Проклятая! И она избежала смерти! Моя первая пуля предназначается ей, а не убийце моего сына. Клянусь бородой...
— Не клянись! — остановил беснующего хозяин дома.— Твоя жена не сидит дома.
— А где же она?
— Она бросилась за похитителями, словно львица, у которой забрали детеныша.
— Тогда ее тоже убили. Хоть мне облегчили труд. Что мне с того, что она преследовала похитителей? Она должна была, словно львица, охранять своего ребенка. Я клянусь аллахом, бородой пророка, клянусь всеми калифами, что как только я до нее доберусь, я...
— Не клянись!
На этот раз говорил не хозяин. К ногам шейха упала женщина, сидевшая до того в соседней каморке.
В своем страхе и отчаянии мать искала помощи у соседа и случайно встретила мужа, который теперь свою дикую боль от утраты сына выместил на ней.
Он свалил ее на землю, таскал ее по полу, пинал ногами и уже хватался за ружье, угрожая ее застрелить, когда друзья схватили его за руки и вырвали оружие. Тогда шейх схватил жену за волосы, вышвырнул ее за дверь и прорычал в темноту ночи:
— Энти талика би таллата!
Что означает: ты — трижды отверженная и является предписанной законом формулой развода. С этой минуты она не была женой ему.
Несмотря на опасность, я обошел дом, чтобы увидеть несчастную. Я столкнулся с ней на углу. Она испугалась меня.
— Тебя зовут Зарка? — прошептал я.
— Да. Кто ты? — с усилием проговорила она.
— Друг. Я пришел помочь тебе. Пойдем со мной.
Я взял ее за руку й повел. Она не сопротивлялась, хотя кроме мужа ни один мужчина не имел права коснуться ее. От отчаяния она, очевидно, отупела, стала ко всему равнодушной. Плача, она шла за мной целых полчаса, пока мы не пришли к в а д и Маскат эль Рамла.
В нашем лагере в скалах было тихо. И среди этой тишины раздался успокаивающий голос Умара, а потом голосок, два раза ответивший ему словом «Зарка». Женщина пронзительно вскрикнула и рванулась во тьму.
Умар не был в восторге от этой счастливой встречи, он забросал меня вопросами, все остальные тоже хотели узнать, в чем дело, но времени у нас не было, мы должны были подготовиться к встрече с Абд эль Бирром, который собирался поспешно покинуть селение.
Зарку с ребенком под охраной двоих хаддадцев я приказал отвезти подальше в в а д и.
Потом мы натянули лассо поперек дороги. Оно было тридцати локтей длины и крепкое, словно стальная проволока. Кони, летящие галопом, должны о него споткнуться — и ушибленных всадников мы легко сможем скрутить.
Не прошло и четверти часа, как раздался лошадиный топот. Несмотря на темноту, бедуины ехали быстрой рысью. Шейк поносил весь свет и побуждал своих спутников к более быстрой езде... и вот они уже были здесь.
Лассо оправдало надежды: в мгновение кони и всадники валялись на земле. Болезненный крик и град проклятий выдали шейха. Я поспешил к нему, лежащему беспомощно со сломанной ногой.
Грабители сначала получили порядочную трепку, потом мы их связали и положили в ряд друг за другом. Никто из нас при этом не промолвил ни слова. Я попросил вести себя тихо, пока мы не возвратимся, взял оба ружья шейха и снова направился к дуару.
Я прокрался вдоль стены к самому богатому жилищу и вошел в него.
Шейх эль белед одиноко сидел в большом помещении и курил. Увидев меня, он уронил трубку и быстро встал.
— Ты узнаешь это оружие? — спросил я и наставил на него ружье Абд эль Бирра.
— Машалла! Ружье шейха малику из племени хандама!
— Он дал мне ружье как опознавательный знак. Сам он недалеко отсюда. Речь идет о тайне, которую можешь знать только ты и никто более. У тебя есть несколько фанариров, бумажных фонарей?
— Есть.
— Возьми их и пойдем со мной!
— Куда? Кто ты такой?
— Ты скоро это узнаешь, шейх тебе все расскажет. Быстрее! Мы не можем терять ни минуты.
Оружие в моих руках придало моим речам убедительности. Староста принес светильники, зажег один, и мы пошли.
По дороге он все время допытывался. Я молчал. Только когда мы были уже на месте, я доверительно сообщил ему, что он мой пленник, но с ним ничего не случится, если он будет вести себя разумно.
Прежде чем он успел опомниться, шейх эль белед был связан. После этого мы зажгли все фонари, так что стало видно, словно днем.
Сначала выяснил отношения шейх мунтефика, выливший на голову шейха и всех сынов хандама бесчисленное множество отменных ругательств и проклятий. Когда его красноречие иссякло, я перебил его:
— Погоди, шейх! Ты был оскорблен в своем имени и чести, но сейчас дай слово тому, кто жаждет ответа за пролитую кровь.
— Почему же ты молчал? — удивился Абд эт Тахира Умару, который только сейчас, когда утихло словоизвержение шейха и восклицания мунтефика, подступил к Абд эль Бирру и мрачно посмотрел ему в лицо.
