— сказал Эйб, проталкивая объемистый живот мимо Джека — нелегкая задача в этом гробу. Переваливаясь, он потащил Джека за собой к обшарпанной стойке, на которой были разбросаны утренние газеты. — Психа, который размахивал пистолетами, прикончил какой-то неизвестный из 45-го калибра размером с пасхальную булочку, и я должен думать, что это сенатор Шумер. Или Берни Гетц снова принялся за дело? — Он ухмыльнулся. — Так где твой нимб, Спаситель?
— Но… но как ты?..
Плохо. Очень плохо. Если Эйб опознал его с такой легкостью, сколько людей сейчас занимаются тем же самым?
— Да, конечно, «земмерлинг». Ты уже забыл, кто тебе его продал?
— Могла быть и другая модель. «АМТ-Дубль» или…
— Могла-шмогла… Кто еще, кроме моего дорогого друга Джека, выступит против двух автоматических пистолетов с пятизарядной штучкой?
— У меня не было выбора.
— И ты выпустил все пять пуль, не так ли? Четыре в обойме и пятую в стволе, верно?
Джек пожал плечами и отвел взгляд.
— Ну… не совсем.
— Только, пожалуйста, не рассказывай мне, что ты вступил в бой с пустым стволом.
— Я знаю, что так надежнее, но пуля в стволе меня как-то беспокоит.
— А что, если бы четырех пуль не хватило, Джек? И тебе понадобилась бы пятая? Где бы ты сейчас был?
Эйб выдал эту тираду повышенным тоном. Джек посмотрел на своего старого друга и понял, что тот искренне озабочен.
— Упрек принят.
— Скажи мне вот что: как близко он подошел к тебе во время стрельбы?
— С чего ты решил, что он вообще подходил?
— Ты был под огнем, и тебе каждый раз приходилось передергивать затвор. — Эйб содрогнулся. — И ты мог схватить пулю в грудь… как остальные.
— По правде говоря, думаю, он был так потрясен, увидев еще одного человека с оружием, что просто не знал, что делать. Ему не могло прийти в голову, что придется защищаться.
— То есть пятая пуля тебе не понадобилась?
— Даже четвертая. — Джек бросил на стойку обойму, которая была при нем прошлым вечером. — А вот и гильзы.
— Очень умно с твоей стороны. Я перезаряжу ее и… подожди-ка: здесь их всего четыре. Я думал, ты сказал…
— Использовал, чтобы разнести музыкальный ящик.
— Можешь не говорить. Он выдавал рэп. Доктор Снуки или что-то такое.
— Нет. Какую-то старую песню, которая мне нравилась с давних пор, но думаю, мне еще долго не захочется ее слушать. Так можем ли мы наконец посмотреть газеты?
— «Ньюсдей» и «Таймс» я уже проглядел. Ни в одной, ни в другой нет твоего детального описания.
Можно перевести дыхание.
— Значит, ты берешь «Ньюс», а я «Пост». Когда Эйб взгромоздился на стул за конторкой, Джек уже успел с предельной тщательностью просмотреть «Пост», в котором ничего не нашел. Чем дальше, тем лучше.
— В «Ньюс» тоже ничего нет, — сказал Эйб. Джек почувствовал, как напряжение, сводившее плечи и затылок, стало отпускать его. Он заметил в стопке газет «Виллидж войс». Нет смысла заглядывать в него — еженедельное издание не может так быстро реагировать на события, даже на массовую бойню, — но он не мог удержаться от искушения поддеть Эйба.
Он ткнул в газетную шапку.
— Я удивлен, Эйб. Вот уж не знал, что ты снисходишь до бесплатных листков.
— Для этого я делаю исключение — но только из-за Ната Хентоффа. Даже не будь оно бесплатным, я бы покупал это издание из-за Ната. Настоящий мужчина.
— Понял. Так же как я покупаю «Плейбой» из-за его статей. Признание получено. Ты читаешь в «Войсе» светскую хронику.
— Ты имеешь в виду объявления и изображения красивых женщин? Сам ты ищешь красивых баб с наклейками поперек задниц «женщины» и хочешь убедить меня, что именно они мне и нужны. Так вот — я в этом не нуждаюсь.
В самом низу стопки торчал край полосы с логотипом «Лайт», но Джек не подал и виду, что заметил его.
— Ты берешь какие-нибудь скандальные листки?
— Фи! Никогда!
— Даже «Лайт»?
— Особенно «Лайт». Разве что мне изменяет вкус.
— Даже ради подстилки в клетку Парабеллума?
— Он мне этого не позволит. Никогда. Она категорически не подходит для его помета.
— Но он у тебя имеется. —Где?
— Вот. «Лайт» прямо перед тобой.
— Ах, это. Могу объяснить. Утром я пошел искать газету для птичьей клетки, а Парабеллум заметил заголовок, и он ему так понравился, что я сделал исключение. Мгновенные помутнения сознания бывают даже у таких безупречных во всех смыслах птиц.
— Он прощен.
— Не сомневаюсь, Парабеллум благодарен тебе. Но прошу тебя, никому больше не рассказывай. Он очень раним, и даже эти ободранцы голуби из парка будут смеяться над ним, узнай они о его оплошности.
