В тот момент, когда я, наконец, собираюсь переступить порог и войти в притвор, я сталкиваюсь с женщиной, которая идет оттуда. Я спешу уступить в сторону, чтобы дать ей возможность пройти вперед, но с удивлением узнаю в ней мою добрую приятельницу, которую несколько дней тому я оставил в Харькове. Полная неожиданность! Я ужасно удивлен. Я не имел и малейшего представления, что она также собирается приехать сюда.
Я в восторге от этой встречи. Я не могу удержаться от радостного восклицания. Я протягиваю ей руки, забрасываю ее множеством фраз, десятком вопросов, тысячью слов.
- Валентина Михайловна! .. Вы? .. Каким чудом? Как вы здесь оказались? Когда приехали? Что делаешь? Такая приятная неожиданность! Вы не представляете себе, как я счастлив, что я вас вижу. Я пропадаю здесь от скуки. Вы меня спасаете от самого себя. Куда вы собираетесь теперь идти? Разрешите мне идти с вами?
Я высыпал целый козубень вопросов, вытряхнул перед ней кош ентузиястичних выкриков Я хотел узнать от нее все сразу. Я триюмфував. Я чувствовал себя победителем. Теперь наконец я мог найти, на что потратить свое время.
Я протягиваю руку, чтобы почувствовать знакомый мягкий пожатие узкой руки, после которого еще долго теплятся и тает у меня на ладони запах фиялок, любимых ее духов, но в этот момент густая краска заливает мне лицо. Я смущаюсь. Я чувствую себя чрезвычайно растерянным.
Ближе присмотревшись, я впевняюсь, что эта женщина, с которой я здесь встретился, не имеет ничего общего с моей харьковской приятельницей.
Она делает шаг назад и в ответ:
- Вы ошиблись, гражданин! Я вас не знаю!
На ее лице пробегает тень недовольства. Она ждет, чтобы я уступил и дал ей пройти, но я остолбенел и бессмысленно топчется на месте.
Идиому! .. Призраки первого ложного впечатления развеялись. Передо мной стоит посторонний, совершенно неведомая мне женщина, почти совсем не похожа на Валентину Михайловну! Я ругаю себя. Этот мой пылкий энтузиазм, взрыв восторга, тысяча приветствий, обращенных к никого. Сегодня я все время путаю, путаюсь и ошибаюсь.
Еще в полном замешательстве спешу извиниться:
- Простите! Очень вас прошу, простите! Мне очень обидно!
Она спускается вниз. Бабушки одна за другой низко кланяются ей, поясным поклоном, как монахини, и протягивают к ней свои руки.
Я стою растерянный и смотрю сверху вниз. Откуда мне показалось, что я ее знаю? Потому, что она напоминает мою знакомую? Но это исключено, они совершенно разные: рост, причиска, телосложение.
Теперь, когда я присматриваюсь внимательнее, я ухватывает это с особой четкостью.
Женщина идет по дорожке между темных кустов туи, проходит через ворота, тогда оглядывается, может, по привычке, как всегда идя из церкви, а может, посмотреть, я еще стою, замечает, что я смотрю на нее, слегка краснеет и, ускорив шаги , переходит через площадь и вот идет в сумерках домов улочке вверх.
Мрачная Молчащим облако снялась вверх, затягшы собой весь горизонт. Засуетилось птицы. Черкая крыльями, низко проносятся над землей встревожены ласточки. Нищенки начали собираться прочь. Долго крестятся, многократно кланяются на церковь и незаметно тенями исчезают неизвестно где.
Я думаю себе по поводу случившегося: я ошибся, но каждая ошибка имеет свой смысл! Ошибка пришла откуда-то из глубин подсознательного, но в то же логика иррациональна?
Я продолжаю следить взглядом за женщиной, отходит, и стараюсь понять корни иллюзии, жертвой которой я только что стал.
Собственно, мне нужно не стоять, а идти на собрание, я и без того уже слишком замешкался Я даже начинаю сердиться на себя. Это же глупо: думать о ничтожные пустяки, тогда как я должен быть на собрании. Но что я могу сделать с собой? Колеблясь между долгом быть на собрании и возможностью избежать этого, я наконец предпочитаю последний. Я никогда не торопился делать то, что мне надо было делать. Зачем? .. Я всегда больше всего ценил капризную причудливость желания, вдруг просыпалось во мне. Никогда и ни в чем не надо изменять себе, выше всего следует ставить собственную прихоть. Разве не так? ..
Я должен признаться самому себе: с меня человек беглого настроения. Вместо скучать, сидя на собрании, гораздо приятнее отдаться течению мыслей о том, что никакой веса не имеет, думать ни о чем, о том, почему эта незнакомая женщина, которую я встретил вот здесь на пороге церковного притвора показалась мне первым же впечатлением от нее такой неожиданно известной?
Я делаю все всевозможных предположения. Возможно, я встретил ее когда у знакомых на вечеринке: мы сидели с ней рядом за столом, я подкладывал ей на тарелку икра, наливал ей вина в бокал, бавив остротами, танцевал с ней ту-степ под патефон, а после того провел ее домой и в темноте лестницы перед тем, как разошлись, поцеловал. Встреча и поцелуй, которые пришли случайно, и никогда не повторились во второй раз.
