Обслужили супер, доставка быстрая
И все же, сделав первый глоток, Киннитан чуть-чуть сморщилась.
К счастью, младший священник читал молитвы очень громко, поэтому Киннитан могла пить медленно и не беспокоиться о том, как выглядит, с трудом проталкивая в себя отвратительное зелье. Этот эликсир под названием «кровь солнца» слегка напоминал вкус настоящей крови – солоноватый, с легким привкусом мускуса. Киннитан глотала его с трудом. Она чувствовала и другие привкусы, тоже не очень-то приятные. В напитке не было специй, но во рту у Киннитан появился вкус желтого марашского перца.
– А теперь закрой глаза, дитя мое, – низким голосом важно попросил Пангиссир, когда Киннитан допила жидкость. – Пусть боги найдут тебя и прикоснутся к твоей душе. Это величайшая честь.
И «честь» не заставила себя долго ждать: на этот раз вместо легкой неги, полной грез, Киннитан почувствовала, что ее будто схватили и ударили чем-то тяжелым. Все началось с ощущения жара внизу живота, который очень быстро – словно огонь по сухой траве – распространился по спине, затем вспыхнул в голове и между ног. Киннитан едва не упала со стула, но младший священник поддержал ее. Девушке казалось, что его руки находились где-то очень далеко, что они прикасались к статуе, а не к живой Киннитан. В глазах у нее потемнело, в голове шумело, и ей стало ясно: сейчас ее череп треснет, как каштан в огне, и она умрет.
«Помогите!»
Ей показалось, что она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но слова прозвучали в ее воображении, а с губ слетели какие-то животные стоны.
– Положи ее, – приказал Пангиссир. Его голос доносился откуда-то издалека. – На этот раз пробрало как следует.
– Что-то… – начал было младший священник. – Она будет…
Киннитан не видела его – она погрузилась в черный туман, – но голос заставил девушку содрогнуться.
– Она сейчас ощущает прикосновение бога, – говорил Пангиссир. – Она готовится. Подложи ей под спину подушки, чтобы она не ударилась. С ней говорит великий бог…
«Никто со мной не говорит, – думала Киннитан, в то время как голос Пангиссира все слабел, оставляя ее в темноте. – Никто не говорит. Я совсем одна!»
Она почувствовала, как вокруг нее образуется нечто плотное, но не могла ни понять, ни даже предположить, что это. Силы уходили на то, чтобы сохранить себя, свое «я»: темнота грозилась забрать у нее все, что делало ее Киннитан. Так в далеком детстве зимними вечерами холод отбирал тепло у тела, когда она выскакивала на улицу после беготни и возни с братьями.
Но вот темнота начала меняться. Киннитан по-прежнему ничего не видела, но пустота вокруг уплотнялась, становилась похожей на кристалл. Каждая мысль в голове заставляла этот кристалл звенеть низким размеренным гулом огромного ледяного колокола. Киннитан стала тяжелой – тяжелее и старше всего сущего на земле. Теперь она поняла, каково быть камнем, неподвижно лежащим в земле: его мысли так же тяжелы, как устремленные ввысь горы. Она ощутила, как живет камень, отсчитывая не секунды, но тысячелетия, когда одна мысль – это бесконечность.
Она почувствовала нечто, какое-то постороннее присутствие – вне тела, но все-таки пугающе близко. Она показалась себе мухой, что разгуливает по животу спящего человека и не догадывается об этом.
Но спящего ли? Возможно, нет. Теперь она знала истинный размер мыслей, окружавших ее и проникавших внутрь. Сначала Киннитан приняла их за свои собственные, но тотчас поняла, что не в состоянии постичь заключенные в них идеи, как не в состоянии выразить словами грохот земли.
«Нушаш? Неужели это сам великий бог?»
Киннитан больше не хотела оставаться в этой твердой, как алмаз, говорящей темноте. Неприятное содрогание, исходящее от медлительных раздумий бога, было непереносимо для ее хрупкого разума. Бог слишком далек и слишком велик – не только для нее, но для любого человека. Огромный как гора – нет, как сам Ксанд и даже еще огромнее, – он может лечь на небо и заполнить его целиком.
И тут он, кто бы он ни был, заметил ее.
