До его ушей доносились крики людей, что понуждало его ускорять шаг и опасливо озираться вокруг.
Уже в порту человек был замечен гоплитами, что высаживались с большого сторожевого корабля, торопясь прибыть вовремя на площадь, где, как им было известно, идет расправа с таврами, проникшими в город.
– Стой, стой! – закричали они. – Эй, держи его, это тавр!
– Держи тавра!
– Стреляй в него!
Раб кинулся вдоль берега. Вслед ему неслись проклятия и летели стрелы.
Взбежав на деревянный настил пристани, около которой не стояло ни одного судна, он на мгновение остановился и, погрозив преследователям кулаком, бросился в черные волны.
Ночная тьма и туман мешали хорошо видеть. Гоплиты подбежали к пристани, продолжая на ходу пускать стрелы в сторону моря. Осветив мостовую факелами, увидели на камнях пятна крови.
– Я не мог промахнуться, – самодовольно пробасил один. – Во-первых, вы знаете, что я редко не попадаю в цель; во-вторых, я вчера лишь помазал наконечники стрел кровью белого петуха!
– Я тоже стреляю неплохо, – возразил другой, – возможно, тавра ранила моя стрела!
– Зря спорите, – перебил их третий, – тавр был ранен еще там!
– Где это там?
– На площади! Видите, он терял кровь на улице, когда мы его еще не заметили. Что ни след, то кровавое пятно.
– Это верно, – согласился первый, – но промахнуться я тоже не мог!
– Посторонись, ты наступил ногою на кровь! Разве ты забыл, что прикосновение к пролитой вражеской крови приносит несчастье!
– Знаю. Эх, незадача! Придется платить жрецу за очистительную молитву.
– Пойдемте, тавр, наверно, утонул.
Гоплиты затопали по улице. Темнота постепенно уступала место утреннему рассвету. Близилось холодное осеннее утро.

9

События последних дней потрясли Херсонес и вселили тревогу в сердца его граждан.
С севера двигалась грозовая туча скифской войны. В жилище Девы-Покровительницы, в святая святых города, живут четверо вооруженных варваров. Они там спят и гадят, а херсонесцы не могут ничего сделать с ними, ибо тавры находятся под покровительством самой богини.
Около храма вырос свежий могильный холмик, а на нем поставлен серый камень с надписью:

Созе, что верно служила богине до смерти,
Жизни своей не щадила, ксоан защищая.
Спи, ты покой заслужила и благодарность народа!
Созе, прощай!

Это все, что осталось в память о любимой служанке богини, свидетельницы ее эпифаний на протяжении многих лет.
Вокруг храма уныло бродят дежурные стражи, зажав под рукой копья.
У домашних очагов идут тревожные разговоры о близкой осаде и о голодной зиме. Хлебные амбары почти пусты. Пусть архонты не успокаивают народ. Если бы в общественных амбарах было много зерна, то их не покидали бы крысы. А то противные животные целыми полчищами переселяются из района складов в жилые дома, где беспощадно грызут и портят вещи, пожирают личные запасы горожан.
На площади толпятся херсонесцы, все с мечами, многие в шлемах. Торговли нет никакой. На спинах ослов везут вьюки, вернее – вязанки. Это тысячи стрел для защитников города. На стенах рабы устанавливают котлы для смолы и кипятка, метательные орудия. Глашатаи ходят по всем улицам и возглашают:
– Готовьте оружие, точите клинки, проверьте, как хорошо натянуты тетивы ваших луков!
– Никогда эллины не покорялись варварам! Готовьтесь отразить нападение врагов!
Недобрая суета усиливается. Город быстро принимает вид осажденной крепости, а граждане его превращаются в солдат. Теперь у них нет иных дел, кроме выполнения приказов своих начальников.
Архонты, окруженные воинами, ходят по стенам города. Миний опоясался мечом, царь Агела надел блестящий панцирь беотийской работы, на голове его блестит гребнистый шлем. Только Дамасикл по-прежнему походит на пророка в своих ниспадающих светлых одеждах. У его пояса, как и всегда, висят лишь костяные стилы, а в руках он держит наготове вощаную дощечку. За ним, как тень, следует Бабон в своем скифском костюме, вооруженный до зубов. Он внимательно прислушивается к разговорам старейшин, осторожно ввертывая словечко кстати.
Когда одно его предложение по части обороны получило одобрение, он горделиво посмотрел в сторону Полифема, гиппарха города. Речь шла о том, как затруднить скифам осаду Херсонеса. Бабон высказал соображение, что если выжечь вокруг города всю траву на большом расстоянии, то это поставит скифскую конницу перед необходимостью гонять лошадей на пастьбу куда-то далеко или возить фураж на вьюках.
– Насчет травы ты дело сказал, – заметил Миний, – ее надо выжечь. Ты, Бабон, сам сделаешь это совместно с конными воинами из молодых.
Интерес молодежи к хабейцу не остался незамеченным со стороны совета. Популярность вояки среди эфебов могла быть полезной для полиса. Он возбуждал в сердцах молодых граждан воинственный пыл и жажду подвига, что было кстати сейчас, когда ожидались битвы и испытания, в которых смелые воины и способные командиры должны сыграть решающую роль. Не последней в продвижении Бабона была поддержка Дамасикла. Хабейца многие уже прочили в гиппархи, на место Полифема.
Через час шумная ватага молодых конников выехала из ворот Херсонеса. Каждый держал в руке копье, на стальном острие которого тлел кусок зажженного трута.
Всадники с гиканьем рассыпались по всем направлениям. Скоро всюду закурилась, а потом вспыхнула сухая трава. Очагов пожара оказалось так много, что дымом заволокло окрестности, несмотря на сильный ветер, дующий с моря.
Скачка продолжалась долгое время. Всадники приблизились к таврским горам. Гекатей, смеясь и радуясь, в избытке сил, кричал Ираниху:
– Сейчас тавры смотрят с гор и гадают: что за новая забава у эллинов?..
– Готов поспорить, что и скифские лазутчики видят нас и думают то же.
– Возможно. Посмотри, что это там мелькает? Это не сайга?
– Нет. Это скачет всадник в город.
– Верно. По-видимому, это гонец из Евпатории.
Через дымку пожаров видно было, как размашисто бросает ногами лихой конь, а на его спине пригнулся всадник с копьем в руке.
По возвращении в город юноши узнали новость, только что полученную из пограничной крепости Евпатории. У южных берегов Тавриды потерпел крушение гераклейский корабль «Евпатория». Экипаж попал в плен к таврам. В числе пленников оказался и Орик.
Ираних сломя голову кинулся к Дамасиклу.
– Что с отцом моим? – спросил он, запыхавшись.
– Твой отец жив и здоров, только… находится у тавров.
– Они же убьют его!
– Нет, они не сделают этого.
– Как не сделают! Это же звери!.. О отец мой!
– Успокойся, Ираних. Тавры не сделают зла твоему отцу. Они прекрасно знают, что четверо их юношей сидят у нас взаперти.
– Но тавры уже умерли или умирают с голода!
Дамасикл улыбнулся.
– Напрасно ты считаешь, что демиурги наши так непредусмотрительны. Тавры живы и сыты и тоже ждут обмена. О судьбе «Евпатории» совет давно догадывался и многое предусмотрел…



