Вы можете ездить верхом и стрелять?
Я ответил утвердительно.
— И лошадь вам тоже нужна,—продолжал старик,— но здесь, на побережье, ее не купить. Здесь они дороги и никуда не годятся. Там, на суше, вам ее уступит каждый фермер. Но без седла. О седле вы должны побеспокоиться здесь.
— О Боже! Мне что, надо будет бегать, как вы, с седлом на спине?
— Конечно. А почему бы и нет? Вам что, стыдно? Кому какое дело, что я ношу седло? Никому! Если мне будет угодно, я буду таскать с собой софу, чтобы при случае отдохнуть в прериях или диком лесу. Кто осмелится смеяться, тому я сделаю замечание щелчком по носу, да так, что у него звезды из глаз посыплются. И сразу станет стыдно за свою грубость и неприличное поведение. Предположим, Гибсон с Вильямом Олертом решили где-то высадиться, купили лошадей и ускакали. Вот тогда-то вы и увидите, какое это преимущество — иметь при себе седло наготове. Делайте, что хотите! Но если вы действительно хотите, чтобы я остался с вами, то следуйте моему совету. Итак, решайтесь быстрей!
Вымолвив эти слова, он, однако, не стал ждать моего решения, а напротив, схватил меня за руку, развернул лицом к дому, где сверху аршинными буквами было написано «Универсальный магазин», потом подтолкнул меня сзади так, что я, влетев в лавку, налетел на открытую бочку с селедкой, а сам, ухмыляясь, протиснулся вслед за мной.
Вывеска не соврала. Лавка была очень большой, и, действительно, в ней имелось все, что могло понадобиться здешним жителям, даже седла и ружья.
Что произошло потом, скажу я вам, было единственным в своем роде. Я был похож на школьника, который пришел с отцом на ярмарку и замер в восхищении, не смея ничего выбрать без одобрения опытного отца. Я спокойно принял правила игры, смирившись с опекой, и стал сознательно играть роль новичка, которым меня считал старик. Но при этом я уже предвкушал ощущение момента, когда он поймет свое заблуждение.
Старая Смерть сразу же поставил условие, «то владелец лавки обязан был принять мой дорожный костюм и все содержимое моего чемодана в счет будущих покупок. Хозяин охотно согласился и даже отослал своего приказчика за моим чемоданом. Когда мои вещи были на месте, хозяин тщательно все оценил, и Старая Смерть занялся отбором нужного мне. Я получил черные кожаные штаны, пару высоких сапог со шпорами, нижнюю рубашку из красной шерсти, такого же цвета жилет с бесчисленными карманами, платок на шею из черной шерсти, охотничью куртку, кожаный пояс шириной в две ладони, некрашеный и полый внутри, мешочек для пуль, кисет для табака, трубку, компас и двадцать других мелочей, портянки вместо чулок, огромное сомбреро, шерстяное одеяло с разрезом в середине для головы, лассо, пороховницы, огниво, длинный охотничий нож, седло с карманами и уздечку с набором, а также револьвер. Потом перешел к ружьям. Старая Смерть не любил новшеств. Он откладывал все, что поновее, в сторону и взял старое ружье, которое другой едва ли заметил бы. Осмотрев его с видом знатока, он зарядил ружье, вышел из лавки и, не отходя далеко, пальнул по украшению на фронтоне отдаленного жилого дома. Пуля попала прямо в цель.
- Вэлл! - кивнул он с довольным видом. - Пойдет. Эта железка побывала в хороших руках и стоит дороже, чем весь этот металлолом, который почтительно называют ружьями. Я полагаю, что это оружие сделано добросовестным мастером, и надеюсь, что вы окажете ему честь. Ну вот еще пули к нему — и мы готовы. Свинец мы гоже можем купить здесь. Сейчас мы пойдем домой и выплавим с помощью формы такой запас пуль, что те, в Мексике, задрожат от страха.
Выбрав для себя еще некоторые мелочи «роде носовых платков и все такое прочее, что Старая Смерть считал излишней роскошью, я перешел в смежную комнату переодеться. Старая Смерть остался доволен моим новым нарядом.
Я же втайне предавался надеждам, что он будем таскать мое седло. Но это ему и в голову не пришло. Он навалил на меня весь груз и вытолкал меня за дверь.
— Та-ак! — усмехнулся он, оглядев меня.— А теперь посмотрите, есть ли у вас причины стыдиться своего внешнего вида! Каждый понятливый человек будет считать вас здравомыслящим, а на непонятливых вам глубоко наплевать.
Итак, я ни в чем не уступал теперь Старой Смерти и вынужден был терпеливо тащить свою поклажу в гостиницу, тогда как он вышагивал рядом со мной и получал тайное удовольствие, наблюдая за мной, выполняющим работу носильщика по переноске своих собственных вещей.
