Он не подражал, он конкурировал.
Мы с восхищением возносим изящество художественного вкуса, ту совершенную сдержанность, руководившая мастером. Его не привлекали банальные эффекты. Он избегал чистых красок, их гамма могла бы показаться шумной. Это были попытки искусного художника згнуздаты свой творческий пыл во имя завершенности, равновесия и меры.
Мастер-горшечник в своих пошукуваннях цветовой гаммы имел смелость отречься напряженных ярких красок. Он стремился декольоризуваты колер, достичь эффекта от полутонов, мощи от полутиней, привить общественности любовь к матовой безкольоровосты он смог доказать, что сияние серого рассеянного света может быть не менее интенсивным, как и всякий чистый цвет, зеленый, синий или красный.
Он ценил однообразие и пытался сохранить ее. Он творил широкий простор ничем не заполненной площади. Он оголял поверхность, чтобы показать совершенство материала, из которого был сделан посуду. Он предполагал ход, склонение тонов исключительно как игру теней на изгиб бочка, в профиле венцов. Цветной оттенок рождался с изменения контура и формы сосуда, как тень или как отблеск, который приобретает основной тон тождественной себе по цвету поверхности.
Мы чувствуем истинную радость, вспоминая о цветах глины этой посуды античных времен Украины: сироясний, зеленоватый, синева, попелястосирий, червонавий, в его переходных оттенках от яснобрунатного к кофейному и черного.
Так же и литейщики, склонившись над столом варстату в доме у окна, затянутые бычьим волдыри, производил фибулы, сгибая и чеканя бронзовый, железный или золотой провод. В своей мелкой работе тщательный мастер достигал того сурового и простого, точного и уравновешенного стиля.
Дух античной меры дул над золотоланнимы просторам Украины. Мы осмеливаемся предположить, что среди поэтов, которые в этот период представляли для Европы сутки серебряной латыни в кругу современников Авзония, его соперников и друзей, были не только поэты, родившиеся в Галлии но и те, которых пеленала мать в степях Сарматии.
Кто были они, эти экспортеры зерна, ремесленники, поэты, строители и владельцы каменных из кирпича каменных, живших в виллах и молились в храмах, украшенных колоннами?Геленоскиты, при которых упоминает еще Геродот. Их потомки? Валахи? Венеды?
обломков, из мелочей, из ничего, сочетая факты и предположения, сводя изолированную вещь на степень общеобязательного образа, собирая кроху к крошки, мы, в поисках путей из прошлого в будущее, определяем горизонты и границы высоких и совершенных культур, создавались на территории Украины и, просуществовав 6-8 веков, в течение нескольких лет вдруг и неожиданно исчезали.
Мы говорим о законах возникновения и упадка, о ритме исчезновений, и картины гибели встают перед нашим взволнованным воображением.
В середине каждого из нас просыпается тревога и страх, исчезает уверенность. Сердце в отчаянии срывается и камнем падает в бездну.
Ночь неслышными шагами входит в нашу мягкой и уютной комнаты.
В открытые окна избы дышала ночь, насыщенная сладким ароматом цветов.
Темная, теплая, черная бездна-мать, беременная несбыточностью, широкое лоно рождений и исчезновений.
Я подхожу к окну и, опираясь руками на подоконник, высовываюсь наружу. Я погружаюсь в темноту, жадно вдыхаю в себя свежий воздух душистой ночи. Я смотрю на мерцание звезд, на пространство, замыкает соединены в себе начала и концы, все то, что было, есть и будет, и вспоминаю о той ночи, когда, божеволиючы от желаний, мы бродили с Ларисой, пьяные химерами этой ночной бездны.
Арсений Петрович подходит ко мне. Он слегка обнимает меня, выдвигается из окна рядом со мной и спрашивает:
- Смотрите?
В его вопросе згучить кротость, мягкий сумм и покорность перед решением судьбы. Я чувствую печаль, что его насыщает. Меня наполняет жалость к нему, но что я могу?
Слово уничтожения действует на Ивана Васильевича Гуля, как прикосновение острог. Он воспринимает память об уничтожении как упрек, обращенный лично к нему. Он является представитель Комитета охраны памятников культуры, старины и искусства. Как представитель КОПКСиМу, он несет на себе всю полноту ответственности за всякое исчезновению и всякое уничтожение. Ничто не должно исчезнуть. Ничто не должно быть уничтожено.
Он хмуро и сосредоточенно осматривает всех нас.
- Я всегда говорил, что бездействие уполномоченных КОПКСиМу - самое большое зло ... Я никогда не забывал об этом напоминать. Я всегда предостерегал. Именно об этом я говорил в своей речи на Втором Всеукраинском съезде КОПКСиМу.
