Десятеро из них приведут нам наших верблюдов и принесут наше имущество. Сразу после того, как мы все это проделаем, вы отправитесь в путь на юг, а мы повернем на север. Согласен? До сих пор я сосчитал только до пяти. Теперь буду продолжать.
Я прижал посильней нож к груди шейха.
— Убери нож! Я сделаю все, что скажешь.
— Я уберу нож только тогда, когда увижу, что все мои условия выполнены.
Большинство таргов столпились вокруг вьючных верблюдов. Один из них побежал к нам и закричал издалека:
— Где шейх? Тут...
Он прервался на середине предложения и остановился в испуге, так как по моему знаку круг расступился, и он увидел на песке своего шейха, связанного, на котором я сидел верхом, держа в руке нож.
— Аллах керим! — восликнул он.— Вы развязаны, а там лежит...
— Ваш шейх, как видишь,— перебил я его.— Если хочешь спасти жизнь своему шейху и вам всем, подойди сюда и послушай, что он тебе скажет.
Он подошел к нам, и это было непередаваемое зрелище, когда один, бледный от ярости, отдает распоряжения, а другой, столь же раскаленный добела от злости, эти распоряжения принимает и уходит, чтобы исполнить их.
Мы видели, как тарги сгрудились и громко начали советоваться. Потом десятеро из них пришли к нам с верблюдами и с оставшимся имуществом, а все остальные отошли на условленные тысячу шагов.
— Условия выполнены,— сказал шейх.— Теперь посмотрим, умеешь ли держать слово. Выпусти меня!
— Слово и дело мужчины. Я слышал, что у таргов есть такая поговорка. Хотя некоторые из них не заботятся о своей чести, как заботились их деды. Беги и поживее исчезни с моих глаз!
— Я должен еще остаться здесь, потому что мой сын потерялся.
— Так смотри побыстрее, потому что мы отсюда не двинемся, пока не убедимся, что вы ушли на самом деле.
Я развязал его. Он поднялся, пошел, но через несколько шагов остановился, поднял правую руку словно для присяги и произнес голосом, полным ненависти:
— Ты меня покорил. Беги с этой земли, гяур. Потому что если мы с тобой еще раз встретимся, это будет твоя смерть.
Тарги его встретили, очевидно, упреками. Потом они рассеялись по местности, чтобы искать ребенка. Мы все радовались благополучному исходу нашего приключения и наблюдали, как тарги напрасно ищут маленького Халобу. Я рад был бы им помочь, поскольку сказанное мальчиком «Энта тайиб» до сих пор звучало у меня в ушах, но я не решился вмешиваться в дела этих возбужденных мужчин. Наконец они, очевидно, нашли следы, потому что побежали к верблюдам, а потом во весь опор помчались по этим следам.
Мы ожидали с полчаса, а когда они так и не вернулись, решили, что тарги больше не придут, и стали готовиться в дорогу. Я как раз готовился сесть на верблюда, когда Камил показал на юг и закричал:
— Погоди, сиди! Вон там наездники!
Он был прав. Мы увидели восьмерых или десятерых всадников, направлявшихся к нам. Это были наши тарги с шейхом во главе. Чего они хотели? Это была новая ловушка? Я взял в руки ружье, чтобы они ясно поняли, что мы не подпустим их.
— Не стреляй! Мир! Мир! — кричал шейх.
Сопровождавшие его остановились, а он ехал дальше.
Я опустил ствол штуцера. За пятнадцать шагов от нас он остановил верблюда и сказал:
— Сиди, я не пришел к тебе, как враг, но как проситель.
Только ты в состоянии помочь нам!
Он подъехал поближе, но оставался в седле. На лице его был страх, он тяжело дышал. Мне было любопытно, чего же он хочет.
— Сядь на верблюда и поедем со мной! — позвал он меня.— Не знаю, что и делать. Только ты можешь спасти моего Халобу!
— Что с ним? Что случилось?
— Буря занесла его в Рамл эль халак.
— И я его должен спасти?
— Не спасешь ты, не спасет уже никто.
Не ловушка ли это? Нет, смертельный страх, отразившийся на его лице, не мог солгать. Я не колебался, сел на верблюда. «Энта тайиб»,— слышал я мальчишеский голос, когда мы во весь опор мчались к губительным пескам. Скалы расступились. У их подножий собрались тарги. Их верблюды лежали на песке и поворачивали к нам головы. С первого взгляда я оценил ситуацию.
Я был на берегу огромной скальной сковороды диаметром около двух километров. Глубину я не мог угадать, но она должна быть значительной, судя по почти вертикальным стенам на краю. Чем эта сковорода, собственно, была наполнена, нельзя было определить. Казалось, что ее заполняет мокрый, мелкий, легкий песок, на поверхности которого не удержится никакой тяжелый предмет. Эта гигантская чаша с самого начала содержала только воду или еще какую-то жидкость. А потом ветер нанес сюда песок пустыни. Тяжелая нижняя часть стены из песка, которую мы встретили в полдень, была задержана скалами, а в озеро упала только мельчайшая пыль, рассеянная в воздухе, и она не опускалась на дно, так как была легче воды. Вот так я представлял себе возникновение этого песчаного моря и, вероятно, не слишком ошибался.
