Если придумать какую-то хитрость... как-то
отвлечь колдуна... да, это бы помогло! Но хищник, за которым охотился
посланец, все время был настороже и скалил клыки, едва почувствовав
касание чуждой силы. Матерый зверь! Из ближних самого Тот-Амона! Тем более
почетным казалось уничтожить его, обратить во прах, швырнуть беспомощным и
бездыханным к сияющим стопам Митры.
Под сомкнутыми веками прижавшегося к стволу человека неспешной
чередой текли картины: бесплодная пустыня, обрезанная стеной горного
хребта; гигантский округлый конус потухшего вулкана; террасы у его
подножья - на одной из них зеленеет сад... Потом перед ним возникло сухое
старческое лицо, словно вырезанное из темного дерева, и он услышал голос:
"Рази, Серый! Рази!"
Учитель... Он всем давал новые имена, странные клички - Утес,
Арбалет, Клинок, Малыш... его вот прозвал Серым, определив носить одежду
того же цвета... Почему? Был ли в том некий тайный смысл? Безусловно - но
не в самом прозвище, а в том, что оно заменяло прежнее имя. Вероятно,
наставник хотел подчеркнуть, что жизнь любого его Ученика словно делилась
на две части - до того, как тот являлся к нему, и после... После, когда
Ученик постигал Искусство и давал Клятву.
Сквозь привычное полузабытье транса посланец вновь услышал резкий
голос, похожий на клекот хищной птицы: "Рази, Серый! Рази!" - и едва
заметно усмехнулся. Нет, почтенный наставник, разить еще нельзя! Рано! Не
ты ли учил: семижды примерься, один раз ударь? И в данном случае
примеряться следовало с особым тщанием: противник был силен. Это не кучка
полупьяных солдат и не шайка разбойников, решивших пощупать кошелек
одинокого путника! С теми разговор короткий - два-три удара мечом и пинок
под зад на прощанье...
Он почувствовал, как Сила начинает пульсировать в кончиках пальцев,
стремясь вырваться наружу беззвучной ослепительной молнией, пронизать
прохладный ночной воздух, разнести каменную стену дома напротив,
обрушиться на врага, поразить, сокрушить, сжечь... Нет, сказал он себе,
никаких необдуманных атак, никаких ударов; только разведка, осторожная и
деликатная. Он даже скрестил руки на груди, чтобы не выбросить их вперед в
привычном боевом приеме, превращающем накопленную Силу в разящий клинок, в
острие смертоносного копья... Утихомирив бушующую внутри мощь, он слегка
развел локти в стороны, сложив ладони чашечкой перед грудью.
Тонкий, едва ощутимый жгут, в котором мягко переливалась Сила
светоносного Митры, коснулся разума колдуна. Конечно, тот не спал; и,
конечно, был готов к отражению атаки. Теперь посланец ощущал все жилистое
крепкое тело врага, застывшего на ложе; мышцы казались расслабленными,
дыхание - спокойным и мерным, но некая часть сознания бодрствовала, несла
караул, словно сторожевой пес. Там клубилось нечто темное, неясное,
смутное - паутина защитных заклинаний, которую малейший признак опасности
мог привести в движение, превратив вначале в непроницаемый панцирь, а
затем - в молниеносный ответный выпад.
Посланец глубоко вздохнул, и, вместе с хлынувшим в легкие воздухом,
невидимая и неощутимая нить Силы втянулась в его ладони, растеклась по
телу, разлилась неудержимым океанским приливом, заставляя стиснуть зубы.
Он соединил ладони, вытянул руки вниз и в сторону; мгновенный фиолетовый
проблеск разорвал мрак, длинная искра ударила в землю и исчезла. Человек в
сером плаще покачнулся, словно гася отдачу, несколько мгновений стоял
неподвижно, потом присел, массируя виски. Резкий выброс Силы всегда
отзывался недолгой слабостью и головной болью; впрочем, она быстро
проходила.
Когда взошла луна, посланец уже шагал по обочине дороги, направляясь
в свое укрытие. Разведка удалась, и он был доволен; если колдун и почуял
нечто, то лишь самую неопределенную и смутную угрозу. Пусть! Пусть знает,
что находится под неусыпным наблюдением, пусть истощает свою мощь в
попытках защититься или нанести удар вслепую; пусть скрипит зубами в
бессильной злости. Свет Митры поразит его! И этот город на берегу моря,
эта страна не будут отданы Сету, Порождению Тьмы!
Клянусь Вечными Звездами, - подумал посланник, - и в мире, и в этой
земле и так достаточно горя... без того, что приносит поклонение злобным
богам. Люди пускают кровь друг другу по любому поводу... жгут,
прелюбодействуют, грабят, убивают... хватают детей, юных дев и мальчишек,
обращая их в рабство... Так могло случиться и с этим парнем, киммерийцем,
едва не угодившим в гиперборейский плен...