Киннитан вырвалась из плена, сердце ее колотилось, готовое выскочить из груди. Она очнулась в одной из комнат храма, ярко освещенной фонарями. Тело сотрясали рыдания, а во рту был привкус мертвечины. Младший священник поддерживал голову Киннитан: ее рвало.
Женщины-прислужницы убрали за ней, помыли девушку и одели, и она снова предстала перед Пангиссиром. Верховный Жрец взял ее лицо в свои жесткие руки и уставился ей в глаза – без тени сочувствия, как ювелир, вглядывающийся в огранку камня.
– Хорошо, – заключил он. – Бесценный будет доволен. Мы успешно продвигаемся.
Киннитан хотела что-то сказать, но не смогла. Она чувствовала себя усталой и больной, будто ее побили.
– Тебя призвал автарк Сулепис, девочка. Сегодня вечером тебя подготовят. А завтра отведут к нему, – сказал жрец и ушел.
Подготовка была утомительной и продолжалась очень долго. Когда Киннитан, поднявшуюся с постели лишь час назад, вели по коридорам дворца-сада на утреннюю встречу с автарком, она спотыкалась от усталости. Вчерашнее зелье верховного жреца продолжало действовать, причем сильнее, чем прежде. Даже в крытых переходах свет казался слишком ярким, а эхо шагов чересчур громким: девушке хотелось убежать обратно в постель и с головой спрятаться под одеяло.
У золотых дверей опочивальни автарка Киннитан и ее маленькая свита остановились, чтобы пропустить знакомые огромные носилки. Их неуклюже разворачивали в проходе. Скотарк Прусас скрюченными пальцами отдернул занавески и выглянул. Он заметил Киннитан и уставился на нее, открыв рот, будто удивлялся. Она подумала, что причиной гримасы было не удивление, а слабость мышц его нижней челюсти: что необычного в одной из многочисленных невест, ожидающей аудиенции у автарка? Голова скотарка тряслась на тонкой шее. В глазах Прусаса промелькнуло выражение не то презрения, не то ненависти. Его холодный оценивающий взгляд, подергивания и ужимки лишь усилили раздражение Киннитан.
Почему самый могущественный человек в мире выбрал своим преемником это хилое, ненормальное существо? Киннитан терялась в догадках. Должность скотарка стала традиционной при Соколином троне. До тех пор пока сын автарка не станет достаточно взрослым, чтобы управлять государством, роль наследника выполняет скотарк. Если автарк умрет, не оставив законного наследника, наличие правителя предотвратит распри между родственниками – они не могут наследовать трон напрямую, а значит, не будет кровопролитной войны кланов за власть.
Правда, древний закон гласил, что в случае смерти скотарка автарк лишается милости богов и должен отречься от трона. Поэтому при выборе скотарка правитель учитывал не столько деловые качества, сколько здоровье и выносливость. Примерно так оценивают скаковых лошадей: по блеску глаз и крепкому сердцу. Раньше выбор скотарка осуществлялся на специальных состязаниях: в процессе их все участники, кроме победителя, должны были умереть. Такие состязания считались обычным делом, потому что для автарка путь к Соколиному трону грозил теми же опасностями. Правда, в борьбе за власть претенденты умирали не так открыто.
Девушка видела, как Прусас, дрожа всем телом, откинулся на подушки в глубине паланкина. Срывающимся голосом он крикнул носильщикам, чтобы его несли дальше. Киннитан не понимала, почему Сулепис, не имевший не то что взрослого наследника мужского пола, но даже новорожденного сына, выбрал в скотарки калеку, находившегося на краю могилы. Впрочем, не только Киннитан – никто в обители Уединения не знал ответа, хотя об этом постоянно судачили. Самые отчаянные шепотом высказывали предположение, будто автарк – самый ненормальный в своей безумной семейке. Или, говорили они с одухотворенным видом, он любимец богов.
Не успели высокие двери захлопнуться за скотарком, как их снова открыли перед Киннитан, двумя ее служанками и стражниками из числа избранных.
