Негации всего того, чем до сих пор жило искусство течение последних пятисот лет, определила содержание и направление его творчества. Его картины, серии его полотен, были отдельными фрагментами его негаций, плодом его разрушительных набегов на искусство.
Серии его картин представляли собой серии его возражений, восстаний против света, краски, законы перспективы, садов, чернозем. Он искал первобытного, основ реального на стадии его возникновения. Он не рисовал цветов, мальв или садов возле хаты. Он рисовал не цветы, а камень, скалы, принесенные ледником из Скандинавии на Украину, бесплодие моренного почвы, на которой ничто не растет, то, что опережает почву, пейзаж, который в своей архаичной первобытности остался неизменным от палеолита.
Вместо Хэтэуэй формулы «В начале было дело» он предлагал свою: «В начале был камень» Он посмотрел реальный мир до реальности, репрезентованной существованием камня.
Но на этом он не остановился.
В своей пренебрежении к искусству, созданного Ренессансом, он вычеркивает из него то, что было в нем главным: Свет! Искусство Ренессанса выдвинуло проблему света. Линник вместо проблему тьмы. Для художников Нового времени мало вес показать, как свет обнаруживает форму предмета и изменяет его цвет. Для Ленника значило другое: показать, как постепенно без света вещи теряют свой цвет и свою краску.
Так начинается борьба против света. Она длится много лет. Линник рисует серию картин с серией, и в каждой следующей все все больше исчезает свет. Свет омрачается, каменеет, становится неподвижным и присмеречним. На картинах Ленника нельзя отличить день от ночи, утро от вечера, будто издавна день не отделился от ночи и мир от самого начала бытия еще не знал изменения вечера и утра.
Он не рисует ни утренников, ни вечеров. На своих картинах он рисовал невыразительные колебания тьмы, сгустки сумеречный сумерек. В мутной темноте краски теряют свои отмены, формы не расчленяются, существование становится бесконтурных и невыразительным. Над вещами и явлениями царит аморфная синева начал.
В Приднепровье еще нет почвы, полей, которые можно было бы пахать. НЕТ чернозем Есть желтая глина, синий камень, белый песок. Синеет темный, суровый, целинная лес.Молча поднимаются замшили стволы. Дичает жизни в провалляx. Над вековыми грязи стынет призраки седых туманов.
Поворотами береговых круч река врезается в глубинные обшары лесов, размыкает их вековую тьму. Люди живут на отрубных береговых горах. Чтобы сеять хлеб, курят лес.
За черными тучами дыма исчезло солнце, если только оно появлялось когда в этой стране глухих лесов. Длинными палками опаленные огнем люди перекочуют по ляди горящие кучи хвороста, Синеет пеплом поляна с обгоревшими стволами и стволами деревьев. Сеятели в полотняных бросают в пепел семян, просо и лен, заволочуючы насияне зерно срубленной елкой.
Внимание Ленника привлекали начала государства, города, ремесел, религии. Я вспоминаю себе его картину «Город рубят. Рисую ее себе в своем воображении во всех подробностях.
Суровый закон синей цветовой гаммы остается устойчивым и в этой картине. В синеве присмерок, где не знали, или уже рассвело, все еще царит ночь, на пригорке опушки молчаливые люди в льняном одежде и лубяных лаптях рубят топорами стволы дубов. Нимало свободного, несвязанного движения. Никакой ясной краски. В мрачном тишине порабощенные люди работают по приказу человека, закованной в черное железо, опираясь на франкский меч, стоит в отдалении. Погибает лес. Падает возрастное дерево, грозный треск его падения рвет тишину. За оврагом на отрубномъ горе люди строят город. Город - новая историческая категория - входит в жизнь народа, но оно не принесет человечеству радости и жизни в нем не станет ясным.
Картины Ленника производили мрачное и тяжелое впечатление. Если цель искусства освобождать, то художественная творчество Ленника НЕ освобождала, а угнетала.
Линник оставил после себя много этюдов из своих путешествий на Север и Юг. Фйорды Скандинавии и цареградский Босфор представляли собой два полюса, две крайние точки его странствий.
На одной из своих картин он воспроизвел эту северную тоску по Югом, извечную женскую мечту Севера о Царьград ... Первоначальная бесплодна морена. Строгое северное море. Болтают холодные с белыми гребешками волны. На пустынном берегу стоит одинокая девушка в холщовой рубахе, вышитой красными чертеж, Ветер гонит облака, дует в лицо девушке, трепещет подолом ее убранство, розплискуе на камнях у ее ног белую пену волн. Женщина - славянская Ольга? варяжская Сольвейг? - Мечтает о земле далекие за морями большими: о полуденного сапфирне море, о золоте Царьград, о неведомую веру и величественную великолепие царства.
