Запах Рины окутывал
его ароматным облачком; негромкий голос успокаивал, убаюкивал, прогонял
тяжкие мысли, сулил надежду, вселял уверенность. Да, эта девушка владела
даром врачевания не только тел, но и душ человеческих! И, возможно, дар
сей был куда ценней, чем мастерство великих и грозных бойцов, исторгавших
астральную Силу потоком смертоносных молний...
И все же беседы их заканчивались на печальной ноте. Когда край
солнечного диска касался песков пустыни, Конана охватывало тревожное
беспокойство; рука его непроизвольно тянулась к поясу, к фляге с арсайей,
взгляд становился угрюмым, губы сжимались, и разговор мало-помалу замирал.
В такие моменты киммериец испытывал острое желание остаться в одиночестве;
присутствие Рины стесняло огромного варвара, словно она собиралась
подглядеть за неким постыдным и недостойным действом, к которому его
вынуждали обстоятельства. Стараясь не обидеть девушку, он желал ей доброго
сна, затем поднимался и шел на верхнюю площадку либо в свою пещерную
келью, чтобы в урочный час вдохнуть вендийское зелье. Шли дни, текло
время, порошка в бронзовом сосудике становилось все меньше и меньше, а
наставник по-прежнему не говорил ни слова.

Но однажды утром он возвратился из сада с просветленным челом и велел
Рине собрать праздничную трапезу - лучший, самый чистый мед, самые крупные
и сладкие гроздья винограда, ягоды и плоды, свежие лепешки и напиток из
сока березы. Они сели втроем за стол, и Учитель прикоснулся к пище - хотя
раньше, как было известно Конану, старец не ел в светлое время дня.
Вероятно, в минувшую ночь случилось нечто такое, что он желал отметить -
пусть не вином, но хотя бы возлияниями меда и березового сока.
Отпив из глиняной чаши, наставник отщипнул пару золотистых
виноградин, повернулся к Конану и произнес:
- Омм-аэль! Благой бог наконец-то явил свою волю, Секира! Ее передали
мне... - Он смолк на мгновение, потом внезапно усмехнулся и покачал
головой: - Впрочем, это неважно; неважно, _к_т_о_ передал, я хочу сказать.
- Надеюсь, гонцы Митры - надежные люди? - буркнул Конан, разламывая
лепешку; добрые новости пробудили у него аппетит.
- Они не люди, хотя когда-то были людьми, - с прежней загадочной
улыбкой сказал Учитель. - Старые мои друзья, к слову и доброму совету
которых нужно прислушаться, ибо теперь они восседают у трона Подателя
Жизни. А потому сказанное ими - сказано самим Пресветлым.
На лице Рины отразилось благоговение. Она потянулась было за
персиком, потом быстро отдернула руку: негоже слушать слово божье,
наслаждаясь сладостью плода. Учитель, заметив ее жест, благожелательно
кивнул и отставил чашу.
- Тебе предстоит долгий и опасный путь, Секира. Теперь я знаю,
г_д_е_ ты должен молить об искуплении, но _к_а_к_и_м_ оно будет, мне не
ведомо.
- И то хорошо. - Конан, обмакнув лепешку в мед, принялся
сосредоточенно жевать. Внезапно он почувствовал голод - может быть, виной
тому было волнение. - Куда же я отправлюсь, Учитель? - спросил киммериец,
покончив с лепешкой.
- В храм Митры, сын мой, к Его священному алтарю. Там тебя ждет
исцеление, либо... - наставник запнулся, - либо Владыка Света возвестит,
как ты должен его заслужить. Или то, или другое, Секира! Иди в храм и
молись, чтобы бог отвел от тебя свою карающую руку!
Киммериец облегченно вздохнул.
- Ну, это нетрудно сделать, Учитель. В Дамасте есть большое святилище
Митры... правда, там называют его Матраэлем, ну так что ж? Есть храмы
Светозарного в Селанде и в Аграпуре, а самые великие и знаменитые - в
Аквилонии и Немедии, где Митру чтят и простолюдины, и воины, и знать. Путь
туда в самом деле далек, но не слишком опасен, наставник.
Старец отрицательно покачал головой.
- Нет, Секира, когда я говорил о храме Подателя Жизни, я не имел в
виду жалкие строения, возведенные людьми, и каменные алтари, у которых
справляют службу жрецы Дамаста или Аквилонии. Есть лишь один истинный храм
Митры, и в него ты и отправишься! - Учитель помолчал, затем брови его
задумчиво сдвинулись, а отрывистый клекочущий голос словно бы сделался
мягче. - В давние времена, сын мой - такие далекие от нас, что прошедшее
время не исчислить людской мерой - мир принадлежал гигантам,
Первосотворенным детям Митры, любимцам его сердца... Они-то и воздвигли
святилище великому своему Отцу, храм, достойный Его могущества и силы!