Возможно, что все это произошло совсем иначе. Мы вместе отдыхали летом в санатории где-нибудь на юге, в Крыму или на Кавказе, и она промелькнула передо мной соседкой по столу, пляжа, в очереди к ваннам. По дороге с пляжа или ожидая ванну, я развлекал ее рассказами о различных происшествия, и она беззаботно смеялась.
Краткое флирт течение нескольких дней или пара недель, и после этого я вполне забыл о ней, пока сегодня упоминание о ней не проснулась в дебрях моей памяти, смывая ил поздних впечатлений.
Или, может, и не то вовсе, а в пепле забытых переживаний вспыхнула в середине меня искра сантиментальнои упоминания о какой-либо из древних моих студенток в Институте, о букете сирени, положенный перед лекцией на кафедру, о тщательно приготовленную доклад, записочку с признанием , торопливо переданную мне в вестибюле?
Или это было попутное знакомство где в фойе театра или кино, на концерте, и ее лицо навсегда бессознательно для меня отложилось в глубинах моей существа, чтобы сегодня проснуться из небытия с новой силой и сначала вызвать, по асоцияциею, иллюзорную мнению о моей приятельницу с тем, чтобы потом вновь растаять и обернуться в неведомое ничто.
Я страдаю от своих усилий, нетерпеливо роясь в хаосе пережитого и, возможно, направляя себя в совершенно ошибочный сторону, тогда как дело, может, не идет о Никакой реальный факт, о никакой жизненный эпизод, а о совсем другом, о каких осложнены комплексы, о контексте разорванных и ризноплощинних отрывков, что срослись, представ с вполне отличных, совсем не тождественных между собой сфер.
Я продолжаю свои блуждания в темных лябиринтах памяти, напрасно надеясь встретить кончик Арияднинои нити, которая бы меня вывела из этих провалов. Я делаю предположение, что коренные иллюзии надо искать в области моего профессионального опыта. Дело идет о каком-либо художественный портрет, о картине какого-нибудь выдающегося мастера Я перебираю в своем воображении тысячи картин, я произвольно брожу по зале в зал в петербургском Эрмитаже , мюнхенской пинакотеке, парижском Люври. Перелистываю многочисленные альбомы, иллюстрации, коллекцию рисунков, которые я демонстрирую на своих лекциях. Но зря!
Зря в самых глухих и отдаленных уголках своей ерудитнои памяти я ищу возможности попасть хоть на малейшую аналогию.
Те, что появляются, я их перечеркиваю одну за другой.
Я устал от имен, дат, школ, картин. Я дошел до изнеможения от калейдоскопической смены женских лиц и фигур. У меня хорошая, если не сказать профессионально взлелеянная память, и я совершенно определенно могу сказать:
- Нет, я никогда ранее не встречал ее в своей жизни, но живопись тоже не дает мне оснований сказать, что память о каком-либо художественный образ сочеталась с впечатлением от нее.
Я жалуюсь на себя: зачем все это мне? Разве мне не все равно, откуда показалось мне, что я ее знаю? Но я не хочу капитулировать.
Чувство газардови овладевает меня. Так или иначе я достигну своего: я узнаю.
Перепрыгивая через ступеньки, сбегаю вниз. Быстрыми шагами я иду тем же путем, которым шла перед этим и она. Она прошла не так много, чтобы я ее не успел догнать.
Скрепим так: я ее никогда не видел в своей жизни, она мне не напоминает никого женский портрет в искусстве и, однако, у меня есть уверенность, что я почему ее знаю. К сожалению, я не шизофреник и не поэт, я слишком трезвый человек. У меня никогда не болит голова. Я не знаю, что такое насморк. Хворившы тифом или инфлюэнца, я никогда не маячил. Опьянев, я не теряю сознание. Железным ломом я должен пробивать слой льда, отделяющий подсознательное от сознания. Я привык воспринимать подсознательное, не гася света, не в сумерках, а при полном солнечным сиянием, в четких контурах логических и рациональных категорий.
Я должен увидеть эту женщину еще раз, Я прихожу к улице, идущей под горой. Я заметил: женщина обратила справа! Видимо так: на расстоянии я вижу ее. Я иду за ней. Я начинаю навздоганяты ее.
Вот она переходит с этой стороны на другую сторону. Она переступает через рельсы трамвайных путей, проложенной под горой. Теперь она идет аллейке с молодой посадкой кленов вдоль склона горы.
Мне четко видно ее стройную фигуру на фоне горы, поросшей серо бурьяном, ее красные на высоких каблуках ботинки, ясные чулки, узкую парусиновую юбку, белую кофточку с кружевными рукавами и ясножовте тяжелое волосы, собранные на затылке в высокую прическу.
В ней все очень просто! Возможно, что эта изысканная, художественная простота есть самое главное в том впечатлении, которое остается от нее.