Опочивальня, украшенная изящными пурпурно-золотыми колоннами, была чуть меньше большого Тронного зала, хотя людей в ней собралось совсем немного: десяток солдат, расположившихся за помостом, и человек двадцать слуг и священников. При других обстоятельствах Киннитан почувствовала бы себя неловко под взглядами мужчин, особенно после жизни в обители Уединения, но не сейчас. И, хотя одним из рассматривавших ее был Джеддин – глаза капитана «леопардов» выражали восхищение, – взор Киннитан как магнитом притягивал человек, сидевший на белой каменной скамье. Однако еще больше, чем очевидное могущество автарка, ее поразило поведение людей: все они старались занять место поближе к Сулепису, хотя, несомненно, боялись его. Наверное, так замерзшие крестьяне придвигаются к огню. Смотреть на правителя заставляло не только безумие, горевшее в его безжалостных, как у хищной птицы, глазах. Киннитан уставилась на автарка еще и по другой причине: тот оказался абсолютно голым, если не считать золотого венца на голове и золотых напалечников на руках.
Щеки Киннитан запылали, словно богокороль и вправду излучал жар. Она не знала, куда ей смотреть. Сама по себе нагота, даже мужская, ее не пугала: она не раз видела отца и братьев купающимися. К тому же, гуляя по людным улицам, залитым палящим солнцем, жители Ксанда предпочитали обходиться минимумом одежды. Загорелые руки и ноги автарка были длинноваты и худы, но он не был уродливым. Однако Киннитан напугало безразличие Сулеписа к собственному виду. Он походил на животное, не сознающее своей наготы и не получающее от нее никакого удовольствия. Его тело лоснилось от пота, а член, длинный и вялый, лежал на бедрах, как морда неизвестного слепого зверя.
– А вот и моя юная невеста, – произнес автарк безразличным тоном, не соответствующим блеску его глаз. – Правильно я говорю, Пангиссир? Это ведь она?
Верховный жрец вышел из-за спин девушек с веерами и остановился.
– Вы, как всегда, правы, Бесценный, – поклонился он.
– А зовут ее… зовут…
– Киннитан, Бесценный, дочь Чешрета из третьего храма.
– Какое у тебя необычное имя, дитя. – Автарк поднял руку и поманил девушку длинным блестящим пальцем. – Подойди ближе.
Еще никогда в жизни она не испытывала такого сильного желания убежать со всех ног. Киннитан овладел животный ужас – словно ее окатили ледяной водой. Перед ней снова открылись глубины, в которые ее погрузило зелье, называемое «кровью солнца»: казалось, сейчас она провалится в черноту и будет падать вечно. Она не сумела бы объяснить, откуда возникло столь сильное желание убежать, но поддаваться ему все равно было недопустимо. Киннитан собралась с силами и постаралась взять себя в руки.
– Подойди! – резко приказал Пангиссир. – С тобой говорит сам Бесценный.
Теперь взгляд автарка словно вцепился в нее, и она, сама того не сознавая, сделала один маленький шаг вперед, потом второй. Золотой палец поманил – и Киннитан подошла еще ближе, пока не остановилась прямо перед скамьей богокороля: его длинное лицо теперь находилось на расстоянии вытянутой руки. Она никогда не видела таких глаз, не могла вообразить себе такой пронзительной, безумной глубины, парализующей всех двуногих тварей. Сквозь аромат роз и другие запахи пробивался один: неприятный, причиняющий беспокойство, с солоноватым привкусом то ли крови, то ли горячего металла. Запах дыхания автарка.
– Наверное, сказывается ее происхождение.
Самый могущественный человек на земле протянул руку, чтобы прикоснуться к ней. Киннитан вздрогнула и застыла, когда автарк провел пальцем с золотым когтем по ее щеке, – ей показалось, что коготь оставляет кровавый след. Киннитан закрыла глаза. Она подумала, что все это лишь злая шутка и сейчас кто-нибудь подойдет и швырнет ее на пол, чтобы отрубить голову. Такой исход был предпочтительнее неизвестности.
– Открой глаза, девочка, – услышала она голос богокороля. – Разве я такой страшный? В обители Уединения множество женщин с радостью принимают мои прикосновения, а остальные молятся, чтобы я к ним пришел.
Киннитан посмотрела на него, и это стоило ей большого труда. Ей почудилось, что в огромной комнате не осталось ничего – ни колонн, ни стражников, – кроме его глаз цвета нестираного белья.