Алтарь, что высится в нем, сияет ослепительным светом, колонны уходят
вверх на тысячи локтей, камни, из коих сложены стены, больше гор, двери
подобны пропасти, а крыша - куполу небес! Туда ты пойдешь, Секира, к этому
сверкающему алтарю, и преклонишь перед ним колени! Омм-аэль!
Конан мял в руках лепешку, не решаясь отправить ее в рот, что
нарушило бы торжественность момента. Он покосился на Рину - глаза девушки
блестели одушевлением, губы едва заметно двигались, шепча молитву. Она
походила сейчас на светлого гения воздушных пространств, летящего впереди
солнечной колесницы Митры.
- Хорошо, я пойду в это святое место и буду просить об искуплении, -
произнес наконец киммериец. - Но где оно? Где этот истинный храм
Пресветлого, где сверкающий алтарь, где колонны и стены, подобные горам?
На севере или на юге, на западе или на востоке? В каких странах, в каких
землях?
- Ты не найдешь его, Секира, ни в ледяных краях, ни в южных лесах и
пустынях, ни на восходе, ни на закате солнца. Ныне храм древних гигантов
уже не высится на поверхности земли, а погружен в ее глубины - как и сами
Первосотворенные.
- Они держат мир... - прошептала Рина, не сводя очарованного взгляда
с Учителя.
- Да, дочь моя, они держат мир, навеки слившись с земной твердью, и
плоть их, некогда теплая и живая, стала прочнее камня, крепче железа! И
там, у их коленей, в глубине, - Учитель направил палец вниз, - находится
истинный храм Митры и Его сияющий алтарь. Там, скрытый от глаз людских, он
и будет пребывать до самого конца, когда мир дрогнет на плечах гигантов и
боги соберутся на великий совет, чтобы решить его судьбу.
- Камни больше гор... крыша, словно купол небес... - мечтательно
произнесла Рина. - Хотелось бы мне посмотреть на это, Учитель!
Старец усмехнулся.
- Все в руке бога... Может быть, и посмотришь!
- А тебе, тебе самому доводилось там бывать? - зрачки Рины сверкали
подобно дымчатым топазам.
- Нет, я не был в храме, но видел его... не спрашивай, как и когда,
ибо такие вещи трудно объяснить словами! - Руки наставника взлетели вверх,
словно отметая все вопросы. - Я видел святилище, но не дорогу к нему, хотя
знаю ее начало... начало пути ведомо любому из моих учеников - каждому, и
вам тоже. - Янтарные глаза старца устремились на Конана, а губы дрогнули в
легкой усмешке. - Каждому, Секира, - повторил он, повелительно кивнув. -
Ну, что скажешь?
Киммериец в недоумении пожал могучими плечами.
- Кром! Если ты и говорил мне об этом, наставник, то я не помню. Или
вендийское зелье...
- Вендийское зелье здесь не при чем, - прервал его старец. - Я не
говорил тебе, и ты, конечно, не можешь вспомнить того, что не было
сказано... но можешь догадаться! Как ты думаешь, почему я живу именно тут,
на склоне древнего вулкана, чьи огни давно погасли, а раскаленное жерло
превратилось в огромный каменный колодец?
- А! Значит, дорога в земные глубины...
- ...начинается в кратере! - с торжеством закончила Рина.
Учитель кивнул.
- Да, так. И ты, Секира, спустишься вниз, в подземный мир, разыщешь
храм Первосотворенных и в нем замолишь свой грех! Это испытание посылает
тебе Митра.
- Спасибо, отец мой! Я принимаю его, - произнес Конан после недолгого
раздумья. Впрочем, что еще он мог сказать? Он чувствовал себя букашкой в
длани бога.
Рина в задумчивости водила пальцем по краю глиняной чаши, размазывая
прозрачные березовые слезы; казалось, в ее головке зрел некий план. Потом
она спрятала ладошки, зажав их между колен, и спросила:
- Скажи, Учитель, спустившись по жерлу, можно добраться до самого
храма?
- Нет. Я же сказал, этот колодец - только начало дороги. Там, на дне
кратера, с восточной стороны, есть подземные ходы, что ведут еще глубже, в
нижний мир. Опасный путь! - Глаза наставника на миг померкли. - Да,
опасный... В этих пещерах обитает неприятная тварь... И если она доберется
до твоей души, Секира, то сам Митра тебе не поможет!
- У меня есть меч, - заметил Конан, вновь принимаясь за лепешки и
мед. - Два меча!
- Не только, - Учитель повернулся к стене, завешанной оружием. - Ты
возьмешь арбалет - вот этот, с бронзовой оковкой... запас стрел...
кинжал... веревку с крюком... мешок... словом, все, что найдется в наших
кладовых! Я не знаю, что ждет тебя в нижнем мире, но могу повторить одно:
путешествие будет долгим и опасным.
- Долгим и опасным... - эхом отозвалась Рина. - Тогда почему бы,
кроме арбалета, веревок и стрел, не взять с собой надежного спутника?
