– Скифы – колдуны и оборотни, это всем известно! – поддержал его товарищ с худым лицом, покрытым шрамами. – Я много раз видел, как варвары превращались в волков!.. Был один скиф Абарис, тот даже летал верхом на стреле!..
– Верхом на стреле? Как же он держался на ней?
– Это была особая стрела, подаренная скифу Аполлоном Гиперборейским!
Суеверный ропот волной прокатился по рядам смущенного воинства.
– Мы теряем жизнь от одной ранки, нанесенной скифской стрелой, умираем от колдовского яда, а они скачут на конях, имея в хребте десять стрел!..
– Как же тогда воевать с ними? – звонко спросил молодой воин, тревожно оглядываясь вокруг.
– Молчать! – оборвал разговоры сотник. – Какие там оборотни и колдуны! Мы в прошлом году побили скифов, а царя их заставили присягнуть Митридату! И нынче побьем, а их скот и женщин поделим между собою!
Однако и сам сотник не мог понять и толком объяснить причину необыкновенной живучести скифов.
– Папай!.. Папай!.. – доносилось издали.
Тиу!.. Тиу!.. – пели стрелы над головами.
Приближалась ночь. Переход оказался совсем не таким стремительным, как того хотели Диофант и воины. Полководец начал задумываться, удастся ли ему рассеять войско Палака и захватить Неаполь до подхода роксоланов.
Измученная пехота остановилась. Рослые гоплиты вытирали пот с загорелых на южном солнце лиц и отряхивали с ног целые пуды чернозема.
– Римляне тренируют свою пехоту, заставляя надевать свинцовые сандалии, – заметил Бритагор с обычной усмешкой. – Пусть бы они походили по скифской грязи! Это куда труднее!
– Ты прав, Бритагор, – отозвался Диофант, сдерживая свою лошадь, – но мы пришли сюда именно потому, что не хотим позволить римлянам топтать своими ногами скифский чернозем!
– Справедливые слова, – одобрил советник, – Скифия должна стать житницей Понта, как когда-то она была житницей Эллады! А ее конные орды нужно сначала подчинить силой оружия, а потом вместе с роксоланами и языгами направить на Рим! Они будут нашей конницей в войне против Рима.
– Ха! Мы взрослые люди и понимаем, что не из любви к херсонесцам Митридат посылает свои корабли и первоклассную пехоту против скифов. Сначала будет нашей вся Малая Азия и Северопонтийские степи, потом Балканы! А дальше – Рим!.. Сломаем Риму рога, тогда Понт станет хозяином мира!.. Еще Фарнак начал великую борьбу!
– Да, царь Фарнак был умным и дальновидным правителем, он плел сети против Рима, но везде кричал, что он друг римлян… А Митридат почувствовал силу и повел дело в открытую… Вернее, почти открыто. Но он так молод! Счастье, что его советники и воеводы так зрелы! Ты один из них, Диофант!
Диофант горделиво улыбнулся и искоса поглядел на Мазея, что трясся на скифской лошаденке рядом.
– Понимаю, понимаю, – замотал усами Мазей, стараясь при этом изобразить на исполосованном шрамами лице понимание великих замыслов понтийского владыки и восхищение мудростью его советников и воевод, – наш царственный повелитель по гениальности второй Александр! Ему нужно Северное Причерноморье. Здесь он найдет хлеб и мясо, а также много рабов и племен, которые еще не заражены духом неподчинения. Скифия богата. Я слыхал, что в Рифейских горах, – это где-то на севере, – так много серебряной руды, что однажды при лесном пожаре по склону горы потекла целая река из расплавленного серебра!..
Бритагор лицемерно прищурился, лицо его сделалось слащавым.
– Да, наш царь мудр, и в то же время ведь он семь лет прожил в дремучем лесу, спасаясь от своих опекунов… Презренные люди, они хотели погубить царя, а на его место посадить римского ставленника. Двенадцати лет он наследовал царский престол и успел стать самым просвещенным царем в мире. Он очень пытлив и интересуется науками, особенно медициной и наукой о ядах.
– А почему? – вмешался Диофант. – Не диво такое увлечение для того, кто каждый день ожидает, что кто-либо из приближенных отравит его.
– Верно, это так. Сейчас он принимает все яды понемногу и становится к ним нечувствительным. Больше того, яды стали его потребностью, особенно он полюбил сонный яд, который добывают в Индии из мака.
– Это поразительно! – не удержался Мазей, мало осведомленный об интимной жизни царя. – Пусть боги дадут ему здоровья и много лет полного благополучия!