– Не бойся, – увещевал автарк. – Лучше радуйся. Ты станешь источником моего бессмертия, маленькая невеста. Это величайшая честь.
Она не могла ему ответить, не нашла в себе сил даже кивнуть – словно в горле застрял комок.
– Хорошо, – сказал он. – Делай все, как велит старый жрец, и брачная ночь возвысит тебя над всеми. – Рука автарка переместилась с лица на грудь Киннитан, и девушка почувствовала, как ее соски под легкой одеждой напряглись, словно от холода. – Помни: все это принадлежит теперь твоему богу.
Ладонь заскользила по животу, и через секунду золотые пальцы бесцеремонно сжали ее пах. Она не имела права даже застонать.
– Готовься и радуйся.
Автарк выпустил ее и отвернулся, подняв руку. Виночерпий бросился к нему, поднося какой-то напиток.
Было ясно, что аудиенция окончена. Пангиссир хлопнул в ладоши, и стражники повели Киннитан к двери. Она так сильно дрожала, что могла упасть, если б ее не поддерживали под руки. Тело не желало забывать прикосновения автарка – словно они оставили ожоги на коже.
20. ЗАТЕРЯВШИЕСЯ В ЛУННОМ МИРЕ
В ГЛУБИНЕ ЛЕСА
Назови свои деревья-стражи:
Белое Сердце, Каменная Рука, Скрытый Глаз, Источник Звезд.
Поклонись им, и они, смеясь, поклонятся тоже.
Из «Оракулов падающих костей»
Баррик был вне себя. Авин Броун посмел вызвать его в другой конец замка посреди ночи, словно принц – обычный придворный. Юноша недовольно прикрикнул на маленького слугу, когда тот, распахивая перед ним двери комендантских покоев, недостаточно проворно отскочил в сторону. И все же Баррика встревожили слова посыльного о крайне срочном, неотложном деле.
«Лорд комендант просит вас пожаловать в его покои, ваше высочество, – сообщил ему паж. – Он умоляет вас прийти как можно быстрее».
Баррика снова преследовали ночные кошмары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
К счастью, младший священник читал молитвы очень громко, поэтому Киннитан могла пить медленно и не беспокоиться о том, как выглядит, с трудом проталкивая в себя отвратительное зелье. Этот эликсир под названием «кровь солнца» слегка напоминал вкус настоящей крови – солоноватый, с легким привкусом мускуса. Киннитан глотала его с трудом. Она чувствовала и другие привкусы, тоже не очень-то приятные. В напитке не было специй, но во рту у Киннитан появился вкус желтого марашского перца.
– А теперь закрой глаза, дитя мое, – низким голосом важно попросил Пангиссир, когда Киннитан допила жидкость. – Пусть боги найдут тебя и прикоснутся к твоей душе. Это величайшая честь.
И «честь» не заставила себя долго ждать: на этот раз вместо легкой неги, полной грез, Киннитан почувствовала, что ее будто схватили и ударили чем-то тяжелым. Все началось с ощущения жара внизу живота, который очень быстро – словно огонь по сухой траве – распространился по спине, затем вспыхнул в голове и между ног. Киннитан едва не упала со стула, но младший священник поддержал ее. Девушке казалось, что его руки находились где-то очень далеко, что они прикасались к статуе, а не к живой Киннитан. В глазах у нее потемнело, в голове шумело, и ей стало ясно: сейчас ее череп треснет, как каштан в огне, и она умрет.
«Помогите!»
Ей показалось, что она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но слова прозвучали в ее воображении, а с губ слетели какие-то животные стоны.
– Положи ее, – приказал Пангиссир. Его голос доносился откуда-то издалека. – На этот раз пробрало как следует.
– Что-то… – начал было младший священник. – Она будет…
Киннитан не видела его – она погрузилась в черный туман, – но голос заставил девушку содрогнуться.
– Она сейчас ощущает прикосновение бога, – говорил Пангиссир. – Она готовится. Подложи ей под спину подушки, чтобы она не ударилась. С ней говорит великий бог…
«Никто со мной не говорит, – думала Киннитан, в то время как голос Пангиссира все слабел, оставляя ее в темноте. – Никто не говорит. Я совсем одна!»
