честно и мудро. Они люди . Бессмыслица какая-то.
– Будь я проклят, если понимаю, что творится в мире, – заметил Руфрид.
– А если царь не знает, с кем имеет дело? Его надо предупредить!
Руфрид тяжело вздохнул.
– Ох, Танфия. И кто мы такие, чтобы царь нас слушал? Если он имеет что-то общее с бхадрадомен, он об этом знает, уж поверь. А чтобы нам понять, что им движет – это без толку.
– А я не могу опустить руки! – ответила Танфия и, промедлив миг, добавила: – Только давай не будем называть их по имени. Вдруг накликаем.
Ради разнообразия Руфрид не стал над ней насмехаться. Его самого передернуло.
Гулжур вглядывался в маслянистую поверхность кровавика, но сосредоточение давалось ему с трудом. Он был один в чаще, сгорбившись над камнем. Гнев в нем смешивался с чувством триумфа. И расчетом.
Ему пришлось убить Бейна. Разбежавшиеся солдаты не в счет – их россказням никто не поверит. Но Бейн знал .
Будь проклят мальчишка, тот, что сорвал пелену обмана. Всегда найдется человечишко, которому не отвести глаз. И будь проклята Предком девчонка, владевшая древним оружием, которого Дозволяющий надеялся никогда боле не видеть. Она убила одного из соплеменников Ру. Но куда хуже был страх, порожденный трепещущим аэр-роф , прорастающий из родовой памяти древнего ужаса. Даже сам Гулжур опасался этого клинка, и не осмелился последовать за беглецами, чтобы отмстить. Позже, когда девчонка осмелеет…
– Дозволяющий?
Вокруг него сплелась равнина. Жоаах уже поджидал его.
– Способствующий.
– Я едва вижу тебя. Здоров ли ты?
– Утомлен, друг мой. Я только что усвоил отрезвляющий и весьма полезный урок.
– И какой же?
– О вреде самоуверенности, – ответил Гулжур. – О пользе уроков прошлого. Не все оружие, сгубившее нас, уничтожено, и не все человеки слепы.
– Что случилось? – озабоченно спросил Жоаах.
– Я все расскажу позже. Мне о многом надо поразмыслить. Но не тревожься – в общем плане это лишь незначительная погрешность. Мои дела здесь окончены; я возвращаюсь в твои края.
Путники покинули Сеферет и вступили в землю Дейрландскую. Первый участок их пути – долина Эльфет – оказался легок: по здешним луговым просторам кони могли часами скакать, не встречая преград. Попадались на пути и чистые ключи, и рощи, где можно было собирать осенние плоды и охотиться на кроликов и птиц. Кони не переставали удивлять своих седоков – спорые, послушные, стойкие и крепко стоящие на ногах. Мечта достичь Парионы казалась все более исполнимой.
По мере того, как путники заходили в глубь Дейрланда, земля становилась все суровей. Пропали поля – лишь окаймленные скалами, заросшие жесткой травой чаши разрывали дикую седую чащу. Танфию поразило, насколько редко населен этот край – куда реже, чем покинутый Сеферет. Одиночество давило ее. В сумерках ей мерещились тени за плечом, и слышались голоса, но обернувшись, она не видела никого.
Часто вспоминала она о своем разговоре с госпожой Амитрией. Образ старухи, поющей Песнь творения, и синяя ночь за ее плечами, не ли у девушки из головы… и все, о чем говорили они, боги, и предания, и дальние края, обретало в мозгу Танфии свои обличья и краски. Думая о Сеферете, она красила его черным и синим Луин Сефера, и костяной белизной его стен. Если так, то цветами Дейрланда были серый цвет тумана, тускло-зеленый – мокрых от росы лугов, и бурый – мертвого орляка.
– Мне кажется, что здесь не место Брейиде и Антару, – заметила девушка как-то вечером, когда начали сгущаться сумерки.
– Странные тебе мысли в голову приходят, – буркнул Руфрид, но вполголоса, будто не желая нарушать лесной тишины.
Деревья росли редко, так что стройные стволы ясеней не застили путникам взора; и вдалеке через лес проходил строй охотников, ряд синих теней в тумане. Одни, пешие, несли копья, другие ехали на низеньких жилистых коньках. И мужчины, и женщины были одеты в оленьи шкуры, и волосы их были распущены. Танфия и ее спутники остановились радом. Дейрландцы походили на привидения, на охотников из далекого прошлого, допрежь именования земель. Они двигались с томительной неспешностью, как в воде, и туман окутывал их, подобно жидкому голубому свету.
Что-то проломилось через кустарник, вырвав Танфию из забытья. Добыча охотничьего отряда появилась перед ней, словно из-под земли – могучий олень, чьи развесистые рога касались небес. Кони шарахнулись в испуге; олень замер на миг, тяжело вздымая темные бока. Взгляд его черных глаз, испуганный, и все ж многознающий встретился со взглядом Танфии, и в этот краткий миг девушка поняла, что это не просто лесной зверь, но дейрландский Бог-Олень, изначальная ипостась Антара – нет, самого Анута – охотник и жертва в едином, великолепном теле.
А рядом стояла белая оленуха с глазами черными, как Нут.
Потом олень и оленуха метнулись в лес, и дейрландцы устремились за ними. Охотники промчались в сотне шагов от места, где стояли путники, и все ж не повернули к ним головы; лишь тихо пролетели мимо, разметав по ветру накидки из оленьих шкур.
– Они их не настигнут, – прошептал Линден.
– Нет, – согласилась Танфия.