Я хотел видеть, возможно, надо было слышать. Слышно, но что? .. Возможно, я до сих пор шел ошибочной тропинке. Надо было искать не зрительного, а слухового образа, не малярного, а музыкального. Границы, где первый превращается в другую.
Я смотрю на женщину, на серебряную наготу выпуклого склона горы, почерневшим металлом старой сасанидских чаши встает передо мной, и на спрагнилих устах своих я чувствую горький привкус, как от степного, пылью припорошенные полыни. Кто скажет, откуда и почему пришла ко мне эта тоска и окутала сердце и сжала грудь, тоска, не именуется, что появляется незваная, омрачает и гасит радость света?
Над дальним гребнем высокой горы, над крышами домов и верхушками деревьев, зеленой полосой протянулись наверху, ползла, закрывая небо, темная грозовая туча.
Вдруг сверху сорвался предгрозовую вихрь и понесся низом, срывая с деревьев листья, вздымая пыль на серой брусчатке улицы и желтый на аллейке песок.
Женщина, склонив голову, торопливо ускорила шаги.
Но я знаю: ветер пронесет над городом облака, развеет дождь.
Грозы не будет! ..
И тут возникла музыка!
Такт за тактом рождалась мелодия. Она рождалась из предгрозовой тревоги, с вихря, снявшийся в далеких просторах степи, пронисшись над зелеными полями пшеницы.
Все читче и читче, все полнее и насыщеннее звучат звуки. Несется музыкальная река мира ... Я погружаюсь в нее, я растворяюсь в ней. Еще мгновение, еще немного и я вспомню мелодию, вхоплю звуки, узнаю их, узнаю ту музыкальную фразу, с разрозненных звуков и отдельных тактов вырастает во мне и вокруг меня пока в смутных и неокреслених отрывках.
Я смотрю на золотую сияние волос женщины, на красные каблуки ее ботинок, на стройную озабоченного фигура, и с середины меня из глубины памяти, из чувства полынно терпкости, с тоски, что родилась, неизвестно откуда придя ко мне, в последнем напряжении воли, выныривают несколько тактов, очень прозрачных и простиx.
Они прозвучали, отодвигая в сторону сомнительную тревогу невнятных упоминаний, подобных на пятна. Я знуздав шаткое неуверенность, еще смущало меня. Я узнал их. Это они.Это такты, состоящие в определенную, четкую и внятную музыкальную фразу.
И тогда, когда из разрозненных отдельных тактов сложилась музыкальная фраза, у меня уже не было никакого сомнения: именно здесь в этой музыкальной фразе - корни моих сегодняшних поисков, моих сих пор до конца не освидомлених впечатлений.
Я повторяю снова и снова музыкальную фразу. Теперь я знаю, откуда она:
- Это ляйтмотив со Второй симфонии Шиманивського! Да, это из нее! Это ляйтмотив Второй, «экстатической» симфонии Шиманивського, насыщенной пламенем страсти, принесшей молодому автору признание и мировую славу, выдвинула композитора сразу в передовой строй величайших мастеров.
- Да-ра, ра-ра, ра-ра!
Я повторяю одну за другой варияции ляйтмотиву, основной темой которого является эта очень простая и прозрачная фраза, представшая во мне, когда я, глядя на эту женщину, пытался выяснить себе, почему, при первом впечатлении от нее, мне показалось, что я ее знаю.
Ляйтмотив говорит о пылком и непосредственное чувство любви, построенное на степень экстаза, способные сжечь, потрясти, захватить и не насытить.
Музыкальное чувство просыпается вместе со зрительным, сочетается с ним, переплетается, перекрывает его, овладевает им. Это мелодия, которую я вижу. Это зрительный образ, который я слышу это любовь, раскрывается одновременно в слуховом и зрительном восприятии.
Там на расстоянии впереди меня идет женщина, которую я слышу. Да, это она. Это ее походка, ее стройная осанка, золото ее белокурых волос, темная синева глаз - синие васильки в пшенице!, Быстрые торопливые шаги. И голос ее, которым она мне тогда ответила на паперти:
- Вы ошиблись, гражданин! Я вас не знаю. Такой звонкий, гибкий и глубокий голос Я не колеблюсь сейчас. Теперь я вполне уверен, и ничто не может поколебать моей уверенности Эта мелодия - это она. Это она, эта женщина, которую я здесь так неожиданно встретил, любовь к которой определило объединении этой музыкальной темы. Ею, этой женщиной, лишь им и никем другим згучить каждая варияция ляйтмотиву.
Я в восторге от этого открытия. Мне хочется бить в барабаны, трубить в трубы, прыгать, бежать. Я должен с кем поделиться своим открытием, кому рассказать, что случилось.
- Но почему прежде не ей?
3 мне человек не только меняющихся настроений, но и таких же внезапных поступков. Решено - сделано. Я навздоганяю ее. И иду рядом с ней. Я вижу сложи тяжелое волосы, зачесанные вверх, высокие виска прямого лба, легкую розовость смуглых щек, узкий, четко очерченный нос, темно-синие цвет ее глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25