— На моих устах печать. — Вытаскивая «Лайт» из стопки, Джек огляделся. — Кстати о Парабеллуме — где этот синеперый ужас небес?
— Уважаемый длиннохвостый попугай изволит почивать. Тебе его не хватает? Ты хочешь, чтобы я…
— Нет, пусть спит, пока мы не кончим. А то мне повезет, и он капнет как раз на самый важный абзац… о нет!
«Шесть пуль Спасителя» и «уникальный рассказ очевидца» буквально завопили перед его глазами. Он торопливо развернул газету на третьей странице, едва не порвав ее. У него сжался желудок, когда он узнал то лицо, что глазело на него.
— Господи Иисусе!
— Ну? — наклонился к нему, чтобы глянуть, Эйб. Память Джека расцветила зернистую черно-белую фотографию — темно-русые волосы, карие глаза, чистая кожа, золотая проволочная оправа очков.
— Это тот парень! Прошлым вечером он сидел на полу в девятке в паре футов от меня.
Заголовок сообщал, что это и есть Сэнди Палмер. Джек почувствовал, как у него увлажнились ладони, когда он читал отчет Палмера от первого лица, с ужасом переходя от абзаца к абзацу, не сомневаясь, что уж в этом-то последует описание его личности, а если не в этом, то уж точно в следующем. Насколько Джек видел, Палмер навскидку запомнил на редкость много подробностей, но вот что касается описания внешности Спасителя, его копилка оказалась пуста.
— Он смотрел прямо на меня, — сказал Джек. — И знаю, что тоже посмотрел на него перед тем, как сняться с места. Он должен был запомнить меня.
— Ты считаешь, что он умолчал по какой-то причине?
— Но почему? — Джек не знал, что и думать.
— Вот, посмотри. — Эйб развернул к себе газету. — У него есть объяснение. Слушай: «Я знаю, что в ходе поездки его лицо время от времени попадалось мне на глаза, но не произвело на меня впечатления. Впрочем, как и все остальные лица, которые я видел до начала стрельбы. Корабли уходят в ночь, исчезая во тьме, уходят ночь за ночью. Вам не кажется, что это грустно?.. Этот человек спас мне жизнь, а я не помню его лица. Может, это урок всем нам: вглядывайтесь в тех, кто рядом, внимательно смотрите на них. Помните их. Ведь, возможно, одному из них вы будете обязаны жизнью». — Эйб скорчил гримасу. — «Корабли уходят в ночь». Ой-ой. Как оригинально. И это журналистика?
— Ты ему веришь? Эйб пожал плечами:
— Не могу не думать, что если бы он уселся рядом с полицейским художником и что-то толком объяснил бы ему, то твоя физиономия уже красовалась бы на первых страницах всех городских газет.
— Хорошая мысль. — Джек начал чувствовать себя куда лучше. — Знаешь, с этим я как-то справлюсь.
— Будем надеяться. Но стервятники уже собираются в стаи. Сенаторы, конгрессмены, советники уже толкаются и суетятся — кто первым взберется на эту гору трупов, чтобы его было лучше видно. Слышно, как яростно бурчат у них желудки. Они трещат о полном контроле над оружием, но получим мы полное разоружение жертв. Затем мы узнаем, что кто-то из родственников погибших обратился с прошением, чтобы жертвы были лишены права носить оружие, чтобы были ужесточены законы, которые и без того лишают защиты их родных и близких.
— Ирония не всегда уместна.
— Пойдем дальше. Эти засранцы потребуют поддержки со стороны малого бизнеса. Они могут и не знать, насколько их паршивые законы сказываются на моем настоящем бизнесе, но они не имеют права требовать моего участия. Вот что я им дам!..
Джек подумал о настоящем бизнесе Эйба, о залежах в подвале пистолетов и ружей. Он помедлил, прикидывая, стоит ли задавать вопрос, но рискнул:
— Ты бы возмутился, услышав о такой бойне, если бы узнал, что орудием убийств был один из твоих пистолетов?
Эйб вздохнул:
— Пожалуй что да. Но я очень внимательно смотрю, кому продаю оружие. Конечно, это не гарантия, но большинство моих покупателей — солидные люди. Конечно, покупая у меня оружие, они автоматически становятся преступниками. Даже уголовниками. Но большей частью это достойные люди, которым нужна хоть толика дополнительной защиты и которые не хотят, чтобы по ночам к ним врывались штурмовики, потому что кто-то решил конфисковать все зарегистрированное в городе оружие. У меня отоваривается много женщин. Общество предпочитает разоружать жертв — пусть уж лучше женщин насилуют и избивают до смерти в темных улочках, чем позволить им иметь при себе маленький пугач. Чума на всех них!
Ну и ну, подумал Джек, видя, как раскраснелся Эйб. Он сел на своего конька.