4

Лагерь разбили среди степи, окружили наспех вырытым рвом, позади которого расставили вкруг телеги с камнеметами, как это принято у скифов. Шатер Диофанта поставили в центре лагеря. Солдаты должны были довольствоваться кострами под открытым небом и плащами – хламидами.
С закатом солнца погода изменилась. Потянуло холодом, и земля сразу стала твердеть. Подул ледяной, пронизывающий ветер. Словно бичом хлестнула снежная крупка. Закружилась метель, дрожь прохватила солдат Диофанта до костей. Сырые одежда и обувь окаменели. Все кинулись собирать степные засохшие травы для костров. В балках мечами рубили кустарники и тащили оттуда охапки хвороста.
Бабон находился в войске понтийцев в качестве командира маленького отряда херсонесской молодежи, посаженной на трофейных скифских коней.
Хабеец видел, как неумело обращались южане с кремнем и огнивом, не имея опыта разжигать костры из сырой травы. Он вынул из переметной сумы флягу – логэну, сделал из нее несколько глотков, крякнул и обтер усы.
– Расседлывайте! – приказал он Гекатею. – Готовьте ужин, а я пойду помогу им.
С помощью бывалого хабейца костры запылали. Огонь переносили к другим кучам топлива. Скоро весь лагерь украсился кострами, около которых пытались согреться гоплиты. Они совали ноги в огонь, поворачивались к огню то одним боком, то другим, кашляли от едкого дыма и терли глаза.
Костры давали больше дыму, чем тепла. Порывы ветра прижимали пламя к самой земле или поднимали целые снопы искр, обжигающие лица солдат.
Молодые херсонесцы вырыли яму, развели в ней огонь, но небольшой, чтобы не привлекать внимания врага. Греться у костров не думали, так как все были одеты в теплые полушубки, шаровары и войлочные треухи. Ноги у них не промокли, а широкие плащи, подбитые мехом козы, защищали от сырости и прекрасно грели.
Ираних крутил над огнем длинный прут с нанизанными на него кусочками мяса. Сок и жир капали на угли и пенились, издавая шипящий звук и раздражающий запах, от которого молодые воины ощутили сосущее чувство голода.
– А ну! – подмигнул Ираних Гекатею. – Достань из моих сум каменную бутыль. Мы хлебнем до прихода этого сатира Бабона. Если он увидит, что у нас есть вино, он не успокоится, пока не вытянет его до последней капли.
– Так же как Тагон хочет пожрать все наше мясо. Посмотри на его глаза. Настоящий Кербер!
Юноши от души расхохотались. Холодный ветер подхватил их смех и унес в степь.
– О Бабоне не беспокойтесь, – ответил баском Тагон, – я сам видел в его руках вместительную логэну. А когда он ушел, то я успел сделать пробу винцу.
– Ты пил из его фляги?
– Пил.
– Ну, какое же у него вино?
– Такое же, как и у вас, из одного подвала. Только вам наливали фляги нежные руки Гедии и Лаудики, а Бабону это делали тоже нежные руки старшей жрицы Маты.
– Что ты говоришь? Кажется, между этой парой союз уже заключен! – смеясь, заметил Ираних. – А ведь наш храбрый хабеец сначала метил жениться на Гедии. Глупый сатир!
Тагон сделал многозначительный жест.
– Он и сейчас метит. Я думаю, что у него с Матой отношения чисто деловые. Возможно, Мата взялась обработать старого грифа и заставить его отдать дочь за нашего храбрейшего гиппарха.
Сказав это, Тагон с усмешкой посмотрел на Гекатея, после чего продолжал:
– В самом деле, если бы Мата вздумала выйти замуж за хромого Бабона, она потеряла бы жречество, а с ним доходы, положение в полисе. Согласно закону, она может быть жрицей Девы до тех пор, пока сама остается девственницей.
– Мата девственница?!
Хохот донесся до понтийских костров. Хорошо вооруженные понтийцы были одеты не по-зимнему. Сейчас они тщетно старались согреться и толпами толкались у костров, тесня друг друга. Им показалось странным, что на таком леденящем морозе можно весело говорить и смеяться.
– Никто не может сказать иного, – возразил Тагон, – в глазах всего народа и перед законом – она девушка. Но это не мешает ей иметь дружка. Но какой смысл ей иметь мужа? Она просто может завести раба. Кто знает, случайно ли исчез неизвестно куда Костобок?.. В народе уже поговаривают, что здесь не без греха, но никто не может бросить упрека почтенной Мате, не рискуя пострадать за клевету… Нет, друзья мои, Мата не так глупа, чтобы заниматься любовными шашнями с Бабоном. У них есть какие то другие цели.
– Мясо готово! – торжественно провозгласил Ираних. – Дайте мне глоток вина, и я буду есть. Да и сами поторопитесь – жаркое быстро стынет.
– Никогда Гедия не будет женою Бабона! – не выдержал Гекатей, протягивая бутыль товарищам.
Он с волнением вспомнил разговор с девушкой в келье Лохи. Ему показалось, что к холодному ветру, дующему из мрачной степи, примешался запах волос Гедии, смазанных душистым маслом. В визге метели он готов был услышать голос любимой. Сама мысль о том, что Гедия может принадлежать другому, приводила его в состояние ревнивого беспокойства и заставляла бушевать молодую кровь. Теперь он уже не просто боготворил молодую жрицу, но стремился к ней, жаждал ее и даже считал, что он имеет на нее больше прав, чем кто-то другой.
Бабон вошел в шатер к Диофанту. Полководец уже достаточно разогрелся от вина и еды.
– Привет тебе, херсонесский гиппарх! Если судить по твоему виду, в поле не так уж холодно.
– Да, мороза большого нет, вся зима впереди.
Одетый по-скифски и закаленный, грек не ощущал холода, хотя с его бороды сыпался снег, а щеки и нос стали пурпурными.
– Почему мои воины мерзнут?
– Потому, что у твоих воинов одежда не годится для наших зим. А кроме того, они шли, вспотели, промочили ноги, а теперь замерзают.
– Что же надо делать?
– Если не хочешь, чтобы у половины воинов отвалились руки к ноги, вели им сейчас же больше двигаться, бороться, бегать.
– А что, это уже наступила зима?
– Нет, будет еще немало теплых дней. Днем тепло и сыро, а ночью холодно.
Диофант встал на ноги и начал натягивать на плечи шубу.

