Интересно, если бы он знал, что это плохая вещь, спрятал бы он ее или нет?..»
С мешочком в руках Чет вышел из спальни и направился к столу. Опал следовала за ним по пятам, будто он взял не просто вещь Кремня, а частицу самого мальчика. В прошлый раз Чет больше заинтересовался камнем, который отдал потом Чавену. На этот раз он внимательно рассмотрел сам мешочек: размером с куриное яйцо, почти плоский, толщиной с палец. На нем была нанесена сложная и изящная вышивка разноцветными нитками, но рисунок представлял собой узор, а не картинку и ни о чем Чету не говорил.
– Ты когда-нибудь видела подобную работу? – спросил он жену.
– Как-то на рынке мне попалась на глаза вышивка из Коннорда, но та была куда проще, – пожала плечами Опал.
Чет осторожно нажал на мешочек пальцем. Содержимое его продавливалось, издавая слабый хруст, но в самой середине было что-то твердое, как кость.
– Где мой нож?
– Тот, тупой? – отозвалась Опал, направляясь за коробкой, в которой хранились всякие мелочи. – Если ты хочешь втайне от мальчика открыть мешочек и взглянуть на его вещь, не следует делать это по-варварски. – Она достала из коробки крошечное лезвие с перламутровой ручкой. – На вот, возьми… Нет, я передумала. Отдай. Мне ведь придется зашивать мешочек, когда ты проверишь его.
«Если сумею затолкать обратно его содержимое и сделать вид, что ничего не случилось», – подумал Чет, но промолчал. Мальчик вряд ли сам заглядывал внутрь, так что разницы нет.
Опал аккуратно вытащила несколько нитей сбоку, где меньше вышивки. Чет ни за что не догадался бы поступить так – он вспорол бы мешочек сверху и наверняка испортил бы вышивку.
– А вдруг это магическая вышивка? – предположил он. – И если мы нарушим ее, содержимое мешочка исчезнет?
Чет не вполне понимал, что говорит, но в столь поздний час трудно было не думать об этом. Они словно вступали на чужую и, возможно, враждебную территорию.
Опал недовольно посмотрела на мужа.
– Как это на тебя похоже: ты задумываешься только после того, как дело сделано.
Но она остановилась, явно обеспокоенная.
– Думаешь, там что-то живое? И оно… может укусить?
– Лучше отдай мне. Если кто-то и должен потерять палец, пусть это будет не тот, кому потом придется зашивать мешочек, – сказал Чет, пытаясь превратить все в шутку.
Он слегка надавил на разрез, чтобы тот раскрылся, и поднес мешочек к свету. Но внутри увидел лишь какие-то высушенные цветы и листья. Он наклонился и осторожно понюхал содержимое. Запах был необычным и незнакомым: смесь пряных ароматов. Чет сунул внутрь палец, стараясь ничего не Повредить, но сухие листья ломались, и благоухание становилось сильнее. Наконец он коснулся чего-то твердого и плоского. Фандерлинг попытался вытащить неизвестный предмет, но тот оказался почти того же размера, что и мешочек.
– Придется еще немножко разрезать, – вздохнул Чет, передавая вещицу Опал.
– Моли, волшебный корень, и «разбитое сердце», – принюхиваясь, сказала Опал. – Но не только. Остальное я не знаю.
Опал распорола шов до самого конца и вернула мешочек Чету.
Он осторожно потянул твердый предмет. Сухие цветы и листья посыпались на стол. Чет потянул чуть сильнее, и предмет наконец выскользнул наружу. Овальный, прекрасно отполированный и украшенный резьбой, он был твердым, но не как камень. Его украшал непонятный узор. Чет с удивлением рассматривал предмет: зачем этот простой круглый кусок кости – то ли слоновой, то ли еще какой – украшать столь искусной резьбой? Опал на минуту взяла вещь в руки, кивнула и отдала обратно мужу, перевернув другой стороной.
– Это же зеркало, старый дурень. – В ее голосе послышалось облегчение. – Ручное зеркало, как у благородных дам. У твоей принцессы Бриони, наверное, таких несколько.
– У моей принцессы Бриони? – переспросил Чет. Он подхватил их обычный шутливый тон, поскольку ничего другого не придумал. Он тоже почувствовал облегчение, но в меньшей степени, чем жена. – Уверен, принцесса пришла бы в восторг, услышав твои слова.
Он посмотрел на зеркало, поднял его и повертел, пока не поймал отражение от светильника – вроде бы совершенно обычное.
– Зачем мальчику зеркало? – недоуменно спросил он. Опал покачала головой, удивляясь его глупости.
– Ну разве ты сам не понимаешь? Ясно как день. Скорей всего, оно принадлежало его… его настоящей матери. – Ей было неприятно произносить эти слова, но она решительно продолжила: – Она дала сыну зеркало как… как память. Может быть, ей грозила опасность, и у нее оставалось лишь несколько секунд, чтобы спасти сына. Она хотела дать знать тому, кто подберет ребенка, что это мальчик из хорошей семьи и у него есть любящая мать.
– Странно это… – Чет не поверил в ее объяснение. – Она хранила зеркало зашитым в мешочек?
– Да нет же! Она сделала это, чтобы не повредить его.
– По-твоему, у высокородной женщины случилось несчастье: на замок напали враги или он горел, как в балладах больших людей, которые ты так любишь слушать на рыночной площади, – и она потратила последние минуты на то, чтобы зашить зеркало в мешочек? Да еще так аккуратно.
– Ты все усложняешь, – ответила жена.
Но Опал скорее удивилась, чем рассердилась. Она могла позволить себе быть великодушной, поскольку явно оказалась в выигрыше: они нашли всего лишь зеркало, а не кольцо с фамильным гербом или письмо, подробно описывающее происхождение ребенка или страшное преступление. На всякий случай Чет высыпал на стол остатки листьев и цветов. Опал недовольно заворчала. Однако в мешочке ничего больше не оказалось.
– Если ты закончил мусорить, оставь уборку мне, – заявила женщина. Теперь она уже не скрывала своего торжества. – Мне придется потрудиться, чтобы успеть вернуть этой вещи ее прежний вид, пока мальчик не проснулся. А ты ложись спать.
Чет так и поступил, однако сон к нему не шел. Опал тихонько возилась с мешочком, но фандерлинга тревожило другое. То, что они обнаружили, оказалось совсем не страшно. Похоже, пока никакие перемены им не грозят. И все же… Было кое-что еще.
«Обязательно скажу об этом Чавену, когда снова его увижу», – решил Чет.
Он устал, сильно устал и хотел спать. Еще больше он хотел, чтобы Опал оказалась права и беспокоиться было бы не о чем, но кое-что по-прежнему его терзало.
«Спрошу у Чавена при встрече. В последний раз ему не очень-то пришлось по душе мое общество, но больше обратиться не к кому. У него есть опыт в подобных делах. Возможно, он что-то мне объяснит. А вдруг это зеркало – не простое зеркало…»