В это время я тайком подал знак Халефу, чтобы он привел Зарку с мальчиком. Умар сказал:
— Ты трусливо убил брата моей жены, чтобы ограбить его. Ты убийца и преступник. Закон пустыни ты знаешь: жизнь за жизнь, кровь за кровь!
— Так следуй ему! Убей меня! — закричал обвиняемый.— Аллах отдал меня в твои руки. Аллах забрал у меня радость моей жизни, мое дитя, сына моей старости. Я не хочу больше жить.
Умар смешался, он хотел наказать убийцу, а не заниматься добродеяниями. Он беспомощно поглядел сначала на него, потом на меня.
— Застрели его или зарежь, Умар! — подбодрил я его.
Он колебался. Жаждал отмщения — но не мог убить безоружного и беспомощного. И Умар в нерешительности уставился в землю.
И в этот момент Абд эль Бирр издал дикий вскрик и взвился в путах, несмотря на сломанную ногу. Он увидел свою жену с мальчиком на руках.
Она остановилась перед ним.
Шейх сначала лишился дара речи. Он только хрипел, словно его кто душил.
— Мой сын... жив! — проговорил он наконец.— Эмир, развяжи мне руки... лишь на мгновенье, чтобы я мог... приласкать... поговорить с ним...
Я развязал ему руки. Он протянул их к ребенку, прижал его к себе, смеялся, вел себя, словно помешанный, потом привлек к себе также и жену и воскликнул:
— Я отверг тебя, но приму вновь. Ты моя жена, моя хорошая, верная жена. Хочешь?
Она молча кивнула.
— Я отказался от тебя, и ты теперь свободна,— с горечью промолвил шейх,— ты свободно можешь выбрать себе другого мужа, но если ты захочешь, мы пойдем к к а д и м у и снова...
Он не договорил. Вспомнил, что поставил жизнь на кон и проиграл ее, позорно проиграл.
— О, аллах, аллах! Я пленен, меня держит лев кровной мести! — задохнулся шейх.— Нет! Нет! Я заплачу цену крови. Я откуплюсь. Я не могу умереть сейчас! У меня опять есть сын! Сын, которому нужен отец!
— И все-таки ты умрешь! — холодно проговорил Умар.
Я взял ребенка из рук отца и подал Умару.
— Это его сын, и он просит за отца,— сказал я.— Ты дважды поклялся, что сделаешь родных своего найденыша счастливыми. Подумай об этом.
Мальчик сразу обнял его за шею и прижался к нему. Умар внезапно повернулся и исчез с ребенком в ночной тьме.
В наступившей тишине шейх спросил жену, кто вернул ей ребенка. Она молча указала вслед Умару, и я кивком подтвердил это.
— Он спас моего сына, он, мститель! О аллах, как сурово ты караешь меня!
Умар как раз вернулся в этот момент и услышал его последние слова. Он отдал ребенка на руки отцу и взволнованно произнес:
— Я не желаю твоей смерти, удовлетворюсь выкупом. Я делаю это ради мальчика, который завоевал мое сердце. Может, воины хаддада простят мне мою слабость.
Я крепко пожал его руку.
— Никогда ты не был более мужественным человеком, нежели теперь, когда превозмог самого себя,— сказал я.— Какую цену должен заплатить шейх за пролитую кровь?
— Пусть он заплатит столько, сколько должен был заплатить Абд эль Мутталиб, дед пророка, то есть сто верблюдов.
— Сто верблюдов! — воскликнул шейх.-— Это все, что я имею. Но пусть будет так. Зато я буду жить вместе со своим сыном и женой. И все же знай, я твоего родственника не убивал. Человек, от руки которого он погиб, мертв. Ты сам его застрелил, когда мы хотели напасть на вас по дороге к вади Башама.
— Тогда мы квиты, и пленники могут быть освобождены,— сказал я.
Их сразу же развязали.
Абд эль Бирр не мог со сломанной ногой отправиться в путь. Шейх: эль белед объявил, что охотно предоставит ему кров вместе с его семьей. Он также пригласил и меня.
Он и все остальные наши противники поклялись, что ничего не имеют против нас, но даже наоборот, они являются нашими друзьями и братьями и готовы нас оберегать от всех. Мне показалось, что их уверения звучат искренне, и я принял их предложение погостить.
В доме старосты я после перевязал ногу шейха. К счастью, перелом не был открытым. На следующее утро пациент чувствовал себя настолько хорошо, что позвали кадия, чтобы тот снова соединил его с женой.
Если бы я не был гяуром, он взял бы меня свидетелем на эту свадьбу. Так что эта честь была предоставлена Умару. Обряд растрогал моего друга настолько, что он вместо поздравления сказал старым новобрачным:
— Вы сделали меня свидетелем своего нового счастья, которое может испортить лишь бедность. Поэтому я отказываюсь от кровного выкупа и дарю его вашему сыну. Пусть из мальчика вырастет человек мужественный и мудрый, в такой же степени, в какой этот ребенок был приятен и мил. Шейх склонил голову, а прекрасная Зарка не могла от волнения вымолвить ни слова, только ее синие глаза переполнились слезами.