5

Скифы тем временем не дремали. Пользуясь завесой пурги и ослаблением бдительности сторожевого охранения понтийской рати, они появились около телег, стали пускать стрелы и метать дротики и кинжалы в воинов, сгрудившихся у костров. В ответ раздались крики боли, гневные проклятия и угрозы.
Ни одна стрела не пропала даром. Нападавшие были невидимы для понтийцев, ослепленных светом костров. Зато лагерь был хорошо освещен.
Взбешенные солдаты кинулись было с копьями наперевес за линию телег, намереваясь отбросить варваров в степь, но их атаковали дико ревущие всадники. Кто остался цел – возвратился в лагерь. Убитым скифы отсекли головы и, размахивая этими страшными трофеями, умчались во мрак ночи.
Это было воспринято как неслыханное надругательство над трупами.
– Папай! Папай! – доносилось вместе с воем метели.
Опять стрелы, опять убитые и раненые.
Тут же, у костров, воины вынимали друг у друга из ран стрелы. Но древко при этом отделялось от наконечника, который оставался в глубине раны. На это тоже смотрели как на дьявольское изобретение. Поднимали с земли целые вражеские стрелы и, рассмотрев их при огне, находили на их острие специальный шип, предназначенный для удержания наконечника в ране.
– Какая жестокость! Скифы звери, а не люди!
– Нужно перебить их всех и их потомство!
– Я в Неаполе не пощажу ни женщин, ни детей!
Так говорили разъяренные воины. Диофант не слыхал этих разговоров, но, выйдя из шатра, был поражен смятением, охватившим лагерь. Словно обреченные, метались воины между кострами, расстреливаемые скифами, как стадо диких баранов. Количество раненых достигло пугающей цифры.
– Хотя ты и умеешь разжигать костры, а сделал плохо, – с сердцем заметил полководец Бабону и, приложив ладони ко рту, закричал: – Гаси костры!
– Гаси костры! Гаси костры! – подхватили простуженными голосами сотники и десятники.
Когда последний костер был затоптан и закидан комьями земли, уныние охватило все воинство. Ослепленные светом огней ратники почувствовали, что тьма и холод охватывают их страшными клещами.
Диофант приказал разжечь сторожевые огни в некотором отдалении от линии телег. Между лагерем и огнями расположились лучники, готовые отражать наскоки врага.
– Начнем все военный танец! – гремел голос полководца. – Становись в круг!.. Эй, Мазей, раскрыть возы, достать вино и начать раздачу его после танца! Лучшему танцору – двойная порция!
Марды, каппадокийцы, исавры, синопские греки, гераклейцы, гордиены стали в общий круг и начали танец. Многие, желая скорее согреться, обхватывали друг друга руками и прыгали, как петухи.
Даже после танца и доброго глотка вина многие не могли согреться. Их трясло, и в то же время валила с ног необычайная усталость, сонливость. Они падали и засыпали, с поразительной яркостью видя перед собою сады Синопы, берега теплого Термодонта, горы знойной Мидии и Каппадокии.
А ветер бесновался. Над сторожевыми кострами плясали гигантские тени-чудовища, может быть, злые демоны или боги проклятых здешних мест.
– Папай!.. Папай!..
Вот она, Скифия, могила завоевателей!

6

Тусклое утро осветило степь. Метель утихла. Понтийский лагерь выглядел очень печально. Возле телег надуло целую стену снега. Там, где лежали или сидели люди, виднелись белые сугробы, из-под которых пробивались струйки пара и торчали концы копий.
Угрюмым взором окинул Диофант эту картину. Приказал трубить подъем. Трубачи вскинули вверх рога, оправленные медью, и огласили окрестности сиплым ревом.
Первыми подняли головы и насторожили уши херсонесские кони, мирно жуя сено. Потом вскочили юноши херсонесцы, сбросили с плеч теплые плащи и стали с удовольствием обтирать снегом лица и руки.
Снежные кучи также начали оживать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98