Она почувствовала, как вокруг нее образуется нечто плотное, но не могла ни понять, ни даже предположить, что это. Силы уходили на то, чтобы сохранить себя, свое «я»: темнота грозилась забрать у нее все, что делало ее Киннитан. Так в далеком детстве зимними вечерами холод отбирал тепло у тела, когда она выскакивала на улицу после беготни и возни с братьями.
Но вот темнота начала меняться. Киннитан по-прежнему ничего не видела, но пустота вокруг уплотнялась, становилась похожей на кристалл. Каждая мысль в голове заставляла этот кристалл звенеть низким размеренным гулом огромного ледяного колокола. Киннитан стала тяжелой – тяжелее и старше всего сущего на земле. Теперь она поняла, каково быть камнем, неподвижно лежащим в земле: его мысли так же тяжелы, как устремленные ввысь горы. Она ощутила, как живет камень, отсчитывая не секунды, но тысячелетия, когда одна мысль – это бесконечность.
Она почувствовала нечто, какое-то постороннее присутствие – вне тела, но все-таки пугающе близко. Она показалась себе мухой, что разгуливает по животу спящего человека и не догадывается об этом.
Но спящего ли? Возможно, нет. Теперь она знала истинный размер мыслей, окружавших ее и проникавших внутрь. Сначала Киннитан приняла их за свои собственные, но тотчас поняла, что не в состоянии постичь заключенные в них идеи, как не в состоянии выразить словами грохот земли.
«Нушаш? Неужели это сам великий бог?»
Киннитан больше не хотела оставаться в этой твердой, как алмаз, говорящей темноте. Неприятное содрогание, исходящее от медлительных раздумий бога, было непереносимо для ее хрупкого разума. Бог слишком далек и слишком велик – не только для нее, но для любого человека. Огромный как гора – нет, как сам Ксанд и даже еще огромнее, – он может лечь на небо и заполнить его целиком.
И тут он, кто бы он ни был, заметил ее.
Киннитан вырвалась из плена, сердце ее колотилось, готовое выскочить из груди. Она очнулась в одной из комнат храма, ярко освещенной фонарями. Тело сотрясали рыдания, а во рту был привкус мертвечины. Младший священник поддерживал голову Киннитан: ее рвало.
Женщины-прислужницы убрали за ней, помыли девушку и одели, и она снова предстала перед Пангиссиром. Верховный Жрец взял ее лицо в свои жесткие руки и уставился ей в глаза – без тени сочувствия, как ювелир, вглядывающийся в огранку камня.
– Хорошо, – заключил он. – Бесценный будет доволен. Мы успешно продвигаемся.
Киннитан хотела что-то сказать, но не смогла. Она чувствовала себя усталой и больной, будто ее побили.
– Тебя призвал автарк Сулепис, девочка. Сегодня вечером тебя подготовят. А завтра отведут к нему, – сказал жрец и ушел.
Подготовка была утомительной и продолжалась очень долго. Когда Киннитан, поднявшуюся с постели лишь час назад, вели по коридорам дворца-сада на утреннюю встречу с автарком, она спотыкалась от усталости. Вчерашнее зелье верховного жреца продолжало действовать, причем сильнее, чем прежде. Даже в крытых переходах свет казался слишком ярким, а эхо шагов чересчур громким: девушке хотелось убежать обратно в постель и с головой спрятаться под одеяло.
У золотых дверей опочивальни автарка Киннитан и ее маленькая свита остановились, чтобы пропустить знакомые огромные носилки. Их неуклюже разворачивали в проходе. Скотарк Прусас скрюченными пальцами отдернул занавески и выглянул. Он заметил Киннитан и уставился на нее, открыв рот, будто удивлялся. Она подумала, что причиной гримасы было не удивление, а слабость мышц его нижней челюсти: что необычного в одной из многочисленных невест, ожидающей аудиенции у автарка? Голова скотарка тряслась на тонкой шее. В глазах Прусаса промелькнуло выражение не то презрения, не то ненависти. Его холодный оценивающий взгляд, подергивания и ужимки лишь усилили раздражение Киннитан.