В «отеле» он тотчас же улегся спать. А я вышел еще раз поискать Виннету. В тот раз мне пришлось проявить огромное самообладание, чтобы не броситься к нему на шею. Не мог же я так просто отказаться от встречи с ним. Я был так рад тогда. Как мой друг оказался в Матагорде и что он здесь искал? Почему он сделал вид, что не знает меня? Для этого должна быть какая-то причина.
Виннету наверняка тоже хотел поговорить со мной, так же, как и я с ним. Может быть, он где-то ждал меня. Поскольку я знал его привычки, для меня не составило бы труда найти его. Наверняка он наблюдал за нами и увидел, как мы заходили в гостиницу, и поэтому его следует искать где-то поблизости. Я обогнул дом с обратной стороны, где сразу же начиналось открытое поле. Верно! На расстоянии сто шагов от меня я увидел его. Он стоял, прислонившись к дереву. Заметив меня, он покинул свой пост и медленно направился в сторону леса. Я последовал за ним. С сияющим от радости лицом он вышел из-за деревьев.
— Шарлих (так он звал меня), мой дорогой, мой любимый брат! Какую радость сердцу Виннету доставило твое неожиданное появление! Так радуется утро, когда после длинной ночи восходит солнце! — он притянул меня к себе и обнял.
— Утро знает, что солнце обязательно взойдет,— возразил я,— мы же не могли и мечтать о том, что встретимся здесь. Как я счастлив снова услышать твой голос!
— Что привело тебя в этот город? У тебя здесь дела или ты высадился здесь в Матагорде, чтобы отсюда направиться к нам, в Рио-Пекос?
— У меня здесь дела.
— Не может ли мой бледнолицый брат рассказать мне о них? Расскажет ли он мне, где он был с тех пор, как мы расстались друг с другом?
Виннету увлек меня чуть дальше в лес, мы сели, и я рассказал ему о своих приключениях. Когда я закончил, он кивнул с серьезным видом и сказал:
— Мой брат многое пережил со дня нашей последней встречи, у Виннету же, напротив, ничего особенного не произошло. Он вынужден был обскакать на лошади множество отдаленных мест, где живут племена апачей, чтобы удержать их от слишком поспешных решений, поскольку они собирались в Мексику — участвовать в сражениях. Слышал ли мой брат о Хуаресе, краснокожем президенте?
— Да.
— Кто прав — он или Наполеон?
— Хуарес.
— Мой брат думает так же, как и я. Я прошу тебя не спрашивать, что я делаю здесь, в Матагорде. Я должен скрывать это даже от тебя, поскольку я воздавал хвалу молчаливости Хуареса. Ты все же будешь искать этих двоих бледнолицых, несмотря на нашу встречу?
— Я вынужден это сделать и был бы рад, если бы ты мог сопровождать меня. Возможно ли это для тебя?
— Нет. Я должен выполнить один долг, который так же много значит для меня, как и твой для тебя. Сегодня я еще здесь, но завтра я направлюсь на корабле в Ла-Гранге, откуда поеду через Форт-Инге в Рио-Гранде дель Норте.
— Мы плывем тем же пароходом, только я не знаю, как долго мы будем в пути. Итак, завтра мы еще увидимся.
— Нет, я не хочу впутывать своего брата в мои дела. Поэтому я тогда и сделал вид, что не знаю тебя. Кроме того, я не хотел чтобы это знал Старая Смерть.
— Что ты имеешь в виду?
— Он знает, что ты — Таинственная Рука?
— Нет. Это имя между нами никогда не упоминалось.
— Он наверняка его знает. Ты сейчас долго отсутствовал и поэтому не знаешь, как часто о тебе ходят слухи на Западе. А тебя, вероятно, он считал молокососом?
— Так и есть.
— Поэтому он будет однажды очень удивлен, когда узнает, что это за молокосос. Я не хотел раскрывать все раньше времени. Поэтому на корабле мы не будем разговаривать друг с другом. Когда ты найдешь Олерта и его похитителя, вот тогда мы побудем вместе длительное время. Ты же приедешь к нам?
— Конечно.
-- Ну, а теперь давай расстанемся, Шарлях. Здесь есть бледнолицые, которые ждут меня.
Виннету встал. Я должен был уважать его тайну и расстался с ним в надежде, что разлука будет недолгой.
На следующее утро Старая Смерть и я наняли двух мулов, на которых мы выехали к наносам, где путников уже ожидал пароход. Свои седла мы взвалили на мулов.
Пароход представлял собой плоскодонное судно, построенное на американский манер. Многие путешественники уже поднялись на борт. Когда мы с седлами на плечах переступили доску и взошли на палубу, раздался чей-то громкий голос:
— Боже милостивый! Вон идет пара двуногих оседланных ишаков! Виданное ли дело? Расступитесь, джентльмены! Дайте им пройти! Джентльмены не должны ездить на такой скотине!
Мы узнали эти голоса. Самые лучшие места с крышей от солнца и дождя заняли уже известные нам бандиты. Шумный крикун, вчерашний наш знакомый, который, по-видимому, был их вожаком, встретил нас новыми оскорбительными возгласами. Я повернулся к старику. Поскольку он спокойно пропустил эти слова мимо ушей, я сделал то же самое. Мы заняли места напротив этих парней и задвинули седла под свои сиденья.