Бриони часами не выпускала из рук отцовского письма. Она разглядывала знакомый почерк снова и снова, словно это портрет короля, а не написанные им слова. Она и не подозревала, как сильно скучает по отцу. Читая письмо, она слышала дорогой голос, как будто Олин находился в этой комнате, а не за сотни миль от дома; как будто они не расставались на полгода. Неужели какое-то письмо могло стать причиной смерти Кендрика?
Помимо семейных печалей, в послании был и другой смысл. Как и говорил Броун, Олин действительно писал об автарке и о своей обеспокоенности угрозой с юга.

«Мы подошли к главной моей тревоге, сын мой, – читала Бриони уже в шестой или седьмой раз. – Слухи о том, что автарк расширяет свою империю на север и приближается к нам, не преувеличены. Весь континент Ксанд, что находится за Белой пустыней, теперь подчиняется Ксису. Предыдущие правители довольствовались тем, что брали дань с завоеванных королевств. Новый автарк куда жестче в этом вопросе. Говорят, он считает себя не просто королем, а богом, и во всех подвластных ему землях люди должны почитать его как сына солнца! Пока он еще не требует этого от городов и королевств Зона, подпавших под его власть. Но я уверен, рано или поздно он этого потребует – когда его положение достаточно упрочится.
Только не подумай, что если он сумасшедший, то он глуп. Нет. Он сделан из кремня. При рождении ему дали имя Сулепис. Он был двадцать третьим из двадцати шести братьев царствующей семьи – змеиного гнезда, ставшего легендарным даже в беспокойном Ксисе, где всегда хватало жестокостей и убийств. Говорят, что к тому времени, когда через год после смерти отца Сулепис взошел на трон, в живых остался лишь один его брат – самый младший. Но и того он приказал опустить в расплавленную бронзу, едва закончилась церемония коронации. Когда фигура остыла, Сулепис велел установить ее перед своим дворцом. Один путешественник рассказывал, что автарк обожает пугать этой фигурой своих гостей: говорит, что она называется «Гордость семьи».
Его власть в Ксанде безгранична, но хотя он и захватил территории в Эоне, эти мелкие государства либо располагают неудобными гаванями, либо вообще не имеют портов. Он прекрасно понимает, что ни одно из покоренных государств не обеспечит ему удобного плацдарма для вторжения, а без надежного опорного пункта его армия, как бы велика она ни была, не победит противника, полного решимости отстаивать свою землю. Особенно если Сиан, Джеллон и королевства Пределов выступят вместе…»