Проблему уничтожения он воспринимает с раздражительностью профессионала, с поднятой смущение специалиста. История человечества для него это история деятельности КОПКСиМу ... Все, что было, зависело от деятельности Комитета охраны памятников. Сеть комитетов могла быть достаточно или недостаточно развита, представители комитета могли иметь достаточные или недостаточные полномочия, и это обусловливало соответствующие изменения в истории человечества, сохранение или упадок человеческих культур.
Издавна существовали уполномоченные Комитета. Мир мог не существовать, но они существовали. Недостатки в деятельности уполномоченных Комитета приводили к упадку культур. Так он представляет себе существо исторического процесса и свой гнев направляет против нарушителей Устава. Устав Комитета это наибольшее достижение человечества, наивысший его достояние, вариант Библии, сорт Кантовое «Критики чистого разума», но более совершенный и совершенный.
Гуля втыкает руки в карманы и, охваченных своим мнением, начинает бродить по комнате, с резкими интонациями повторяя те же слова и фразы. Их у него немного:
- Нужно принять заxодив ... Надо обратиться к власти ... Апеллировать к общественному мнению ... Распространить сеть уповноважениx.
Он останавливается, Он загибает палец за пальцем:
- На втором съезде КОПКСиМу я указывал - а) на недостаточную активность местных представителей комитета, на - b) их бездействие, на то, что - с) они не стоят на должной высоте, что они - d) не соответствуют своему назначению, что - е) значительная часть их это малоквалифицированные люди, они - f) относятся равнодушно или злословят порученной им делом. Подытоживая, я отметил, что это может привести к катастрофе.
Я смотрю на прядь черных волос, что поднялось мрачным пламенем над тяжелым выпуклым лбом Ивана Васильевича Гуле. Я смотрю на его скрещенные руки, на склоненную голову, и мне кажется, что я понимаю его. Мне кажется, что я понимаю эту его профессионализированные абстракцию мысли, изолированность его концепций, профессиональную спецификацию мышления. Все вещи, идеи, явления он воспринимает исключительно по функциям той организации, где он работает как служащий. Весь мир и все, что есть в мире, то для него только памятники культуры, старины и искусства, должны быть зарегистрированы, подлежат охране и отличаются между собой в зависимости от того значения, которое они имеют: памятники местного значения, республиканского, всесоюзного и мирового.
Идеалом для Гули было бы превратить вселенную в грандиозный музей, где каждая вещь была бы заинвентаризована, точно определена, описана, занесена на карту под определенным числом приложению рисунка или фота, с датой поступления, от кого приобретено и цены.
Мир должен быть каталогизированы. В его Гулевому, идеальном мире поддерживалась бы всегда постоянная температура, вещи подвергались бы сезонов деянию формалина. Моль, червяк, сырость, плесень, колебания температуры - эти самые враги человечества и культуры, будут окончательно преодолены и ликвидированы. Решение Комитета охраны памятников будут окончательные и не подлежать никакому обжалованию.
Я хорошо помню, с какой настойчивостью, упорством, с которым ентузиястичним ярости он добивался в Харькове, чтобы ему как уполномоченному Комитета, кроме должности делопроизводителя, ввели в штат также должность машинистки.Сего слов и доказательств следовало, что судьба человечества зависима именно от того, как будет решена эта дело.Будут увеличены штаты и бюджетные ассигнования на приобретение шкафа, течек, стеклографе, чернил, стульев, вентилятора и матки для вытирания ног. Бухгальтер Комитета боялся Гулиного приезда как стихийного бедствия. Он убегал в те дни и не появлялся на службу. Даже рыбий, вогкорукий Петр Иванович Стрижиус, секретарь Комитета, терял на то время свою равновесие. Он сидел, покраснев, растерянно хлопая глазами, доходил даже до того, что начинал суетиться.
Гуля бил в барабаны. Он упорно отстаивал необходимость приобретения матки для ног. Вел систематическую осаду на председателя Комитета. Поднимал бучу в Наркомпросе, терроризировал всю канцелярию Уполномоченного Главнауку.
Только повновласти, предоставленные Комитета охраны памятников, обеспечили бы сохранение человеческой культуры. Человечество должно полный корпус выданных и расшифрованных папирусов. Имело бы не фрагменты, а полное собрание сочинений Гераклита. Оно не страдало бы, не зная совершенного список «Слова о полку Игореве», «Джоконда» Леонардо да Винчи не была бы похищена из парижского Лювру. Были бы выданы все произведения и все письма Ганны Барвинок. Все старые дома на Украине были бы описаны, зфотографовани и измерены. Было бы запрещено распахивать в степях скитское курганы. Был бы создан отдельный музей, и в нем специалисты изучали бы собранных здесь каменных баб.
Гуля предлагает нам наполнить рюмки сливянкой, крепкой, как спирт, и сладкой, как засахаренные мед, и выпить за всех тех, которые понимают провиденциональне значение дела охраны памятников. То, что в устах каждого другого показалось бы блягерством, у Гули згучить трогательно и искренне.