Он принялся вспоминать об их встрече и недолгом пути в город, по
пустынной дороге, тянувшейся вдоль взморья. Дикий киммерийский волчонок...
Нет, волк-подросток, готовый запустить зубы в горло любому, чтоб доказать
свое превосходство... Безусловно, жаждет золота, власти, женщин - всех
мирских благ, о которых мечтает любой молокосос, едва научившийся махать
мечом... Варвар! Северный варвар, коему юг мнится чашей сладкого вина, что
сама просится к губам...
И все же было в этом черноволосом синеглазом мальчишке нечто
необычное. Какая-то необузданная и дикая сила, первозданная мощь,
заставляющая вспомнить о Первосотворенных гигантах, детях великого Митры,
что сейчас, если верить сказкам, поддерживали земную твердь своими
могучими плечами... Да, этот парень был варваром, жестоким и жадным, но
лишь всеведущие боги могли предвидеть, что вылепит из него жизнь.
Возможно, ему, как тем гигантам из легенд, тоже предстояло свершить
великое, подставив спину под безмерную тяжесть земную... или расколоть,
растоптать твердыню зла, железной рукой сдавить горло Древнего Змея...
Посланец не мог ответить на эти вопросы, ибо, несмотря на многие свои
таланты и умения, даром предвидения не обладал. Ему, однако, казалось, что
Учителю было бы любопытно взглянуть на мальчишку; старый наставник,
обучавший Великому Искусству Убивать, сумел бы разобраться в том, что для
самого посланца оставалось неясным намеком, смутной аурой грядущего, что
окружала киммерийского волчонка. Тем более, что аура эта была затуманена
некими чуждыми испарениями магического свойства, принадлежавшими отнюдь не
юному варвару. Их посланец выделил и опознал без труда при самой первой
встрече; и сейчас, шагая по темной и безлюдной Туранской дороге, он вновь
подумал: что за нечисть привязалась к пареньку?
Этот вопрос требовал изучения и, вероятно, самых экстраординарных
мер. Что ж, вскоре главная миссия будет завершена, и тогда можно будет
уделить внимание странному спутнику молодого киммерийца. Разумеется, если
они снова увидят друг друга, и если парень за эти дни не влипнет в
какие-нибудь неприятности. Город полнился слухами о дерзком ограблении
ростовщика Хеолота Дастры, случившемся прошлой ночью, и посланец почти не
сомневался, чьих рук это дело.

Ночной визит в лавку менялы оказался вполне удачным: вскрыв небольшой
сундучок с золотом, Конан взял пару сотен монет. Тут были и шандаратские
динарии, и полновесные туранские диски размером с ноготь большого пальца,
и мелкие, похожие на рыбью чешую иранистанские халлы, и марки,
отчеканенные в Аквилонии, Немедии, Офире и десятке иных стран. Выскочив на
улицу с добычей, юноша нырнул в ближайший темный переулок и направился к
северной городской стене. Он понимал, что возвращаться в гостиницу не
стоит; рыжий Глах мог не сдержать обета молчания, если жажда мести
перевесит страх перед мечом киммерийца.
А посему Конан перелез через стену и зашагал к свалке. Стены
Шандарата были довольно высоки, и ему вновь пришлось пустить в ход веревку
с крюком; зато теперь он нимало не беспокоился о стражах, торчавших на
ближайших башнях. После некоторых усилий со стороны Шеймиса им
понадобилось сойти вниз - и так срочно, что копья и щиты были брошены
прямо у парапетов.
Свалка, лежавшая меж Гирканской и Бритунской дорогами, являлась
идеальным убежищем. На протяжении веков Шандарат, город богатый и
приверженный к аккуратности, вывозил сюда весь мусор и отбросы - битую
посуду и черепицу, старую одежду, ломаную мебель, негодные доски,
протертые до дыр ковры, отслужившие свой срок циновки, корзины, телеги,
седла, занавески, горшки, конскую сбрую, пивные бочки, лопнувшие канаты,
стружку и древесную кору с верфей. Здесь почти не имелось старых изделий
из металла - медь и железо были слишком дороги, чтобы выбрасывать их без
толку - зато окрестные кузнецы, стеклодувы и гончары обильно удобряли
свалку шлаком. Бурые холмы плотно слежавшейся гари высились по всему ее
периметру, и в них откапывали себе убежища те, кто не ужился за городскими
стенами.
Да, Шандарат выплескивал на эту огромную помойку не только прогнившее
дерево, рваное тряпье и прогоревший шлак, но и человеческие отбросы. До
поры до времени этих отверженных никто не трогал; они ютились в пещерах, в
норах и хижинах, выстроенных из подручного хлама, побирались у городских
ворот, среди окрестных крестьян или промышляли на морском берегу. Но с
пришествием в Шандарат почтенного Неджеса порядки изменились: часть
обитателей свалки отловили, вывезли на Обглоданный остров, и что там с
ними сталось, никто не знал.