Бриони отложила письмо с тем же раздражением, что и после первого прочтения. Джеллон – этот рассадник предательства! Очень похоже на отца: даже попав в плен из-за жадности короля Геспера, он все еще надеется объединиться с ним против общего сильного врага.
«Не исключено, что со временем ему бы это удалось, – подумала Бриони. – А что делать мне? Если мы объединимся, мерзкий граф Анджелос снова вернется сюда, и мне придется обращаться с ним как с союзником, хотя я желала бы пронзить его сердце мечом».
Она пообещала себе, что после обеда займется фехтованием. Баррик еще слаб после болезни, но можно обойтись набитым опилками чучелом: представить, что это Анджелос или его господин Геспер. Их приятно продырявить.
Размышляя об отсутствующей странице, Бриони никак не могла угадать, что заставило кого-то ее похитить. Судя по содержанию соседних фрагментов, там были самые обыденные рассуждения о боеспособности стен и ворот замка. Возможно, шпион автарка или кто-то из своих взял страницу, рассчитывая найти сведения о слабых местах Южного Предела? Или они совсем глупы и рассчитывают на то, что отец доверит бумаге информацию, подставляющую под удар его семью и дом, и передаст ее послу Лудиса Дракавы? Тогда они его совсем не знают. Как сказал Броун, король Олин никогда ничего не принимал на веру.
Девушка обратилась к последней части письма, готовая снова заплакать, читая слова прощания.
«И передай Бриони, что я ее люблю. Очень сожалею, что пропущу день рождения ее и Баррика. В этом холодном замке есть кошка, что привыкла спать у меня в ногах. В последнее время она сильно растолстела. Я подозреваю, что у нее будут котята. Передай Бриони: я скоро вернусь, и не один, а с сюрпризом. Она сможет баловать котенка, сколько ей захочется – в отличие от собак и детей, кошек не испортишь избытком любви».
«Спрошу у Чавена при встрече. В последний раз ему не очень-то пришлось по душе мое общество, но больше обратиться не к кому. У него есть опыт в подобных делах. Возможно, он что-то мне объяснит. А вдруг это зеркало – не простое зеркало…»

Бриони часами не выпускала из рук отцовского письма. Она разглядывала знакомый почерк снова и снова, словно это портрет короля, а не написанные им слова. Она и не подозревала, как сильно скучает по отцу. Читая письмо, она слышала дорогой голос, как будто Олин находился в этой комнате, а не за сотни миль от дома; как будто они не расставались на полгода. Неужели какое-то письмо могло стать причиной смерти Кендрика?
Помимо семейных печалей, в послании был и другой смысл. Как и говорил Броун, Олин действительно писал об автарке и о своей обеспокоенности угрозой с юга.
«Мы подошли к главной моей тревоге, сын мой, – читала Бриони уже в шестой или седьмой раз. – Слухи о том, что автарк расширяет свою империю на север и приближается к нам, не преувеличены. Весь континент Ксанд, что находится за Белой пустыней, теперь подчиняется Ксису. Предыдущие правители довольствовались тем, что брали дань с завоеванных королевств. Новый автарк куда жестче в этом вопросе. Говорят, он считает себя не просто королем, а богом, и во всех подвластных ему землях люди должны почитать его как сына солнца! Пока он еще не требует этого от городов и королевств Зона, подпавших под его власть. Но я уверен, рано или поздно он этого потребует – когда его положение достаточно упрочится.
Только не подумай, что если он сумасшедший, то он глуп. Нет. Он сделан из кремня. При рождении ему дали имя Сулепис. Он был двадцать третьим из двадцати шести братьев царствующей семьи – змеиного гнезда, ставшего легендарным даже в беспокойном Ксисе, где всегда хватало жестокости.»
Бриони была довольна собой: на этот раз она не заплакала. Ну разве что пара слезинок… Она поспешно смахнула влагу с лица, и Мойна с Розой ничего не заметили.

Баррик обычно побеждал сестру в поединке на мечах – он был намного сильнее, хотя и не мог пользоваться больной рукой. Однако он не оправился от болезни, поэтому у него быстро сбилось дыхание, а лицо покраснело. Принц двигался медленнее, чем обычно. Он получил несколько ударов тупым мечом, а в ответ нанес только один. Гораздо быстрее, чем хотелось бы Бриони, он отступил назад и отшвырнул меч, с глухим стуком упавший на пол.
– Нечестно, – заявил он. – Ты знаешь, что я нездоров.
– Тем более тебе нужно тренироваться. Ну давай же, злюка, попробуй еще разок. Можешь взять щит, если хочешь.
– Нет. Ты не лучше Шасо. Неужели теперь, когда он больше не может мучить меня, его место хочешь занять ты?
В голосе брата слышалось нечто большее, чем просто злость, и Бриони решила отступить. Ее переполняли ярость и раздражение. Столько дней она сидела на месте и выслушивала самых разных людей! Теперь ей так хотелось размяться, помахать клинком, позабыть о том, что она принцесса. Но она знала: заставить Баррика делать что-либо против его воли невозможно.
– Хорошо. Тогда, может быть, поговорим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101