Если кто-то еще доберется до результатов его стараний, все пойдет прахом… и его блистательное будущее тоже.
Сэнди осмотрелся. Рядом никого нет. Он кликнул мышкой по иконке «печать», потребовал выдать десять экземпляров и выключил монитор. Встав, он потянулся и с подчеркнутой небрежностью направился к принтеру. Где и остановился, глядя, как листы с этим лицом, с этим на удивление бледным лицом выползают в поднос.
Когда все десять экземпляров были готовы, он сложил их и, засунув под рубашку, застегнул ее на все пуговицы, после чего вернулся к рабочему столу.
Теперь… а что же делать с программой опознания? Первым инстинктивным желанием было стереть ее. Но что, если потребуется вернуться к ней, может, что-то уточнить? Он не хотел снова вытаскивать ее. Он решил дать созданному файлу обозначение БЛМ — бледнолицый мужчина — и оставить его в папке «идентификационного набора». Таким образом он устранит все следы, которые ведут к нему, и если кто-то найдет изображение, то подумает, что БЛМ — это инициалы изображенного человека. Например, Бернард Л. Мэхони.
Сэнди ухмыльнулся, закрывая программу. Порой я так пронырлив, подумал он, что боюсь сам себя.
Он направился к выходу, с изяществом танцора скользя в лабиринте столов. Надо немного поспать и встать пораньше, чтобы захватить утреннее издание с его фамилией на первой полосе. Может, позвонить родителям и проверить, получили ли они «Лайт». Пусть убедятся, что годы учебы наконец принесли плоды, пусть даже он работает в желтом листке.
А завтра… завтра он начнет поиск.
Единственная проблема была в том, что он совершенно не чувствовал усталости. Он был взвинчен. Завалиться бы в бар, где сидят все друзья, пропустить несколько кружек пива и запудрить им мозги своей историей, как подземка привезла его в ад и обратно.
Беда в том, что у него не было компании друзей. По правде говоря, даже одного настоящего друга. Черт, даже сожителя, с кем он бы делил квартиру. Он так и жил один в кооперативе, который родители купили в Морнингсайд-Хайтс, когда он поступил в Колумбийский университет. Квартира принадлежала им, и они позволили ему бесплатно жить там до окончания университета — неплохое подспорье для него и солидное вложение для них, потому что стоимость недвижимости в Вестсайде постоянно росла.
Он часто думал, что отсутствие близких друзей ему нисколько не мешает. Вполне хватает и просто знакомых. Но сегодня вечером… сегодня вечером он отчаянно хотел иметь рядом человека — хотя бы одного, — с которым мог бы поделиться. Например, ту студентку. Бет. Как ее фамилия? Теперь он был готов дать себе затрещину за то, что не взял ее номера телефона. По крайней мере, прежде чем улепетнуть в «Лайт», он мог найти ее и попрощаться.
До чего это типично для меня, подумал он. Вечно не везет с отношениями.
Но, откровенно говоря, что он мог ей предложить? Перед ним не простирался весь мир, как у некоторых из ребят, которых он знал во время учебы. Кое-кто из них устроился в брокерских конторах и инвестиционных банках, где получали колоссальные бонусы, — эти специалисты без единого бизнес-курса в своих зачетках! Не говоря уж о свихнутых на компьютерах, которые все годы в колледже использовали каждый момент, чтобы поиграть в «ультима-онлайн», и незамедлительно устраивались в такие компании, как «Флатирон», где огребали шестизначные суммы окладов плюс акции. Падение рынка крепко ударило по ним, но в финансовом смысле они опережали Сэнди на световые годы.
Когда придет моя очередь? — задавался он вопросом.
Так вот, сегодня вечером он получил ответ. Ныне пришел черед Сэнди Палмера. Он всегда мечтал раскрутить сенсационную историю, и сейчас его мечта претворяется в жизнь.
Он продолжал вспоминать Вудварда и Бернстайна. Кем они были до того, как вышли на связь с Глубокой Глоткой? Да никем и ничем. Но потом их имена знали в каждом доме. Эта его история не обладает калибром Уотергейта, но и она может властно привлечь общественный интерес — и не только местного масштаба. Его, Сэнди Палмера, будут знать по всей стране.
Он попытался приструнить фантазию — надежды никогда не окупаются, если заноситься слишком высоко, — но ничего не мог поделать, его несло как на заправленной ракете.
Его ждет всего пятнадцать минут славы? А вот подавитесь. Он появится на экранах в прайм-тайм, он проведет час в обществе Чарли Роуза, он будет на всех ток-шоу. Он войдет в число людей, которых все знают, на которых все глазеют, его имя то и дело будет мелькать в колонках светских сплетен, лицо будет регулярно появляться на страницах в «Нью-Йорк таймс мэгэзин», поскольку его будут замечать на кинопремьерах, на презентациях в галереях и литературных приемах, не говоря уж о вечеринках в Хэмптоне, о предметах его флиртов будет упоминаться в рубрике «Воскресный стиль» в «Таймс».