— Они хотят закона об оружии? Сделайте меня королем, и они его получат! Блокпосты тут и там! Круглосуточные проверки! Если ты не имеешь при себе оружия — бам! Прекрасно! Три нарушения — и ты под замком! Прошлый вечер никогда бы не мог случиться в моем городе. Этот дважды, трижды, а то и четырежды подумал бы прежде, чем сделать то, что Он сделал, и если бы даже рискнул, он бы успел сделать один, ну, может, два выстрела — и тут же все открыли бы по нему огонь, — и, во всяком случае, из вагона вынесли бы куда меньше тел. И только представь себе, сколько могло быть трупов, если бы ты опоздал на несколько минут и сел на следующий поезд. Подумай об этом.
— Уже. И кроме того, думаю, что ты рехнулся. Ты хоть представляешь, во что превратился бы этот город, если бы ты каждому вручил по пистолету?
Эйб снова пожал плечами:
— Ну конечно, был бы период притирки, в течение которого из общества были бы изъяты обладатели дефективных генов… а я бы подумал, что мне, наверно, стоит уйти в отпуск. Но по возвращении я бы оказался в самом вежливом городе в мире.
— Порой мне хочется, чтобы такое оружие никогда не появлялось на свет.
— Никаких пистолетов? — Эйб схватился за сердце. — Ты имеешь в виду мир, где мне придется зарабатывать на жизнь продажей этого спортивного барахла? Ой! Выкинь эту мысль из головы!
— Нет, серьезно. Я ничего не имел бы против мира, в котором не существует оружия.
Но если бы в нем существовал один пистолет — всего лишь один, — Джек хотел бы, чтобы он принадлежал именно ему. А поскольку на руках все же была масса пистолетов, он хотел иметь и свою долю, и к тому же самую лучшую.
— Вроде развиднелось, — сказал Эйб. — Какие у тебя планы на сегодня?
Джек уже думал над ними, но так ничего и не придумал, поскольку сомневался, может ли показаться на улице. А теперь перед ним открываются все просторы дня. До завтра Джиа не будет, но…
— Может, встречусь с сестрой.
Эйб так выразительно вскинул брови, что весь лоб, вплоть до того места, где полагалось быть линии волос, пошел морщинами.
— С сестрой? Припоминаю, ты как-то говорил о ней, но когда вы успели встретиться?
— Прошлым вечером.
— Ну и что она собой представляет? Ей тоже нравится иметь дело с 32-м калибром?
Джек засмеялся:
— Сомневаюсь. Говоря по правде, пока я и сам не знаю, что она собой представляет. Мы не виделись много лет. Но я надеюсь выяснить…
5
Кейт в одиночестве сидела на солнечной кухоньке Жаннет. Сделав последний из трех звонков, она положила трубку.
Сначала, перед тем, как Кевин и Элизабет ушли в школу, она позвонила детям, с которыми связывалась дважды в день. Они появились на свет с разницей в шестнадцать месяцев, но в школе их разделял всего лишь год. Учебный год близился к завершению, и оба они не могли дождаться его окончания, особенно Кевин, который, как старший, думал, что он уже все знает. Она надеялась, что Кевин не завалит последние экзамены. У Лиз шел второй год обучения, и она как сумасшедшая шлифовала свое сольное выступление на большой флейте в тональности ля-минор, которое должно было состояться в сопровождении школьного оркестра в апартаментах люкс «Телемана». Она нервничала, но держала себя в руках. Кейт пришлось снова — по крайней мере в сотый раз — пообещать, что вернется к следующему понедельнику и послушает ее.
И конечно же продолжалось вранье о женщине, которую она выхаживает, сестре ее давней хорошей подруги по колледжу, которая жила в Европе, но вернулась, чтобы пройти лечение от рака.
Так много лжи… лжи во всем. Порой она удивлялась, как ей удается справляться с этим обилием вранья, но пока еще она не могла раз и навсегда положить ему конец. Еще два года ей придется вести эту двойную жизнь. Продержаться, пока Лиз не минет восемнадцать и она не поступит в колледж. Вот тогда она и освободится. И постарается хлопнуть дверью.
Но до тех пор…
Кейт до боли хотелось вернуться к детям, но она понимала, что не может оставить Жаннет в таком состоянии. До того как она в конце недели отправится в Трентон, ей придется найти какое-то решение этой ситуации.
Еще два звонка она сделала совершенно незнакомым людям. Она не собиралась втягивать Джека в свои проблемы, но не могла противостоять искушению воспользоваться возможностью хоть через это оконце посмотреть, что за жизнь ведет ее брат, и, может, что-то понять в той загадке, в какую он превратился.
Первым делом она позвонила коллеге-педиатру, специалисту по инфекционным заболеваниям, которая работала недалеко от нее, в клинике для детей со СПИДом. Второй звонок она сделала эндокринологу Наде Радзимински.
Кейт не проговорилась, что Джек ее брат, сообщив лишь, что он дал их имена, дабы она могла навести справки о нем. Обе женщины бурно восхваляли Джека, но отвечали уклончиво, когда Кейт захотела узнать подробности — что же он такого сделал, дабы заслужить столь высокую оценку. Алисия Клейтон, педиатр, обмолвилась, что Джек обошелся недешево, но честно заработал свой гонорар вплоть до последнего пенни. И та и другая совершенно искренне говорили, что могут доверить Джеку все, что угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51