Старик удобно устроился, вытащил свой револьвер, зарядил его и положил рядом. И здесь я последовал его примеру. Бандиты придвинулись друг к другу и стали перешептываться. Однако они не отважились еще раз оскорбить нас во всеуслышанье. С ними были их собаки — за исключением одной. Крикун рассматривал нас особенно враждебно. Спина у него была согнута, что являлось следствием его полета через окно, а также не слишком вежливого с ним обращения Виннету. На лице его еще не затянулись раны от осколков стекла.
Когда пришел кондуктор спросить, где мы будем высаживаться, Старая Смерть назвал Колумбус. Мы заплатили только до этого пункта. В случае необходимости мы могли проследовать и дальше. Мой спутник полагал, что Гибсон не доедет до Остина. Колокол пробил уже во второй раз, когда появился еще один пассажир — это был Виннету. Он заскочил на своем Илчи, великолепном жеребце, взнузданном на индейский манер, только на борту выпрыгнув из седла. Виннету провел своего коня на переднюю палубу, где для таких случаев была сооружена дощатая перегородка на уровне плеча. Потом он, словно не замечая никого вокруг, спокойно уселся рядом на парапет. Разбойники нарочито громко принялись кашлять, чтобы привлечь его внимание, но напрасно. Он сидел, опершись на свое серебряное ружье, полуобернувшись к ним, но, казалось, глаза его не видели, а уши не слышали их.
Вот раздался последний сигнал к отплытию. Еще минута ожидания — может, кто-то опоздал — и колеса закрутились, корабль отчалил. Наше путешествие, казалось, будет удачным. До Вартона на борту царили тишина и спокойствие. В Вартоне сошел всего один пассажир, но село множество. Старая Смерть на пару минут выскочил на берег, чтобы разузнать у посыльного о Гибсоне. Он узнал, что два человека, подходившие под описание, там не высаживались. Такие же новости ожидали нас и в Колумбусе, и поэтому мы решили оплатить билет до Ла-Гранге. От Матагорды до Колумбуса примерно пятьдесят часов плавания, и когда мы туда прибыли, было уже довольно поздно. За весь этот долгий путь Виннету лишь однажды покинул свое место — чтобы дать лошади воды и накормить ее кукурузными зернами.
Казалось, что разбойники забыли о своей неприязни к нам и Виннету. Они приставали к новым пассажирам, но, как правило, получали отпор. Они выставляли напоказ политические убеждения, каждого встречного спрашивали о его политических взглядах, обругивая всех, кто не был заодно с ними. Выражения типа «проклятый республиканец», и «негритосский родственник», «прислужник янки» и прочие, еще худшие ругательства, так и сыпались у них с языка, что очень не понравилось окружающим, не желавшим с ними иметь никаких дел. Во всяком случае, это было объяснением тому, что они оставили нас в покое. Они не надеялись найти поддержку. Если бы на борту было больше сецессионистов, мир на корабле был бы неминуемо нарушен. В Колумбусе многие мирно настроенные граждане сошли на берег, их места заняли люди совсем другого склада. На борт, шатаясь, взобралась целая банда, человек 15—20, все мужчины были пьяными и вид их не обещал ничего хорошего. Наши разбойники приветствовали их бурным выражением радости. Многие из вновь прибывших уже присоединились к ним, и вскоре оказалось, что у этих бандитов большой перевес в силе. Парни хамили, вытесняя людей со своих мест, носились как угорелые по палубе, мешая отдыхать, и делали все, чтобы показать, кто есть хозяин положения на данный момент. Капитан не вмешивался. Он считал, что так будет лучше. Пока они ему не мешали вести пароход, он предоставил пассажирам самим защищаться от бандитов. Ничто в его лице не напоминало янки. Он был толстым, что редко встречается у американцев, и по его краснощекому лицу постоянно была разлита улыбка, что, по моему мнению, свидетельствовало о его немецком происхождении.
Остальные сецессионисты направились в буфет. Оттуда доносилилось дикое гоготание. Бутылки разбивались вдребезги. Потом прибежал негр, по-видимому официант, он поднялся наверх к капитану и стал ему на что-то невразумительно жаловаться. Я понял только то, что его будто бы избили плетью и грозились повесить на дымовой трубе. Теперь капитан уже призадумался. Он выглянул из окна, определяя правильность курса, и стал спускаться в буфет. Навстречу ему уже спешил кондуктор. Оба остановились недалеко от нас, так что мы услышали их разговор.
— Капитан,— сказал кондуктор,— мы не должны спокойно наблюдать эти безобразия. Эти люди замышляют что-то нехорошее. Отпустите индейца на сушу. Они хотят его повесить. Он вчера задал трепку одному из них. Кроме того, на корабле есть двое белых, я только не знаю, кто именно, которых они намереваются линчевать, поскольку они тоже принимали в этом участие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30