Его пламенный тост принимают с энтузиазм. Ему жмут руки. Точнее: он, Гуля, давит всем руки, Его приветствуют и ему благодарят, что он выразил истинные чувства всех нас, здесь собранных.
В комнате оживляется.
Арсений Петрович сидит на мягком, обита сиророжевим рипсом низком кресле, и потому, что кресло низкое, острые колени его ног, согнута под углом, приходящихся на уровне груди, и желтую костлявую руку он запустил в седину своей бороды.
- Вас интересует, что такое уничтожение? Мы все полны страха перед катастрофой. Мы говорим о сдвиге и кризиса.
Он делает короткую паузу возвышает вверх свой бокал и смотрит на густую прозрачную жидкость рубином проясняет в свете электрической лямпочкы. Он осматривает нас и говорит.
- Но я вижу, что вы колеблетесь. Вы не знаете, чему отдать предпочтение, ненависти или милосердию. Ненависть вас утомила, и вы предпочитаете искать спасения для себя в милосердии Я разделяю ваши чувства, но я не уверен, хотите ли вы милосердия только для себя или также и для всех остальных? Или ваше милосердие живет, или оно появилось исключительно из сознания вашей слабкодухосты?
Он говорит мягко, но в его словах чувствуется упрек нам всем.
- Ненависть, - говорит он, - есть концепция исторического чина, но милосердие может так же быть ею.
Он прислушивается к нашему молчания.
- Мне кажется, что вы полны сомнений. Вы не уверены, не является милосердие изменой?
Он ставит недопитый бокал с сливянкой рядом с собой на стол и поднимается.
Он слишком высок для этой низкой комнаты. Он подходит к книжного шкафа снял с верхней полки книгу, вложенную в картонную ящик и переплетенную в шелковые переплеты.
- Это «Fаtа mоrgаnа» Коцюбинского. - Торжественно зголошуе Арсений Петрович, показывая нам эту книгу с автографом и дружественным посвятительной надписью на титулбляти, как людям с Амбон в церкви показывают Евангелию.
- Вы, наверное, помните это место, - говорит хозяин, возвращаясь на свое место и садясь в рипсове сиророжеве кресло, - как Фома Гудзь и Андрей пришли к панской винокурне, что ее собираются строить. Если вы позволите, я зачитаю этот небольшой отрывок.
Он читал спокойным голосом, не торопясь:
- «Андрей видел уже обоз саней с бревнами, брусьями, полные лубки красного кирпича. Андрий бегал от саней к саням, ощупывал дерево, стучал по кирпичу ... Но на Андрия шипели из глаз Хомы зеленые змейки. "Чего обрадовался? Хлеба захотел? А холма не заработаешь? Смотри! Кого брюхо, а тебе жили тянуть; пропади оно праxом ... чтоб взялось огнем и развеялось пеплом вместе с человеческой несправедливостью! "Подождите же, Хома!" Но Гудзя нельзя было остановить. Он катился, как с холма. "Вот взял бы, р-раз, развалил бы все к чертовой матери, сравнял бы с землей, чтобы и памяти не осталось на веки вечные!" »
Арсений Петрович повторяет:
- Развалил бы ... с землей сравнял бы ...
Он хочет говорить дальше, но хозяйка открывает дверь в столовую и обрывает ему язык. Кланяясь, она запрохуе нас перейти в соседнюю комнату, где на столе дымится самовар и сверкает стекло стаканов.
Сияет белая, как снег, скатерть. Монументапьна величество хозяйки, сидит у самовара и разливает по стаканам золотобарвний чай, подчеркивает идиллическую замкнутость этого изолированного мира. Поет пара. Блестит никель цукерници. Розовеет пухкисть щек и локтей.
Арсений Петрович продолжает свою речь:
- Так же деды Гудзем жгли в 17 веке бернардинский кляштор и шляхетские замки ровняли с землей. Так Гудзенко года семнадцатый жгли экономии, разбирали каменные, уничтожали города, поезда пускали под откос, тянули рельсы с путей в грязи, чтобы все - каменные, экономии, города, мосты, железные дороги с землей сравнять, чтобы была земля только и на земле дом и чтобы ничего не было, кроме земли, которую пахать можно и на Оране земли сеять ...
Арсений Петрович перевел дух. Здесь только я замечаю, какой у него усталый вид, который усталость лежит в его глазах и как дрожит стакан в руке. Совсем так, как утром в Музее в руке дрожала Люпа.
- В начале революции я много ездил по селам, собирая то, что кое-где еще зацилила. Помню, где весной я приехал в одно селение, надеясь спасти несколько полотен Боровикивського и Левицкого из имения Лихачев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25