Романы… о да. Все эти модели и старлетки буквально виснут на знаменитых писателях и журналистах. Ему больше не придется беспокоиться об отношениях, все захотят познакомиться с Сэнди Палмером.
Но первым делом он должен найти того парня.
Трезвая реальность вернула его на землю. Само по себе ничего не получится. Ему придется поработать. И как следует.
Выйдя на улицу, Сэнди остановил такси. Он уже решил, что имеет право шикануть, добравшись домой на такси. Кроме того, он сомневался, что сегодня вечером у него хватит духу еще раз спуститься в подземку.
7
Джек узнал ее, едва только она появилась в дверях.
Он устроился в уютном холле «Челси» с мраморным полом, на диванчике, украшенном изысканной резьбой, который располагался между камином с такой же резьбой и металлической скульптурой какого-то шакала, сидящего на недоразвитом слоненке. Время он провел, восхищаясь обширной экспозицией броских картин на стенах холла.
«Челси» десятилетиями был излюбленным местом художников и деятелей шоу-бизнеса, которые сейчас предпочитали одежду одного цвета: черного. Так что, когда женщина в легких бежевых брюках и розовом свитере переступила через порог, она, как и Джек, заметно выделялась на фоне привычной публики. Она склонила голову, и он не мог сразу разглядеть ее лица, но у женщины с такими вьющимися волосами цвета меда и с такой женственной фигурой должен был быть именно такой голос, который он услышал по телефону.
Затем она подняла голову, их взгляды встретились, и у Джека заколотилось сердце.
Кейт! Господи, да это же Кейт!
Ее голос, ее тихий смех — теперь-то он понял, почему они показались ему такими знакомыми. Они принадлежали его сестре.
Кейт выглядела такой же потрясенной, как, по мнению Джека, выглядел и он сам, но тут ее изумление превратилось в нечто вроде испуга и разочарования.
— Кейт! — позвал он ее, когда Кейт развернулась к выходу. — Боже мой, Кейт, это же я! Джек!
Она повернулась к нему. Лицо ее теперь стало спокойнее, но вряд ли оно дышало радостью, которую можно было ожидать при встрече с младшим братом, которого она не видела полтора десятка лет.
Джек кинулся к ней и, не отрывая от нее взгляда, остановился в футе от Кейт.
— Джеки, — сказала она. — Не могу поверить.
Джеки… Господи, когда он в последний раз слышал, чтобы его так называли? Это слово пробило внутренние заслоны, открыв путь глубоко спрятанным воспоминаниям, поток которых захлестнул его. Он был самым младшим из троих детей: первым на свет появился Том, два года спустя Кейт, а через восемь лет после нее — он, Джек. Кейт, прирожденная воспитательница и нянька, практически вырастила его. Между ними была тесная связь, они были друзьями, Кейт была для него самым дорогим человеком, и он обожал ее. А затем она уехала учиться в колледж, и в его десятилетней жизни возник зияющий провал. Затем последовали медицинское училище и отделение педиатрии. В памяти остался день ее свадьбы…
Джек отчетливо помнил это лицо, эти голубые глаза, эту легкую россыпь веснушек на скулах и переносице, этот упрямый подбородок. Волосы у нее стали короче, и в них чуть пробивалась седина; возраст сказался и на коже, напоминая о себе морщинками в уголках глаз; лицо чуть округлилось, бедра стали пошире, чем он ее помнил, но в целом фигура не очень изменилась по сравнению с той, которая заставляла мальчишек-старшеклассников бегать за ней. Как бы там ни было, его старшая сестра Кейт не очень изменилась.
— И все же не могу поверить, — сказал он. — То есть шансов для нашей встречи было…
— Астрономически мало.
Он подумал, что им стоило бы обняться, поцеловать друг друга — во всяком случае, не стоять на месте, но в их клане никогда не поощрялись такие нежности, а Джек ушел из семьи и не оглянулся. За пятнадцать лет он ни словом не обменялся с Кейт. До сегодняшнего вечера.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он. Это было сущей правдой. Даже при минимуме макияжа она отнюдь не походила на сорокачетырехлетнюю мать двоих детей. У нее всегда были прекрасные волосы, но теперь они чуть потемнели. Ну и копна у нее была. — Я вижу, ты перестала выпрямлять волосы. Помню, как ты маминым утюгом разглаживала локоны. Но наконец перестала бороться со своей природой и смирилась с ней.
Она отвела взгляд.
— Послушай. Произошла ошибка. Если бы у меня было хоть малейшее представление, что Джек, которому я звоню, — это ты, я бы никогда… — Она оставила слова висеть в воздухе.
— Почему же? Если у тебя проблемы, ты должна обращаться к своей семье.
— К семье? — У Кейт вспыхнули глаза, когда она повернулась к нему. — Что ты знаешь о семье, Джеки? Ты исчез из ее жизни даже не попрощавшись! Даже не оставив записки со словами, что, мол, ухожу и не волнуйтесь! А мог бы. Какое-то время мы даже не знали, жив ты или мертв. Ты хоть имеешь какое-то представление, что это значило для папы? Сначала он потерял маму, а затем ты бросил колледж и исчез. Он чуть не сошел с ума.