– Не в этот раз, – подтвердил Руфрид.
Глаза его сияли возбуждением и священным трепетом, руки стискивали поводья, будто юноша мечтал сам оказаться среди охотников. Путники смотрели, пока призрачные охотники не скрылись во мгле, а потом двинулись дальше, и никогда не вспоминали этой встречи. Никакие слова не могли бы объяснить, как вечерние сумерки обратили обычную охоту в древний, несказанный обряд.
А пару дней спустя, когда путешественники выехали в обширные Менрофские степи, с севера на них обрушилась буря, залив дождем и засыпав градом. Кони перешли на шаг, опустив головы и прижав уши; гривы свисали, как связки мокрых шнурков. Единственными укрытиями по ночам могли служить редкие кусты, и невозможно было разжечь костра. Путники дремали, как могли, завернувшись в непромокаемые плащи, но сырость проникала повсюду. Танфия начала привыкать к холоду и неуютству, к постоянному запаху прелой одежды и мокрого конского волоса. До ближайшего города пришлось бы делать изрядный крюк к югу, а потому, не желая снова попасться солдатам, путешественники продвигались вперед.
Хотя прежней враждебности между Танфией и Руфридом уже не было, сохранять доброе расположение духа в такую погоду было нелегко. Измученные бурей и сдерживаемые присутствием Линдена, они не любились с того дня, как покинули замок. Одного этого хватало, чтобы привести обоих в исступление, хотя к концу дня у обоих едва хватало сил, чтобы уснуть.
Непрерывно дул холодный ветер, и неслись по небу черные тучи. Чем ближе путники подходили к Саванным горам, тем суровей становилась погода, будто зима была не временем, но местом, куда они, лишившись рассудка, стремились.
За степью лежали невысокие холмы, поросшие травой и усеянные валунами. Здесь можно было найти хотя бы укрытие от дождя. Еще шесть дней путники шли вперед, и горы становились все ближе, вначале белой чертой на окоеме, потом – иззубренной стеной, постепенно превращающейся в неприступную преграду. Горные снега сияли белизной на фоне нависающих черных туч.
И наконец, горы нависли над путниками. Высочайший пик по левую руку – гора Иште – был увенчан облаками, западный склон его покрывал ледник, а южный терялся в холодной тени. Вокруг в молчаливом, недвижном величии громоздились вершины.
– Зайдем туда – возврата не будет, – предупредил Руфрид.
Путники карабкались по травянистому склону. Выше начиналась голая осыпь. Дождь прекратился, но в воздухе пахло снегом.
– Как-то они повыше, чем наши горы, – пробормотала Танфия.
– Да, а у кого хватало глупости идти зимой в горы? Умные люди сидели у камина, хлестали пиво и жаловались на холода.
Излучинка казалась так далеко. Танфия вспомнила прошлую Падубную ночь, когда все было хорошо. Словно в прошлой жизни это было. Так одиноко – быть вдали от семьи на Падубную ночь… а каково родителям без нее возжигать красные и золотые свечи, празднуя перерождение солнца?
– Мы успеем, – решила она. – Зима еще не наступила.
– На равнинах – нет. – Руфрид подобрал поводья и развернул коня, опершись на луку одной рукой. – Слушайте, мы сделали все, что смогли. Но бурю нам не одолеть. Честно говоря, я бы предложил свернуть на юг, найти деревню поприютней, и переждать там до весны.
– Нет! – отчаянно крикнул Линден. – И потерять столько времени?! Это безумие!
– А через горы зимой идти – умно? Тан, что скажешь?
– Что ты прав, но идти все же надо. Буря может бушевать неделями. Если мы не рискнем, мы потеряем уйму времени. Ну же, Руфе, ты и сам знаешь, что идти надо.
– И откуда я знал, что вы оба это скажете? – обреченно вздохнул Руфрид. – Ладно. Высоко в горы нам ползти вовсе не обязательно. Если верить карте, у подножия горы Иште проходит Менрофский перевал. Дней за пять одолеем.
– Тогда чего же мы ждем? – спросил Линден.
Зимородок мотнул головой и фыркнул. И Танфия увидела, как первая снежинка падает с неба на гриву Зарянки. Она лежала там целое мгновение, прежде чем растаять: размером с ноготь на ее мизинце, совершенный шестиугольный хрусталик.
К тому времени, когда снег повалил стеной, путники слишком глубоко зашли в горы, чтобы поворачивать назад. Они видели, как сгущаются черные, набрякшие ледяной тягостью тучи, но лишь понукали коней, надеясь найти пристанище, прежде чем разразится буря. Путь их шел через седловину меж двух пиков, но склон оказался куда круче, чем виделось им снизу. Тропа вилась меж раскатившихся валунов и менгиров, будто расставленных здесь давно сгинувшим народом.
Кони шли мерным шагом, но погода тревожила и их – они фыркали на снежинки, мотали головами.
– Это ненадолго, – уверил их Линден.
– Надеюсь, – полушутливо ответил Руфрид. – Я уже ног не чувствую.
Скулы Танфии ныли от мороза. Пальцы застыли, даже в подаренных Амитрией теплых перчатках. Снег падал беззвучно и непрестанно, засыпая голые камни, нарастая слоями, покуда каждый валун не напялил высокую белую шапку, покрывая тропу вначале по щетку, потом – по бабки.
Задул ветер, накидывая на сугробы паутинно-тонкий слой за слоем. Кони тревожно гарцевали, отворачивались от жестоких ледяных порывов.
– Надо остановиться, – выдавил, наконец, Руфрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70