Почему самый могущественный человек в мире выбрал своим преемником это хилое, ненормальное существо? Киннитан терялась в догадках. Должность скотарка стала традиционной при Соколином троне. До тех пор пока сын автарка не станет достаточно взрослым, чтобы управлять государством, роль наследника выполняет скотарк. Если автарк умрет, не оставив законного наследника, наличие правителя предотвратит распри между родственниками – они не могут наследовать трон напрямую, а значит, не будет кровопролитной войны кланов за власть.
Правда, древний закон гласил, что в случае смерти скотарка автарк лишается милости богов и должен отречься от трона. Поэтому при выборе скотарка правитель учитывал не столько деловые качества, сколько здоровье и выносливость. Примерно так оценивают скаковых лошадей: по блеску глаз и крепкому сердцу. Раньше выбор скотарка осуществлялся на специальных состязаниях: в процессе их все участники, кроме победителя, должны были умереть. Такие состязания считались обычным делом, потому что для автарка путь к Соколиному трону грозил теми же опасностями. Правда, в борьбе за власть претенденты умирали не так открыто.
Девушка видела, как Прусас, дрожа всем телом, откинулся на подушки в глубине паланкина. Срывающимся голосом он крикнул носильщикам, чтобы его несли дальше. Киннитан не понимала, почему Сулепис, не имевший не то что взрослого наследника мужского пола, но даже новорожденного сына, выбрал в скотарки калеку, находившегося на краю могилы. Впрочем, не только Киннитан – никто в обители Уединения не знал ответа, хотя об этом постоянно судачили. Самые отчаянные шепотом высказывали предположение, будто автарк – самый ненормальный в своей безумной семейке. Или, говорили они с одухотворенным видом, он любимец богов.
Не успели высокие двери захлопнуться за скотарком, как их снова открыли перед Киннитан, двумя ее служанками и стражниками из числа избранных.
Опочивальня, украшенная изящными пурпурно-золотыми колоннами, была чуть меньше большого Тронного зала, хотя людей в ней собралось совсем немного: десяток солдат, расположившихся за помостом, и человек двадцать слуг и священников. При других обстоятельствах Киннитан почувствовала бы себя неловко под взглядами мужчин, особенно после жизни в обители Уединения, но не сейчас. И, хотя одним из рассматривавших ее был Джеддин – глаза капитана «леопардов» выражали восхищение, – взор Киннитан как магнитом притягивал человек, сидевший на белой каменной скамье. Однако еще больше, чем очевидное могущество автарка, ее поразило поведение людей: все они старались занять место поближе к Сулепису, хотя, несомненно, боялись его. Наверное, так замерзшие крестьяне придвигаются к огню. Смотреть на правителя заставляло не только безумие, горевшее в его безжалостных, как у хищной птицы, глазах. Киннитан уставилась на автарка еще и по другой причине: тот оказался абсолютно голым, если не считать золотого венца на голове и золотых напалечников на руках.
Щеки Киннитан запылали, словно богокороль и вправду излучал жар. Она не знала, куда ей смотреть. Сама по себе нагота, даже мужская, ее не пугала: она не раз видела отца и братьев купающимися. К тому же, гуляя по людным улицам, залитым палящим солнцем, жители Ксанда предпочитали обходиться минимумом одежды. Загорелые руки и ноги автарка были длинноваты и худы, но он не был уродливым. Однако Киннитан напугало безразличие Сулеписа к собственному виду. Он походил на животное, не сознающее своей наготы и не получающее от нее никакого удовольствия. Его тело лоснилось от пота, а член, длинный и вялый, лежал на бедрах, как морда неизвестного слепого зверя.
– А вот и моя юная невеста, – произнес автарк безразличным тоном, не соответствующим блеску его глаз. – Правильно я говорю, Пангиссир? Это ведь она?
Верховный жрец вышел из-за спин девушек с веерами и остановился.
– Вы, как всегда, правы, Бесценный, – поклонился он.
– А зовут ее… зовут…
– Киннитан, Бесценный, дочь Чешрета из третьего храма.
– Какое у тебя необычное имя, дитя. – Автарк поднял руку и поманил девушку длинным блестящим пальцем. – Подойди ближе.