Часть четвертая.
Война

Глава первая.
Штурм Херсонеса

1

В хижине Никии полумрак. Слабо тлеют угли в очаге, отбрасывая красноватые отблески. Хозяйка сидит против Лайонака и слушает его с окаменевшим лицом, плотно сжав сухие губы.
После потери Бунака странная женщина еще больше ушла в себя, почти не замечала окружающего. Могла часами стоять у дверей своего полуразрушенного жилья, смотря на восток.
При появлении Лайонака женщина вздрагивала и широко раскрывала глаза, не то пугаясь его прихода, не то недоумевая, что ему нужно.
«Что это? – спрашивал себя боспорец. – Тоска по любимому или сожаление о потерянном партнере в колдовских оргиях?»
Он продолжал побаиваться Никии, как волшебницы, могущей по своей прихоти превратить его в ворона или степного волка. Но женщина всем своим существом выражала лишь одно чувство – глубокую скорбь и безразличие ко всему окружающему.
Боспорец помнил наказ Бунака обратиться за помощью к битии и сейчас обстоятельно рассказал ей о боспорских делах, упомянул о готовящемся восстании рабов, о всей невыгоде для Палака идти походом на Херсонес и о тех великих успехах, которые ожидают его на боспорской земле.
– Там, – заключил он, – страдают угнетенные сколоты-сатавки, там находится и наш общий друг Бунак. С падением Боспора Скифия станет великой и могущественной державой, рабы получат свободу, в том числе и Бунак. Сатавки вернут себе отцовские земли и былые вольности. Это ли не великое счастье, Никия?!
Никия несколько оживилась, как бы очнулась от оцепенения, что-то теплое, человеческое мелькнуло в ее глазах. С трудом разомкнула она плотно сжатые губы и прошептала:
– Да помогут тебе все верхние и нижние боги!.. Я готова помогать тебе по мере сил своих… Да сбудется то, о чем ты говоришь!
За дверями послышались шорох и осторожный стук. Никия подняла голову, губы ее дрогнули в усмешке. Лайонаку стало не по себе.
– Тебе нужно спрятаться, – сказала она, – пока я буду встречать гостей.
Лайонаку живо представилась картина, как в двери сейчас ввалится орава всякого зверья, лягушек, ужей, влетят летучие мыши, а с ними и те ночные духи, которых так боится всякий человек. Поэтому он не заставил повторять приглашение и быстро скрылся за низенькой дверкой, ведущей в чулан, где хранились запасы лекарственных трав и какой-то хлам, наваленный в темных углах.
Несмотря на суеверный страх, боспорец испытывал любопытство. Он всунул лезвие кинжала в щель двери и осторожными движениями раздвинул доски. Теперь можно было видеть все, что творилось около тлеющего очага.
Никия подошла к входной двери, стукнула засовом и спросила, кашляя по-старчески:
– Кто тут?
В ответ послышались неясные голоса, совсем не угрожающие, принадлежащие, видимо, женщинам. Опять стукнул засов, дверь заскрипела. Около очага появилась Никия в сопровождении двух закутанных фигур.
– Мы одни здесь? – прозвучал вопрос.
– Других людей здесь нет, – сухо ответила бития.
– Ах! – тихо отозвалась вторая фигура. – Ты говоришь страшное… Кто же может быть здесь еще, кроме людей?
– Боги и духи ночи вездесущи. Ты знаешь это, госпожа.
– Я боюсь, Ирана, – продолжала дрогнувшим голосом вторая фигура.
– Ничего не бойся, государыня, – отвечала решительно первая, быстро откидывая капюшон. – Духи ночи нас не тронут, а от людей у меня есть кинжал с отравленным клинком!
Боспорец понял, кто пришел к знахарке, хотя еще не представлял зачем. Сросшиеся брови Ираны в красноватом полумраке походили на черную птицу, распластавшую свои крылья. Крупные черты ее лица выступили сейчас особенно рельефно.