Конан вздрогнул и подозрительно уставился на девушку. Конечно, она
говорила о себе - не про Учителя же в конце концов! Отправиться вместе с
ней в это странствие? Такая идея даже не приходила ему в голову. Он хорошо
относился к Рине; она заботилась о нем и развлекала его, она была красива
и сильна - и не просто сильна! Она владела Силой Митры, драгоценным даром,
который он потерял... А это означало многое - выносливость и неуязвимость,
умение переносить холод и жару, голод и жажду, наблюдать за движением
астральных потоков, предвидеть опасность... Воистину, о такой спутнице
стоило призадуматься всерьез!
Однако он все-таки хотел идти один. Он отправлялся не за золотом и
сокровищами, он искал не опасных приключений, а собственную душу, свой
разум, взятый богом в залог. То было личным делом, где никто не мог
посредничать между ним и Митрой, никто не мог стать свидетелем униженных
молитв, которые придется вознести в подземном храме. Существовало и еще
одно обстоятельство - арсайя, вендийское зелье, которое он предпочитал
вдыхать в одиночестве.
Киммериец поднял голову, и синие его глаза встретились с серыми очами
Рины. Он качнул головой.
- Ты очень добра, малышка, но я пойду один. Это мое дело. Понимаешь?
Мое!
Щеки девушки вспыхнули - не то от гнева, не то от смущения; однако
взгляд она не опустила.
- Я пригожусь тебе, Конан! Пригожусь! Ты знаешь, что я не стану
обузой! И потом, в храме Митры, я могу услышать повеление Пресветлого
быстрее тебя! Не забудь - ведь со мной частица его могущества! - Рина
вытянула вперед руки с раскрытыми ладонями, ее розовые длинные пальцы
зашевелились, затрепетали, словно вбирая в себя потоки астральной
эманации.
Усмехнувшись, Конан взглянул на Учителя.
- Почему женщины так любят спорить, наставник? И в Киммерии, и в
Стигии, и в Аргосе - где бы я ни побывал? Везде одно и то же - споры,
споры!
- Потому что они, в отличие от мужчин, не могут смириться с
неизбежным. В том, Секира, их сила и слабость... - Старик ответил улыбкой
на улыбку, потом, кивнув девушке, приказал: - Иди, дочь моя! Теперь нам
надо поговорить наедине. Прогуляйся в саду, побудь у яблонь... они вернут
тебе спокойствие.
Когда Рина вышла, Учитель надолго погрузился в молчание. Солнечные
лучи, струившиеся из широкого проема в пещерном своде, падали на лицо
старика, бесстрастное и спокойное, окутывали его нагой торс золотистым
ореолом. Казалось, это мягкое сияние исходит от смугловатой, по-юношески
гладкой кожи наставника, от высокого лба с чуть запавшими висками, от
янтарных зрачков - расширившихся, огромных, неподвижных. Глядя на него,
Конан почувствовал внезапное смятение; в чертах Учителя проступало сейчас
нечто такое, что киммериец в сотый раз подумал - да человек ли это?! И в
сотый раз ему стало ясно, что истины не ведает никто - кроме пресветлого
Митры.
Для него же наставник оставался непостижимым; Конану было бы гораздо
проще сказать, кем он наверняка не является, чем уяснить его истинную
природу. Ни бог, ни демон, ни дух, ни пришелец с Серых Равнин, оживленный
волей Владыки Света... Все же человек? Возможно... Но человек особый,
отличавшийся от остального людского племени, как дуб отличен от травы,
снежная вершина - от придорожного камня... Что же было средоточием и
квинтэссенцией его неповторимой сущности? Знание и мудрость? Могущество и
сила? Поразительное долголетие? Провидение грядущего? Пожалуй, все это и
еще многое другое, решил Конан, всматриваясь в чеканные черты Учителя, в
его глаза, сиявшие подобно двум крохотным солнечным дискам.
Лицо старца неожиданно дрогнуло и ожило. Густые темные брови сошлись
у переносицы, потом поднялись к вискам - точно хищная птица взмахнула
крыльями; скулы и подбородок выступили резче, ноздри затрепетали, в
уголках рта пролегли тонкие морщинки. Учитель протянул руку, и его крепкие
пальцы впились в плечо Конана.
- Хочешь ли ты знать, Секира, почему я принял тебя? Почему не изгнал
клятвопреступника обратно в пустыню? Почему помогаю тебе, нарушившему
обет, - чего не случалось на моей памяти ни разу?
Киммериец опустил голову.
- Ты добр, Учитель... - в смущении пробормотал он.
- Нет! Я не добр и не зол; я, как и мой господин, всего лишь
хранитель Великого Равновесия. Омм-аэль! Он, - старик поднял взгляд к
потолку, - видит дальше меня, прозревая грядущее; Он взвешивает черное и
светлое в людских душах, Он решает, каким испытаниям подвергнуть
избранных, чтобы они совершили то, что должно быть совершено. И ты, сын
мой, в свои сроки свершишь великое, свершишь все предначертания судьбы...
Так сказал Митра, и ради этого я помогаю тебе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81