Еще никогда в жизни она не испытывала такого сильного желания убежать со всех ног. Киннитан овладел животный ужас – словно ее окатили ледяной водой. Перед ней снова открылись глубины, в которые ее погрузило зелье, называемое «кровью солнца»: казалось, сейчас она провалится в черноту и будет падать вечно. Она не сумела бы объяснить, откуда возникло столь сильное желание убежать, но поддаваться ему все равно было недопустимо. Киннитан собралась с силами и постаралась взять себя в руки.
– Подойди! – резко приказал Пангиссир. – С тобой говорит сам Бесценный.
Теперь взгляд автарка словно вцепился в нее, и она, сама того не сознавая, сделала один маленький шаг вперед, потом второй. Золотой палец поманил – и Киннитан подошла еще ближе, пока не остановилась прямо перед скамьей богокороля: его длинное лицо теперь находилось на расстоянии вытянутой руки. Она никогда не видела таких глаз, не могла вообразить себе такой пронзительной, безумной глубины, парализующей всех двуногих тварей. Сквозь аромат роз и другие запахи пробивался один: неприятный, причиняющий беспокойство, с солоноватым привкусом то ли крови, то ли горячего металла. Запах дыхания автарка.
– Наверное, сказывается ее происхождение.
Самый могущественный человек на земле протянул руку, чтобы прикоснуться к ней. Киннитан вздрогнула и застыла, когда автарк провел пальцем с золотым когтем по ее щеке, – ей показалось, что коготь оставляет кровавый след. Киннитан закрыла глаза. Она подумала, что все это лишь злая шутка и сейчас кто-нибудь подойдет и швырнет ее на пол, чтобы отрубить голову. Такой исход был предпочтительнее неизвестности.
– Открой глаза, девочка, – услышала она голос богокороля. – Разве я такой страшный? В обители Уединения множество женщин с радостью принимают мои прикосновения, а остальные молятся, чтобы я к ним пришел.
Киннитан посмотрела на него, и это стоило ей большого труда. Ей почудилось, что в огромной комнате не осталось ничего – ни колонн, ни стражников, – кроме его глаз цвета нестираного белья.
– Не бойся, – увещевал автарк. – Лучше радуйся. Ты станешь источником моего бессмертия, маленькая невеста. Это величайшая честь.
Она не могла ему ответить, не нашла в себе сил даже кивнуть – словно в горле застрял комок.
– Хорошо, – сказал он. – Делай все, как велит старый жрец, и брачная ночь возвысит тебя над всеми. – Рука автарка переместилась с лица на грудь Киннитан, и девушка почувствовала, как ее соски под легкой одеждой напряглись, словно от холода. – Помни: все это принадлежит теперь твоему богу.
Ладонь заскользила по животу, и через секунду золотые пальцы бесцеремонно сжали ее пах. Она не имела права даже застонать.
– Готовься и радуйся.
Автарк выпустил ее и отвернулся, подняв руку. Виночерпий бросился к нему, поднося какой-то напиток.
Было ясно, что аудиенция окончена. Пангиссир хлопнул в ладоши, и стражники повели Киннитан к двери. Она так сильно дрожала, что могла упасть, если б ее не поддерживали под руки. Тело не желало забывать прикосновения автарка – словно они оставили ожоги на коже.
20. ЗАТЕРЯВШИЕСЯ В ЛУННОМ МИРЕ
В ГЛУБИНЕ ЛЕСА
Назови свои деревья-стражи:
Белое Сердце, Каменная Рука, Скрытый Глаз, Источник Звезд.
Поклонись им, и они, смеясь, поклонятся тоже.
Из «Оракулов падающих костей»
Баррик был вне себя. Авин Броун посмел вызвать его в другой конец замка посреди ночи, словно принц – обычный придворный. Юноша недовольно прикрикнул на маленького слугу, когда тот, распахивая перед ним двери комендантских покоев, недостаточно проворно отскочил в сторону. И все же Баррика встревожили слова посыльного о крайне срочном, неотложном деле.
«Лорд комендант просит вас пожаловать в его покои, ваше высочество, – сообщил ему паж. – Он умоляет вас прийти как можно быстрее».
Баррика снова преследовали ночные кошмары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101