Лишенные кислорода мозг и сердечная мышца Филдинга агонизировали и наконец полностью перестали функционировать.
Когда расслабился сфинктер, комнату наполнило зловоние. Этого признака она и ждала. Кейт расслабила удавку и сняла ее. Она дернулась, услышав, как Филдинг вздохнул. Но этот слабый прерывистый звук говорил, что из легких через голосовые связки вышел последний воздух. Ухватившись за край стола, она подтянулась и встала на ноги.
Опустив взгляд, она посмотрела на труп того, кто еще недавно был блистательным ученым. Ее страх сменился сожалением, глубоким раскаянием… какая потеря.
По пути к дверям она сунула удавку в карман, а из другого вынула перчатки. Натянув их, она открыла дверь и аккуратно притворила ее за собой.
В глубине души Кейт, идя по улице, плакала. Ее снедали сожаление, раскаяние и, может, даже чувство вины, за которую она не несла ответственности.

Воскресенье
1
— Неужели прошлая ночь была на самом деле? — сказала Бет, прижимаясь к нему под одеялом всем своим гибким телом.
Сэнди погладил ее голое плечо.
— Прошлая ночь? Да уже утро, малышка. Не могу поверить, что всего восемь часов, а мы уже проснулись.
Они добрались домой около пяти часов. И Бет, и Сэнди были в таком возбуждении, что не могли уснуть, и, раздевшись, стали самозабвенно заниматься любовью. Сэнди не знал, как у Бет, но прошлая ночь была лучшей в его жизни — хотя ему не с чем было ее сравнивать.
— Я думаю, что вообще не спала — то есть я знаю, что закрыла глаза, но сомневаюсь, что спала хоть секунду. Так все это в самом деле случилось? Это был сон или в самом деле рука Ди Каприо лежала на моем плече? Мы действительно были в том клубе?
— Мы там были, — ответил он. — Именно мы. Можешь не сомневаться.
По пути тот таинственный парень, который подцепил их в «Кении», представился Рольфом. Произношение у него было каким-то странным, словно он проглатывал букву «о», но он рассказал, что знает массу интересных людей и что его хобби или, точнее, жизненное призвание — сводить друг с другом интересных людей.
Потом уж выяснилось, что он крепко преувеличивал, но что касается клуба, слова Рольфа соответствовали истине. Его неброская красная дверь, на которой не было никаких надписей, выходила на Франклин-стрит. Оставив Сэнди и Бет дожидаться в машине, Рольф вступил в переговоры с кем-то за дверью. Сэнди больше всего поразил не разговор, а долгие переговоры у дверей, но наконец их троицу пустили внутрь.
В течение нескольких следующих часов Сэнди выяснил, что днем Рольф работает заведующим отделом модного белья в универсаме «Блум», где имеет возможность сталкиваться с богатыми и знаменитыми людьми. Его подлинный талант крылся в умении превращать эти случайные встречи в знакомства, что и обеспечивало ему доступ в эксклюзивные места; он пустил в ход известность Сэнди, с помощью которой и проник за эту дверь, куда его самого ни за что не пустили бы.
Очутившись внутри, Рольф провел их по узкой лестнице в помещение с неярким освещением и маленьким баром, где вокруг низких столиков стояли удобные кресла. Сэнди с трудом удерживался от искушения таращиться по сторонам, когда на подгибающихся ногах следовал за Рольфом к бару.
Там он их и оставил, и ногти Бет впились Сэнди в руку, когда она, еле шевеля губами, прошептала:
— Видишь, кто сидит в красном кресле? Там, в углу, — только не оборачивайся… тот, о ком я думала.
Это был он.
Тем временем Рольф обошел несколько столиков и, нагибаясь, перешептывался с гостями. Через несколько минут он вернулся и сказал:
— Бобби был бы рад пригласить вас к себе за столик и выпить с вами.
— Бобби? — переспросил Сэнди. — Какой Бобби?
— Конечно, Де Ниро.
Ох, черт, подумал он. Я не могу. Это же… это же сам Де Ниро, и он хочет пообщаться со мной! Но тут Сэнди подумал: подожди. Разве Де Ниро доводилось оказаться в летящем поезде в компании психопата-убийцы, который убивал всех, кто попадался ему на глаза? Черт возьми, конечно нет.
А вот Сэнди довелось. Так чего ему бояться Бобби Де Ниро?
— О'кей, — с ледяным спокойствием сказал Сэнди. — Идем.
Так что они выпили с Де Ниро, пока Сэнди рассказывал свою историю, и в ходе повествования вокруг них собрались и другие знаменитости, слушая, кивая и восхищенно бормоча какие-то одобрительные слова.
А потом Харви Вайнштейн отвел Сэнди в сторону и завел разговор о работе — не мог бы он сделать кусок для его журнала, имея в виду, чтобы потом его превратить в сценарий. Сэнди с трудом мог выдавить из себя лишь несколько слов, он только кивал, соглашаясь с чем угодно и на что угодно, то и дело поглядывая на Бет, увлеченную разговором на темы кино с Де Ниро и Ди Каприо.