К своей творческой продукции Линник относился с бережной требовательностью.Смножеством картин, которые он рисовал, он отбирал для представлений лишь очень немного.Это было постоянное правило, которого он всегда придерживался:
- Выставлять меньше рисовать! - Хоть свои полотна он оценивал всегда очень, а иногда даже сверх меры высоко, но уже в первые дни после открытия выставки почти на всех выставленных его картинах в углу возле рамы белел стандартный листок: «Продано!
Проблемное искусство в это время окончательно одвоювало для себя передовые позиции. Линник свое искусство возвел на степень теоретической проблемы. Художественная критика отдавала ему много внимания. О нем много писали в журналах и журналах, издавали богато книги. Это был успех. Несмотря на всю противоречивость его творчества, - признание. И все же он всегда чувствовал себя творчески недовольным он отдал всю жизнь свою искусству, но искусство не могло его насытить.
Его не удовлетворяло искусство, предназначенное украшать стены частных квартир - состоятельных людей, профессоров, журналистов, адвокатов, банковых и политических деятелей, которые имели возможность потратить одну-2000, чтобы приобрести для себя «собственного» Ленника.
Это, замкнутый а-социальное искусство не удовлетворяло его. Он пытался перешагнуть за рамки изолированного искусства, преодолеть относительность этого искусства. Искусству субьективистичному он стремился противопоставить искусство универсальное, относительном - безусловное, интеллигентской - всенародно.
Он сделал пробу перенести свое искусство из частного проживания, из комнаты на человеческий площадь. Картине, собственности одного он противопоставил архитектуру, достижение всех.
От эскизов театральных декораций, от рисования картин, предназначенных висеть над книжными шкафами в кабинетах образованных и состоятельных людей, он обратился к строительству и мозаики.
Церковь, построенная Линником года 1908, была несколько больше, чем просто рафинированное дань с его стороны эстетским захвату византизмом. Виктор Гюго ошибался, когда думал, что «книга убила собор», что просветительский партикуляризм нового индивидуалистического общества окончательно опроверг идею универсального и абсолютного искусства, выпестованного Средневековьем.
Как и всегда, Линником владел дух полемики. Свою каменное-церковь строил с вполне отчетливой полемической целью: противопоставить ее каменном полтавского земства, которую построил Василий Кричевский. В вопрос украинского художественного стиля Степан Линник вносил дискуссионный момент: барокко или византизм, ХVII век или Х-ХI, казачество или Святослав, Ворскла («Ворскла река небольшая») или большой водный путь из «варяг в греки», хуторянство или магистраль мировой истории , земство или София, либеральное поступовництво или взрыв и взлом? ..
Иногда стоит бывает пересмотреть Вазари. Читая Вазари, начинаешь яснее понимать, что никакая искусство эпохи не получается вооруженное в шлеме и с копьем в руке из головы Зевса, никакая «сегодня» никогда не творит всю эпоху в целом. Современнику трудно отделить в своем времени прямые пути от боковых, отличить пути, ведущие в будущее, и пути, которые не ведут никуда.
Даже сейчас, когда уже приближается пятидесятой годовщины смерти Ленника, нам было бы трудно утверждать, что в хаосе незавершенной творчества Ленника было прогнозом будущего, а лишь шлаком, который только засмичував бронзу, предназначенную для того, чтобы из нее отлить монументы вечности! ..
... Но ведь и печет! ..
Мне становится невыносимо горячее сидеть на каменной скамье. Белым пламенем пылают раскаленные гранитные плиты. Слишком тускло пахнут цветы, слишком сладкий аромат молодой листвы кустов и деревьев. Все вокруг замирает! .. Парит! .. Не собирается дождь? ..
Я привстаю с мисиця. Я смотрю на краю неба. И вдалеке на западе, далеко над горой я вижу темно-синие тучи, надвигающейся от степи из-за балки. Тяжелый кусок бархата подвешено на заднем план.
Грозовая туча двигается медленно в полной тишине. Но пройдет мгновение, сорвется внезапный ветер и унесет с собой цветы, листья, береговой песок и пыль из степи.
Наверное, уже пора уходить и на совещание, которое, надо полагать, уже началась.
Я смотрю на часы и качает головой! Однако! Неожиданно для себя я просидел здесь над обрывом все возможные и невозможные сроки. Вне всякого сомнения, я упустил доклад Арсения Петровича, которой должны были начаться работы Совещания. Что делать? Так есть, теперь уже ничего не изменишь.
Я собираю со скамьи все, что разложил на ней и иду. На ступеньках перед входом в церковь сидят, сложа на коленях свои сухие руки, черные, в черных платках, старики, забытые смертью бабушки. Неподвижными тенями они застыли на камнях ступенек, молчаливые существа, своим присутствием напоминают людям о необходимости молитвенной тайны милостыни.