— Я тоже все потерял.
Ее взгляд смягчился, но не намного.
— Я знаю, как смерть мамы…
— Убийство.
— Да, ты всегда настаивал на этом. Мы все были потрясены, и ты, наверно, сильнее всех, но папа…
— Я возвращался, чтобы повидаться с ним.
— Только изредка, да и то лишь после того, как он нашел тебя. А я посылала тебе письмо за письмом, приглашала и на крестины, и к окончанию школы, и на юбилеи, но ты ни разу не ответил. Даже отказом. Ни разу.
Джек отвел глаза, уставившись на полотно с изображением улицы Манхэттена, но видел ее под каким-то странным углом. Кейт была права. Она прилагала огромные усилия, чтобы поддерживать связь с ним, отчаянно старалась вернуть его в семью, а он отнесся к ней с таким пренебрежением…
— Джеки, у тебя есть племянница и племянник, которых ты никогда не видел. Они порой, глядя на свадебные фотографии, показывают на молодого незнакомого им человека, который был шафером, и спрашивают, кто это такой.
— Кевин и Элизабет, — сказал он. — Как они?
Он знал их только по фотографиям. Кейт была одной из тех людей, которые ежегодно шлют письма типа «вот-как-мы-изменились-за-год» с рождественскими открытками, обычно вместе с семейными фотографиями. Наконец он привык к ним. Но за последние несколько лет от нее ничего не приходило. После развода.
— Они прекрасные дети. Если ты, черт возьми, помнишь, Кевину восемнадцать, Лиз — шестнадцать.
Джек закрыл глаза. О'кей. Ты это заслужил. Он видел, как растут ее дети лишь издалека. На фотобумаге «Кодак».
Но после того, как он все отрезал и здесь в Нью-Йорке заново обрел себя, как он мог вернуться? Джек никогда не мог объяснить, кем он стал. Том, Кейт, особенно отец — они бы ни за что не поняли. Скорее ужаснулись бы. Но его устраивало, что он живет своей жизнью; он не хотел выдумывать себе другую жизнь, только чтобы получить их одобрение.
— Послушай, Кейт, — сказал он. — Я понимаю, что причинил боль близким. Мне очень жаль. В двадцать лет я трещал по всем швам, и мне пришлось начинать все заново. Я не могу вернуть прошлое, но, может, в состоянии хоть что-то сделать для тебя сейчас. Твоя подруга и та секта, о которой ты упоминала… может, я могу помочь тебе.
— Не думаю, что это входит в круг твоих интересов.
— Каков же, по-твоему, круг моих интересов?
— Ремонт бытовой техники, не так ли? Он рассмеялся:
— Кто тебе это сказал?
— Папа.
— Это он так решил.
Несколько лет назад отец позвонил по одному из номеров Джека и услышал записанный ответ, который гласил: «Это Наладчик Джек. Опишите, в чем ваша проблема, оставьте номер, и я перезвоню вам». Естественно, он решил, что его сын занимается чем-то вроде ремонта сантехники.
— Он ошибся?
— Я зарабатываю на жизнь тем, что налаживаю всякие вещи.
— Не понимаю.
— И не надо. Пойдем куда-нибудь, где мы сможем посидеть и поговорить.
— Нет, Джеки. Не получится.
— Кейт, ну, пожалуйста…
Джек осторожно погладил ее запястье. Он тонул в эмоциях и хотел, чтобы она пожалела его. Это же Кейт, его старшая сестра Кейт, он не встречал никого лучше ее, кто так же хорошо относился бы к нему — даже после всех обид, которые он нанес ей. Она вспоминала его не лучшим образом. Он это заслужил и должен как-то исправить.
Она покачала головой, и чувствовалось, что она… едва ли не боится его.
Боится его? Этого не может быть. Чего ради?
— Послушай. Это мой город. Если я не смогу помочь тебе с подругой, клянусь, не знаю, кто сможет. А если и это не сработает, по крайней мере, мы сможем поговорить. Ну же, Кейт! Ради старых времен…
Может, он в самом деле растрогал ее, но Джек почувствовал, что непреклонности в ее голосе стало меньше, словно она теряла силы сопротивляться.
— Хорошо. Но только недолго.
— Вот и отлично. Что ты предпочитаешь — кофе или выпить?
— В нормальных обстоятельствах я бы попросила кофе, но думаю, что сейчас стоит выпить.
— Понял тебя. Давай поищем место, где нет музыки.
Он взял сестру под руку и вывел ее на улицу. Идя по Седьмой авеню, он прикидывал, что осмелится рассказать ей о себе, о своей жизни. Он как бы проговаривал этот монолог. Но самое главное — она снова была с ним, и он не позволит ей уйти, пока хоть чем-то не загладит ту боль, что причинил сестре.
8
Кейт смотрела на мужчину, сидящего по другую сторону стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51