— Я все не могу поверить, что провела ночь, беседуя о моем студенческом фильме с Робертом Де Ниро… он все время уговаривал меня называть его Бобби! Но как я могла так к нему обращаться? Да я бы и не выговорила «Бобби».
— Я слышал, что Ди Каприо ты называла Лео.
— Это совсем другое дело. Он же почти мой ровесник. Но Роберт Де Ниро… он же бог. Он Мистер Де Ниро. И он берется помочь мне с фильмом! Одолжит оборудование! Позволит выступать от его имени! Ущипни меня, Сэнди.
Что он и сделал. Нежно.
— Так. И мы все еще вместе. Ты на правильном пути, Бет.
— И всем этим я обязана одному человеку. Спасителю.
Сэнди слегка надулся. Он-то думал, что Бет назовет его.
— Привел тебя в этот клуб не Спаситель.
— Конечно, не прямо он, но без него единственным местом, где бы я была прошлой ночью, оказалась бы могила шести футов глубиной.
С этим Сэнди не мог спорить. Какая-то малая часть его продолжала настаивать, что именно он нашел путь к спасению, но когда честно припомнил ту сцену в девятке… нет, никоим образом.
— Ты действительно думаешь, что сможешь добиться для него амнистии? — спросила Бет, поглаживая его руку.
— Думаю, что да. — Он надеялся. — Я-то буду лезть из кожи, но конечное решение зависит не от меня.
И вообще ни от кого, если мне не удастся встретиться с ним, подумал Сэнди.
А что, если он его не увидит — никогда? Сэнди чуть не затошнило от этой мысли. Что, если он напугал Спасителя этими разговорами об амнистии, что, если он снялся с места и уехал из города? Если Спаситель выходит из игры, то и Сэнди тоже. Что интересного может быть в Сэнди Палмере для Харви Вайнштейна через несколько недель, когда он в буквальном смысле слова станет вчерашней новостью? Ни статьи в журнале, ни будущего фильма…
— Ты должен добиться для него амнистии, Сэнди. И еще раз его поразило, как по-разному они с Бет видят будущее.
Для него? Нет, я буду заниматься этим для себя.
2
— Какой сегодня день?
Кейт чуть не подпрыгнула при звуке хриплого голоса Джека. Отвернувшись от экрана телевизора, она увидела, что брат стоит, привалившись к косяку двери, с наброшенным на плечи одеялом. Небритый, с припухшими глазами, с волосами, торчащими во все стороны, он все же выглядел куда лучше, чем вчера.
— Воскресенье.
Джек сделал несколько неверных шагов и опустился в кресло с подлокотниками. Он закрыл глаза и перевел дыхание, словно это короткое расстояние вымотало его.
— То есть я неделю болел?
— Нет. Всего один день.
— А кажется, словно месяц.
— Вчера ты был хуже некуда. Временами бредил.
— Тебе стоило бы заглянуть в мой бред. Не поверишь, что за кошмары.
Стоит ли ему рассказывать о собственном сне? Если это были всего лишь сонные видения, не имеет смысла упоминать о них. Но если нет…
Кейт поежилась. Она полночи пыталась дозвониться до доктора Филдинга. Она не предполагала, что в четыре утра в его офисе кто-то снимет трубку, но поскольку его домашнего номера не было в справочнике, она раз за разом повторяла свои попытки. Наконец она вытащила свой сотовый — давно уже заблокированный, чтобы пациенты звонили не ей лично, а дежурному по отделению, — набрала 911 и спокойным ровным голосом попросила полицию проверить местожительство доктора Джеймса Филдинга в Миддл-Виллидж, потому что его телефон не отвечает, и она опасается… ну, не случилось ли с ним чего-нибудь.
И с тех пор переключалась с одного местного телеканала на другой в поисках хоть какого-то упоминания об убийстве уважаемого медика. Пока ничего не было. Она молилась, чтобы так было и дальше.
— Не сделаешь ли кофе? — пробормотал Джек.
— Есть только растворимый, но ты должен попить фруктового пунша, чтобы пополнить запасы жидкости…
— Кофе-е-е-е, — заныл Джек, изображая муэдзина, который призывает верующих к молитве. — Кофе-е-е-е.
— Джек…
— Без кофеина у меня раскалывается голова. Дело не в потворстве привычке, а в медицинской необходимости. Кофе-е-е-е!
— Только ради твоих воплей, — засмеялась Кейт, направляясь на кухню. — Хорошо. Сделаю. Только перестань стонать.
— Знаешь что? — сказал Джек из другой комнаты, пока она заливала водой чашку в восемь унций и ставила ее в микроволновую печку. — Жар вызывает у человека сверхчувствительность к внушению. Мне снилась твоя таинственная русская дама.
Русская дама? Что за…
— Ах да. Та, что дала мне твой номер.
— Верно. Мне снилось, что она нанесла мне визит в компании своего большого белого маламута.
Кейт улыбнулась. Собака была именно этой породы — лайка-маламут. При встрече она не могла определить ее. И вдруг она осознала…
— Джек, я никогда не говорила тебе о маламуте.
— Конечно же говорила. А иначе откуда мне знать о нем?