Я смотрю на них, на темные в глубоких морщинах лицо, на выцветшие глаза, костлявые руки, дрожат, протягиваясь ко мне, - жест, его ритуальный образ имеет свой устоявшийся символический смысл. Жалкие попрошайки? Нищенки? Просительница, опозорены нищетой и отчаянием? ..
Наш позитивистичний время пренебрег попрошайничество. Он обесценил идеал нищетой. Быть нищим - быть ничем. Но эти старые женщины, обращаются ко мне с распростертыми руками, напоминая о необходимости быть милостивым, принадлежат другому эпохе. Они представляют сутки, которая видела в собственности зло и рассматривала попрошайничество как жертвенный подвиг и высокое призвание.
Речитативом женщины повторяют ритуальную формулу:
- Будьте милостивы, дайте копийочку!
Я останавливаюсь, смотрю на те черные фигуры, как я их увидел впервые, и меня пронизывает мысль. Как я этого не понимал раньше? .. Но ведь действительно: дело вовсе не в «копейке», дело в том, что вот есть определенная категория колоцерковних людей, цех, орден, и они тогда говорят:
«Будь милостив!
Чтобы поддержать полицейский порядок в городе, мы ставим на углу каждой улицы крепкую, сильную униформовану человека, полициста, вооруженного пистолетом и резиновой палкой. Средневековья с той же целью ставило на углу якнайслабшу человека, калеку, старца, и полицейский обязанность ее был напомнить каждому, проходивший мимо, о необходимости морального совершенства.
Полициста учат убивать; старца учили молиться, петь, играть на музыкальных инструментах. Власть заботилась о том, чтобы обеспечить в стране наибольшее количество нищих, ибо это был единственный способ, известный тогда, для поддержки порядка на улицах и ярмарочных площадях.
Нас удивляет возможность подобного взгляда на нищету: чем больше нищих на улицах, то морально совершенная страна! Но почему нас не удивляет противоположный взгляд, ставящий благосостояние страны в зависимость от количества построенных самолетов, перевезенных по железной дороге грузов и добытой нефти? Так, наше время выше всего поднимает цифры тонн выплавленного чугуна, выпущенных моторов и продуцируемых киловатт электроэнергии!
Меня рассудительного путешественника, с блужданий в идеологиях и тысячелетиях сделал себе профессию, один мой хороший знакомый не без оттенка язвительно иронии, назвал «бродягой».
- Вы vagabond, бродяга! - Сказал он мне, узнав, что я от изучения древнеармянского архитектуры и романской обратился к изучению казацкого барокко ХVII века.
Должен признать: он был прав! Меня всегда соблазнял умственное вагабондизм, всегда привлекало идеологическое бродяжничество. Возможно, что это какой-то степени произошло не без влияния на меня Ленника, но я никогда не мог удержаться от соблазнов мировоззренческих путешествий.
Было время, когда люди стремились открывать новые страны. Они путешествовали в просторах морей - Магеллан, Васко де Гама, Колюмб. География была тогда основополагающей доктриной, юнга - предметом мечтаний для каждого подростка, карта морей - любимой и единственной книгой для чтения, библией моряка.
В отличие от того, вместо неизвестных земель, мы ищем неизвестных истин. Я чувствую какую-то странную ненасичувану жажду, погружаясь в отличие истин. Меня всегда смущали неожиданности логического развития мыслей, мысли в их крайних, окончательных выводах. Я ценил мнения доктрин, которые заставляли человечество переходить от одной противоположности к другой.
Я стою, окруженный со всех сторон старцами. Меня привлекает символика обряда отречения удела установившегося традицией. Я вынимаю из кармана кошелька и начинаю раздавать деньги На дрожащие ладони бабушек я кладу поочередно мелкие монетки. Старые женщины спрашивают меня о моем имени. Я называю себя:
- Ростислав!
Сходя вверх, я слышу за спиной слова молитв старческое шепота, сродни осенний шорох сухих листьев.
Но наверху, прежде чем открыть дверь и переступить через порог, я задерживаюсь, чтобы еще раз взглянуть на грозовую тучу, которая движется с запада, на ряды одноэтажных домов, на зело деревьев, на черные треугольники платков, четко очерченные на белом камне церковных лестницы. Свистит где птица, чирикают воробьи, гудит под горой трамвай.
Никто не мог бы упрекнуть меня, что я спешил на собрание, я хоть всего хотел занедбаты свое свободное время для того, чтобы принять участие в скучном церемонияли официальной совещания по поводу дела, решение которой заранее, надо полагать, определено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25