Не менее чем в двадцати пяти метрах от берега лежал в этом погибельном море тахтаруван. Тонкая ткань и длинные шесты предохраняли его от погружения. А на нем сидел Халоба. Он был достаточно умным, чтобы не двигаться, но беспрерывно звал на помощь. Едва увидев меня, он, плача, стал просить:
— Та ал, та ал, йа сиди! Халисни мин ил маут, нагдаа, нагдаа! Приди, приди, сиди! Спаси меня от смерти! Помоги, помоги!
— Приду! — ответил я.— Только сиди спокойно, а то не вернешься!
Тарги молчали. Они глядели на меня мрачно, но без ненависти, скорее с надеждой. При моих словах шейх взял меня за руки.
— Ты в самом деле хочешь идти к нему? Думаешь, что его можно спасти?
— Я попробую это сделать. Либо спасу мальчика, либо погибну вместе с ним.
— Ты достойный человек. Но как ты хочешь это сделать, сиди?
— Мы сделаем келек, плот.
— Келек? Из чего?
— Он должен быть легким, широким и длинным. Остов будет из палаточных шестов, а на них мы прикрепим палаточную ткань. Но сначала надо выяснить, насколько глубок песок и как он держит.
Я взял шест от палатки и осторожно подошел к краю песчаного озера. Мне не удалось точно определить, где начинается гибельный песок, поскольку он вроде бы ничем не отличался от остального песка, а значит, каждый шаг мог стать роковым. Скоро я почувствовал, что почва колеблется у меня под ногами. Я встал на колени и воткнул шест в песчаную кашу. И не достал до дна. Тарги связали несколько канатов, а на конец прикрепили камень. Я отпустил его в песок. Шнур был самое малое метров двадцать длины, он весь распустился, но камень не лег на дно. Песчаное озеро было глубоким с самого начала. Мне было не по себе при мысли, что плот не выдержит, и эта песчаная каша безжалостно сомкнется надо мной.
Мы принялись за изготовление плота. Я должен был сначала придумать наилучшую конструкцию этого транспортного средства, так же, как и удобного весла. Наконец я сделал что-то вроде жерди, к которой под прямым углом был прикреплен полотняный прямоугольник. Весло было нужно только на пути туда, а обратно тарги должны были подтянуть нас на канате.
Изготовление плота продолжалось довольно долго, и мы должны были постоянно ободрять мальчика, чтобы он не утратил терпения и смелости. Наконец мы были готовы. Предстояло самое тяжелое: погрузиться. Полотняный плот был, естественно, очень гибкий и прогибался, «захлопывался» со всех сторон. Взобраться на него было делом более чем рискованным. Я должен был влезать на плот на животе. Потом тарги оттолкнули плот шестами от берега, и я взялся за весла. Дело двигалось. Но двадцать пять метров!
На воде это было бы мелочью, но на поверхности песчаной каши процесс передвижения затянулся на полчаса. Мне часто случалось быть в опасности, но никогда у меня не было такого ощущения, как тогда. От чавканья, плеска, бульканья, хлюпанья этой вязкой массы у меня волосы дыбом вставали. Тарги, затаив дыхание, следили за моим продвижением, а когда мое транспортное средство один раз чуть не перевернулось, в их крике я услышал неподдельное отчаяние.
Наконец я настолько приблизился к тахтарувану, что коснулся его.
— Спаси меня, сиди! — кричал мальчик.
— Не бойся! — успокоил я его.— Оставайся неподвижным, чтобы не терять равновесия, а я уж постараюсь тебя доставить в целости к отцу. Если же тахтаруван закачается, сразу наклоняйся туда, куда я тебе велю.
Я привязал тонкую веревку, одним концом к передней раме плота, на другом же конце сделал петлю, которую набросил потом на нижнюю перегородку тахтарувана. Петля зацепилась с первой попытки.
— Тяните, но очень медленно! — крикнул я, обращаясь к берегу.
Канат натянулся, мой плот стал пятиться и потащил за собой тахтаруван. Носилки хотя и были достаточно легкими для того, чтобы не утонуть, но оказались совсем неподходящими для использования в качестве салазок. Они колебались и раскачивались, и наверняка перевернулись бы, если бы у меня не оказались припасенными еще два шнура с петлями. Я накинул их на каждый конец верхней перекладины по одной, сразу же подтянул оба шнура, устранив тем самым опасное раскачивание. И еще, на счастье, Халоба мои приказания наклониться туда или сюда выполнял ловко и по-умному. И тем не менее обратный путь длился намного дольше. Нам понадобились полные три четверти часа, чтобы достичь берега. Отец подхватил мальчика и прижал его к сердцу. Тарги ликовали.
Потом шейх подошел ко мне, обнял и расцеловал.
— Сиди, мы виноваты перед тобой. Скажи, чем мы это можем исправить. Пожелай от меня мою лучшую кобылу, десять моих лучших верблюдов, пожелай, что захочешь, я все тебе дам!