Не тронули лишь самых жалких людишек, ветхих стариков и старух,
увечных да юродивых - то есть тех, кто не мог ни воровать, ни, тем более,
грабить, и не представлял опасности для благочинного Шандарата и его
торговых гостей. Среди подобной публики Конан смотрелся бы белой вороной,
но он не афишировал свое присутствие в местной клоаке; добравшись до
заранее облюбованной норы, киммериец нырнул в нее и загородил вход толстой
доской.
В крохотной пещерке нельзя было встать во весь рост. Скорчившись в
три погибели, юноша отстегнул меч и снял сапоги; потом, раскрыв котомку с
припасами и пожитками, вытащил из нее кошель с Глаховым золотом и
пересыпал его в мешок, к награбленному у Хеодата. Он улыбнулся,
прислушиваясь, как монеты с тихим звоном здороваются друг с другом, и,
положив мешок под голову, вытянулся на полу из плотно утрамбованного
шлака. Шеймису было велено бдеть и сторожить; засим Конан закрыл глаза и
погрузился в сон.
Утром он перекусил куском вяленого мяса с сухарями, нехитрой снедью,
прихваченной из харчевни; следом за пищей отправилось пиво, сотворенное
Шеймисом. Юный киммериец выхлебал его из глиняной кружки, стараясь не
дышать - напиток был прогорклым, вонючим и больше походил на застоявшуюся
морскую воду. Однако он ничем не выдал своего неудовольствия: в конце
концов, сумеречный дух прошлой ночью представил самые весомые
доказательства своей полезности, расстроив желудки сразу у восьмерых
здоровенных стражей Хеолотовых богатств.
Наевшись, Конан запустил руку в мешок, погрузил пальцы в груду монет,
потом стиснул их в кулак, чувствуя, как ребра золотых дисков врезаются в
кожу. Такое богатство! Подобного у него не было никогда! Нет, не нищим
попрошайкой явится он в Аренджун! Или, быть может, лучше отправиться
домой, к киммерийским кострам? Его добыча велика и достойна настоящего
воина!
Последнее казалось ему самым важным. Деньги сами по себе мало что
значили для него; он не был алчен и не испытывал преклонения перед этими
желтыми сверкающими кругляшами с профилями великих владык, с
геральдическими орлами, змеями и драконами. Гораздо больше его занимали
блага, которые можно было на них купить: хорошее оружие, добрый конь, пища
и вино, женщины... Но даже это не являлось главным, ибо оружие, коня и еду
он предпочел бы своровать или отнять - точно так же, как отнял кучу
золота, в которой сейчас тонула его рука. Основным же было то, что
драгоценная добыча служила весомым доказательством его способностей.
Он _м_о_ж_е_т_!
У него достало хитрости и ума, чтобы придумать план, хватило ловкости
и отваги, чтобы довести его до конца! Конечно, не без помощи Шеймиса - но
разве не он, Конан, придумал, как использовать этого демона-неудачника?
Этого недоумка, это ничтожество, способное сотворить лишь сухую корку
хлеба, прогорклое пиво да саблю, что ломается при первом же настоящем
ударе?
Горделивые мысли внезапно вызвали у него чувство неловкости и вины.
Не стоит так думать о несчастном демоне, решил он; ведь Шеймис не виноват,
что какие-то неведомые враги запихнули его в горшок, заточив на века или
тысячелетия. Подумать только, какая уйма времени! За такой срок можно было
позабыть собственное имя, а не одни лишь колдовские чары!
Распластавшись на животе, Конан выглянул из своего убежища, убедился,
что снаружи все спокойно, и сказал:
- Ну-ка, Шеймис, сотвори мне еще кружечку пивца! Что-то жажда
замучила.
Демон, вновь принявший свой нормальный вид, радостно встрепенулся.
- Сейчас, хозяин! Значит, пиво мое пришлось тебе по вкусу?
Конан кивнул головой, надеясь, что на его лице не выразилось явного
отвращения. Получив кружку, он отхлебнул пару глотков и произнес:
- Отличное пойло! Наверное, сидя в горшке, ты то и дело прикладывался
к пиву да вину, а? Ведь других развлечений там не было?
- Нет, мой господин, - произнес дух сумерек с глубоким вздохом, -
развлечений там действительно не имелось... Но мы, демоны, не нуждаемся в
вине и пище - во всяком случае, большинство из нас. Так что и в этом
удовольствии мне было отказано.
Они помолчали, затем Конан спросил:
- Чем же ты занимался в своей темнице? Ведь ты провел в ней столько
лет, что впору рехнуться!
Шеймис огладил тощей лапкой череп, пощупал усы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81