Царица тоже сбросила капюшон. Она имела пухлое лицо с более мягкими и мелкими чертами, чем у служанки. Волосы, сдвинутые капюшоном, упали ей на лоб и щеки, резко выделялась стрелка носа, большие глаза испуганно вспыхивали, когда она озиралась по сторонам. Опия была миловидна и женственна, Ирана казалась около нее переодетым воином. Лайонак залюбовался обеими женщинами. Страх прошел. Сцена стала приобретать для него интерес. Чувствовалась тайна, связанная с судьбами царской семьи.
– Ты бития? – спросила царица.
– Нет, я не бития, я не умею околдовывать людей и не занимаюсь вызыванием духов ночи.
– А-а… – разочарованно, но уже смелее протянула Опия. – Зачем же ты привела меня сюда, Ирана?
– О госпожа, разве есть такие битии, которые признали бы это прямо? Поэтому и есть способ узнавать чародеек по их глазам. Раз в году у них появляется в одном глазу скачущий конь, а в другом удваивается зрачок. Но это очень трудно подсмотреть, каждая бития в такое время прячется от людей… А что Никия колдунья – это знает весь город!
– Да? – Опия опять съежилась. – Ну, скажи, женщина: можешь ли ты мне помочь?
– Смотря в чем. У меня есть скифский корень, что помогает при удушье, отвар корня акора, его пьют от укуса змеи, могу предложить лечебный камень писсасфальт, пахнущий смолою и исцеляющий боль в груди… А вот в этом горшке – мазь из мозга оленя, она умеряет внутренний жар… От многих болезней помогает янтарь; белый камень очищает; яшма и кристалл из Гирканского моря отгоняют злых духов и снимают действие дурного глаза… Есть и корень ра, его привозят из Сарматии… Нет только у меня камня желаний из головы змеи.
– Все это не то, что мне надо! А умеешь ли ты гадать о будущем?
– Могу тебе погадать.
– Что ж, – оживилась царица, – затем я и пришла к тебе. Вот скажи – кто я?
Никия насмешливо сощурила глаза.
– Чтобы ответить на этот вопрос, совсем не надо быть гадалкой. Кто не знает старшую из жен царя Палака, кто не говорит о ее красоте!
Польщенная женщина улыбнулась.
– Я даже знала, что ты придешь ко мне и за каким делом, – добавила старуха.
– Ах, так?.. Теперь я вижу, что ты действительно колдунья. Зачем же я пришла?..
– За тем, чего у тебя не хватает!.. Без чего жизнь любой женщины не знает праздника!
Лицо царицы сморщилось и сразу стало скорбным, причем потеряло значительную долю своей прелести. Из величавой, знающей себе цену красавицы, она превратилась в простую женщину, такую же, как любая простолюдинка, озабоченную своим горем.
– Ты права, я начинаю верить тебе. Но об этом потом. Сначала я хочу погадать на царя.
– Ты же знаешь, что гадать на царя запрещено. Это отражается на его здоровье в случае ложных предсказаний.
– Но ты же не сделаешь ложных предсказаний.
– Но меня могут обвинить в них. Я бедная женщина и не хочу страдать понапрасну.
– Об этом никто не узнает. Я хорошо заплачу тебе. Скажи только – будет ли удачен поход царя на Херсонес?
– О царица, ты толкаешь меня на плохое! Кто защитит меня от нападок Тойлака?
– Повторяю – никто не узнает о нашем гадании.
– Садитесь на кошму и молчите. Я буду вопрошать судьбу.
Вещунья стала жечь на огне какие-то листья, шептала невнятно. Потом вздохнула, видимо проникнув в тайны будущего.
– Удача царя Палака, – сказала она, – на востоке!.. Если он пойдет походом на восток, то в добрый час! Большая победа ждет его!
– Ну, а как поход на Херсонес? Будет ли успешен?
Никия налила в чашку воды и долго водила по ней пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98