Предложить мне свою лучшую кобылу, это вообще-то было великолепным выражением благодарности. Все ожидали, чего же я пожелаю.
— Я и в самом деле хочу тебя попросить об одной вещи,— ответил я,— и это вещь немалая.
— Говори!
— Не презирай в следующий раз чужеземца только за то, что он чужеземец. Хороший человек будет тебе братом, даже если он и не из твоего племени. А злой предатель останется злым и предателем, хотя он и родился в твоей палатке. В следующий раз суди людей по поступкам, и пусть у тебя будет одно слово для всех, будь это тарги, арабы или франки. Тогда ты будешь по-настоящему великим шейхом.
Он долго в молчании смотрел на меня, потом подал мне руку.
— Твои слова подобны прозрачным жемчужинам, я сберегу их в сердце. Хочешь ли ты быть моим братом, человеком, почитаемым людьми моего племени, и желанным гостем в наших хижинах и шатрах?
— Да.
— Тогда уедем из этого гибельного места и возвратимся к купцу Абраму. Разобьем там лагерь и заключим дружбу по закону пустыни. Ты спас моего сына. Твой друг будет моим другом, а твой враг — моим врагом. Мое сердце принадлежит тебе, а ты дай мне свое. И пусть между нами воцарится любовь.
НАЗВА
АБУ ЗАУБА
Мы преодолели добрых сто миль и были уже в половине дня пути от Бахр аль-Абйада, правого рукава Нила. Когда я говорю «мы», то имею в виду помимо себя своего маленького, мужественного, добросердечного и губастого слугу хаджи Халефа Омара и эбеново черного негра из племени фори по имени Марраба. Марраба дал обет, что он самостоятельно проделает путь в Мекку, и присоединился к нам, так как считал, что с нами он будет в безопасности — его не похитят охотники за рабами. Для нас же он был полезным спутником, так как отлично знал этот край и мог довести нас до Нила кратчайшим путем. Всю его одежду составляла хлопчатобумажная рубаха, а оружием являлся ржавый нож и еще более ржавое копье, которое при первом употреблении должно было сломаться. Халеф и я ехали на молодых статных фидасских жеребцах, негру мы одолжили вьючную лошадь, поскольку сами возвращались без поклажи.
Утром мы видели далеко справа безводный Нидд эн Нил, и, таким образом, я считал, что Бахр аль-Абйада мы достигнем где-то между островом Абу Нималь и м и ш р о й Омм Ишран. Местность здесь была плоской, словно блюдо, пора дождей была далеко, и все высохло до крайней степени. Солнце горело, как горн, и в полуденный зной просто невозможно было ехать дальше. Мы слезли с лошадей, расположились на земле, и каждый достал горсть фиников, единственную пищу, остававшуюся у нас. Мы молча жевали, и тут Халеф указал на восток.
— Сиди, видишь эту белую точку на горизонте? Вроде бы это всадник?
Я повернулся и встал, чтобы лучше видеть.
— Ты прав. И направляется он к нам. Его белый бурнус сияет на солнце, и он все ближе и ближе.
— О аллах! А что, если он нападет? — воскликнул Марраба, выпучив глаза.
— Ускут, йа джабан! Замолчи, страшилище! — возмутился Халеф.— Как будто он один осмелится напасть на троих! Да если бы их было двадцать или пятьдесят, мы бы все равно не испугались. Я и мой хозяин победили льва и черного барса, мы ловили слонов и бегемотов. Покуда ты с нами, никто тебя не обидит.
В это время незнакомый всадник появился в пределах хорошей видимости. Он смотрел на нас и, очевидно, размышлял, стоит ли к нам приближаться, или нет. Потом все же решился и направил коня поближе к нам. Он искоса взглянул на нас и повелительным тоном спросил:
— Кто такие?
Я не пошевелился, Халеф также молчал.
— Кто вы такие? — спросил бедуин еще резче, чем в первый раз.
Маленький хаджи Халеф Омар поднялся, вынул свой нож и сказал: Сойди с коня, возьми свой нож и защищайся! Тогда увидишь, кто я такой! Слезай, мы тебя научим приличиям! Вежливый сначала поздоровается, поест и попьет, только потом спрашивает.
— На это у меня нет времени,— проворчал незнакомец.— Я вождь племени баггара. Вы находитесь на нашей земле, поэтому я имею право знать, кто вы такие.
— Ты это узнаешь, потому что сказал нам, кто ты сам такой. Вот этот человек рядом со мной идет из Дач-фача и направляется он в Мекку к гробу пророка. Вот этот высокий господин — не кто иной, как всемирно известный и непобедимый эмир хаджи Кара бен Немси. И я — ты знаешь, кто я такой?
— Нет.
— Открой уши и слушай. Мое имя звучит как хаджи Халеф Омар ибн хаджи абу аль Аббас ибн хаджи Дауд аль Госара! А у тебя такое же длинное и красивое имя?
Надо знать, что бедуины имеют привычку присоединять к своему имени имена предков. Кто этого сделать не может, поскольку своих предков не знает, относится к категории презираемых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30