— Джек, я лично о нем не упоминала. Я не могла вспомнить породу. Так откуда ты узнал?..
— Должно быть, от тебя, потому что визит этой русской мне приснился. Видишь эти четыре засова на входной двери? Без моего разрешения сюда никто не войдет. Значит, узнать я мог только от тебя.
Кейт была уверена, что она этого не говорила, но не стала спорить.
— И что же она тебе сказала? Я имею в виду, во сне.
— Кучу апокалиптических ужасов о вирусе. Типа, что, если я — только я, и никто иной, — не остановлю его, тот мир, что мы знаем, превратится в столпотворение потоков крови, смерти, ненависти, ужаса и тому подобных милых вещей.
Кейт засыпала в большую кружку две ложки растворимого кофе. Ничего общего с тем аграрным коммунальным раем, который показывало ей Единство, хотя та часть, где шла речь о конце этого мира, очень похожа.
— Почему она считает, что ты способен остановить вирус?
— Провалиться мне, если я знаю. Пусть себе ломают голову такие, как Филдинг… и правительственные агентства.
Кейт закрыла глаза и перевела дыхание. Да, именно Филдинг… если он жив.
— Но она сообщила мне еще кое-что. Тут уж полный бред. Что мы с тобой уже заражены.
У Кейт все поплыло перед глазами, и она ухватилась за край раковины.
— Она тебе это сказала?
— Ну да. И знаешь что? Галлюцинации этой русской, должно быть, что-то включили у меня в мозгу, потому что у меня пошли потоком совершенно сумасшедшие сны. Большего бреда я и представить себе не мог.
Кейт, полная страха, с трудом заставила себя спросить:
— Какие, например?
Микроволновка звякнула. У Кейт дрожали пальцы, когда она вынимала кувшинчик с кипятком и наливала его в чашку.
— Ну, в целом бред исходил из того, что загадочный зараженный вирус Филдинга не просто вызывает изменения личности, а связывает мозги всех инфицированных в нечто единое, в группу, обладающую общим сознанием — мышлением пчелиного роя. Ну не бред ли?
Кейт, помешивавшая кофе Джека, уронила ложечку.
— Ч-ч-что? Ч-ч-что ты сказал?
Джек описал Единство, описал совершенно точно. Но откуда он знает? И откуда узнал, что тоже заражен?
«Мышление роя».
Могло ли его подсознание понять, что происходит, и предупредить его во время битвы между его иммунной системой и вирусом Единства? Нет, этого она принять не может. Но Джек… он как-то узнал.
У Кейт было ощущение, что она хватанула основательную порцию спиртного. Она принесла кофе, торопливо поставила перед ним, чтобы скрыть дрожь в руках, и опустилась на ближайший стул.
— Расскажи подробнее.
— Все это произойдет через несколько месяцев, когда разгорится война всех против всех, между уже инфицированными и еще здоровыми.
Война. Да, подумала Кейт, именно это и может случиться, если вирус будет легко распространяться, — скажем, воздушно-капельным путем. Слава богу, что такого не существует.
Похолодев, с комом в горле, она слушала трагический сценарий. Кейт не знала Эйба, о котором рассказывал Джек, но она встречалась с Джиа и Вики и была глубоко взволнована, услышав, что Джиа усыпила дочку.
— Я не так уж хорошо знаю ее, но не могу представить, что Джиа способна на такое.
— Я тоже, — сказал Джек. — Как и в большинстве снов, логика тут бредовая… типа, что луна сделана из швейцарского сыра. Например, откуда у Джиа взялось снотворное; во сне я ее не спрашивал, но сомневаюсь, что она хоть раз в жизни принимала снотворное. Многое касалось лично меня, но самая странная вещь имела отношение к тебе.
Кейт почувствовала, как все в ней напряглось.
— Я была в твоем сне?
— Не лично. Появились ужасные мысли о тебе — ты вернулась к своей практике в Трентоне и заражала всех своих маленьких пациентов.
Закрыв глаза, Кейт с трудом подавила приступ тошноты.
— Прости, — сказал Джек, и казалось, его голос доносился с дальнего конца коридора, — но это всего лишь сон, а не я. Я-то доподлинно знаю, что ты никогда не сделаешь ничего подобного.
Но это и было самым тошнотворным: именно такими делами ей и придется заниматься. Ибо именно этого Единство и требовало от нее. И что хуже всего, она хотела приступить к делу. Полностью слившись с Единством, она с энтузиазмом будет принимать участие в любом начинании, которое увеличит число мозгов в Единстве.
— Кейт? — откуда-то издалека эхом донесся голос Джека. — Кейт, ты хорошо себя чувствуешь?
Она обязана рассказать ему. Он должен знать.
— Джек…
Но он уставился в экран телевизора.
— Святый Боже! — показал он на него. — Кейт! Посмотри!
Повернувшись, Кейт увидела лицо Филдинга. Фотокарточка, явно взятая из его личного дела, занимала весь экран.
Кейт схватила пульт и до предела усилила звук.
«…сегодня утром полиция обнаружила тело доктора Филдинга, врача и исследователя, в его доме в Миддл-Виллидж в Куинсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51