Мы оставались в Ракматане еще полных три недели, и нас содержали там на положении самых высоких гостей.
Украденное ружье я получил назад в целости и сохранности, а хаддада получили обратно свои деньги. Лишь жизнь Месуду никто не мог вернуть.
ГИТАНО (Цыган)
Суперкарго (Капитан или владелец торгового судна) поудобнее расположился в кресле, в то время как лодка спокойно плыла во тьме, и начал рассказ:
— Это случилось 29 июня 1875 года. В то время дон Карлос еще возлагал надежды на испанский трон, и дела его в целом были не так уж плохи. Как раз за два дня до этой даты он произвел большой смотр своих войск в Толосе. По такому случаю я наконец имел честь этого сеньора увидеть и пожелал его аудиенции. Я хотел напомнить ему о неоплаченных счетах за товары, поставленные нашей фирмой, но подобные напоминания хозяин и его подчиненные очень плохо переносят, и я в конце концов даже был рад, что мне удалось выбраться целым и невредимым. Но я должен был наверстывать упущенное время: поэтому не стал возвращаться в Сарагосу через Памплону, как обычно, а воспользовался мулой (Караваи мулов), направлявшейся в Альфар. Оттуда я хотел взять лодку и по Эбро добраться домой.
Мулеро был астурийцем с мрачным лицом и прожженным контрабандистом. Он говорил мало, зато обильно ругался. У него в печенках сидели карлисты, которые во время последней поездки от французской границы до Альфара задержали его и отобрали не только товары, но и животных.
По дороге к нам пристали еще двое гитанос, молодой человек, которому на вид было лет двадцать шесть, и девушка лет восемнадцати. Они были исключительно красивыми людьми, и каждое их движение отличалось гордой грацией, которая вообще-то более присуща кастильцам, чем цыганам. Еще более, чем их облик, мое внимание привлекло поистине рыцарское отношение гитано к своей спутнице, его желание облегчить трудности пути. Я не понимал, о чем они говорили между собой, но когда говорил молодой человек, его голос звучал успокаивающе и возбужденно. Ничего не ускользнуло от внимательного глаза, в том числе и то, что под улыбкой скрываются опасение и беспокойство.
— Санта мадре де диос! Святая матерь божья! — пропыхтел мулеро,— среди этих скал — словно в зале. Нам везет, потому что через минуту мы прекрасно отдохнем в холодке. Неподалеку отсюда расположена станция моего друга Диего Бонамарии. Собственно, была расположена. Карлисты там свой кусок урвали. Все разрушили, дом сожгли, забрали все, что можно было.
Тропа свернула, и перед нами появился сгоревший дом.
— Если я им великодушно простил свои товары и своих мулов, то уж этого я им простить не могу. Они убили Диего. Я им отомщу за него.
Мы слезли с мулов, сняли упряжь, связали им передние ноги и отпустили их. Теперь каждый высматривал для себя тенистый уголок, чтобы минутку подремать.
Я не мог уснуть и видел, что гитано тоже не спит и сидит, опершись о стену, словно бы караулит. Вдруг он поднял голову, сдвинул густые брови, его рука скользнула под куртку. Послышался топот копыт, шум голосов, зазвенели шпоры и сабли, и развалины наполнились толпой пестро одетых и хорошо вооруженных людей воинской внешности, глядевших на нас подозрительно.
— Что вы здесь делаете, рвань ленивая? — возмущенно
закричал на нас их начальник.— Не знаете, что ли, что пользоваться проселочными дорогами запрещено?
Мулеро проснулся и встал.
— Святую правду говорите,— сказал он.— По этим дорогам ходят только честные пограничники со своими грузами, а все остальные — подозрительный сброд, привыкший покупать все только за свои десять пальцев.
— Еще слово, парень, и тебе плохо придется! — закричал на него вновь прибывший.— Не видишь, что ли, что мы солдаты короля Карлоса и имеем право поставить тебя к стенке как предателя?
— Ага, стало быть, Карлос уже король? Я об этом не знал. Но что касается меня, то я считаю, что его надо звать императором. А поскольку с таким сбродом, как вы, Фернандо Муньес не якшается, то вам лучше очистить это место. Уходите...
— Стой! Ни шагу дальше! — предупредил его кар-лист.— Ты оскорбил Его Величество, а это больше, чем предательство. Дон Энрико де Каланда и Мунилла, полковник Его Величества, будет вершить над тобой суд. Ты арестован!
Мулеро презрительно усмехнулся и молниеносно выхватил кинжал, сказав:
— Прочь с дороги!
— Ни шагу!
— Кто до меня дотронется, узнает, насколько приятен мой кинжал.
Прозвучал выстрел. Мулеро отпрыгнул, пуля зарылась в стену, и в следующий момент стрелок рухнул на землю с кинжалом в груди. Остальные набросились на отважного астурийца, который бесполезно сопротивлялся явно превосходящей его силе. Его жестоко избили и связали руки и ноги.
Я заметил, что молодой цыган хотел уж было броситься на помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30