И что успел сказать?
Девушка сделала глоток вина, закашлялась, и Конан осторожно похлопал
ее по спине.
- Он... он... Ему пришлось отдать все силы... отдать столько, что
плоть уже не могла удержать душу... Он сказал, что так бывает всегда,
когда человек прикасается к божественной мощи... она сжигает его
изнутри...
- Значит, Митра использовал его, как меч в своей деснице, - медленно
произнес Конан. - Битва кончилась, клинок выщерблен и выброшен на
свалку...
- Нет! Нет! - Отчаянный крик Каллы прервал киммерийца. - Он бился
сам, испрашивая у Митры столько сил, сколько требовалось для победы! И
Митра давал, посылал ему силу через эти деревья, давал и жалел его, и
плакал над ним, но даже бог - бог, ты слышишь! - не может даровать
победу... просто даровать... даром... - Ее голос стих, и последние слова
Конан едва расслышал.
Немного помолчав, он спросил:
- Чего ты хочешь, Калла? Вернешься на судно или...
Губы девушки упрямо сжались.
- Я останусь здесь! Хочу похоронить его... Знаешь, - она подняла
взгляд на киммерийца, - я ведь дочь рабыни и не знаю своего отца... Может,
я стигийка, может, нет... Но в Стигии у меня не осталось родных могил...
тело моей матери просто бросили псам, когда пришел срок... А здесь... -
Она снова бережно погладила мертвое лицо Рагара.
- Хорошо, - произнес Конан, поднимаясь. - Вот его мешок, Калла; в нем
его вещи и кошели с золотом, которого тебе хватит надолго. Мне - мечи,
тебе - мешок... - он мрачно усмехнулся. - Мы с тобой его наследники,
девочка.
- Не только мы, - лицо Каллы вдруг просветлело. - Не только мы, -
повторила она, - но и все люди на этом острове. Тысячи людей!
- Ты так думаешь? Что же он им завещал?
- Жизнь! И я расскажу им об этом! Он их спас, и они - все и каждый! -
должны узнать истину!
Кивнув, Конан наклонился, неловко поцеловал девушку в перемазанную
пеплом щеку и начал спускаться вниз, к кораблю.

Рагара похоронили на склоне вулкана, прорезав толстый слой дерна,
продолбив неподатливый базальт; холмик над могилой получился невысокий,
зато рядом, в десяти шагах, шумела дубовая роща. Кряжистые великаны,
закованные в темную кору, тянули ветви к своему мертвому предводителю,
негромко напевали что-то печальное, мерно шелестя листвой. Над рощицей
возносилась вершина вулкана; черная, оплавленная, гигантская, она казалась
памятником, воздвигнутым самим Митрой, желавшим почтить павшего слугу.
"Громовая Стрела", подгоняемая ударами десяти пар весел, уходила от
берега, направляясь на юго-запад. Свежий ветерок раздувал паруса, галера
все ускоряла и ускоряла бег, горный склон откатывался назад, таял в
беспредельной небесной синеве. Однако Конан, обладавший зрением орла,
долго еще следил за крохотной фигуркой девушки, скорчившейся у могильного
холмика. Она сидела там, пока солнце не поднялось на четыре локтя над
кратером побежденного вулкана; затем встала, забросила за спину мешок и
медленно направилась к берегу, к плодородным долинам, к городку,
раскинувшемуся у бухты, к людям, спасенным от гнева огненных демонов. Она
шла, чтобы поведать им правду.
Но захотят ли спасенные услышать истину о спасителе? Впрочем, аргосцу
Рагару по прозвищу Утес это было безразлично; он не искал славы - даже
посмертной.


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИСКУССТВО УБИВАТЬ

14. СТРАНСТВИЯ
Границу меж степью и пустыней Конан преодолел на одиннадцатый день
после выезда из Дамаста. Эта граница не была четкой и определенной; просто
последнее время равнина, по которой он странствовал верхом на мохнатом
гирканском коньке, становилась все более засушливой и каменистой,
неприветливой, жаркой и угрюмой. Сочные травы жухли, сменяясь верблюжьей
колючкой и жалким кустарником; деревья, изредка попадавшиеся прежде,
исчезли совсем; зато теперь встречались большие участки почвы, покрытые
песком или мелким щебнем. Даже небо изменилось: над травянистой степью оно
было голубовато-блеклым, сейчас же цвет его начал отдавать желтизной,
словно в нем, как в огромном вогнутом зеркале, отражались раскинувшиеся
где-то впереди застывшие волны барханов.
И все же, несмотря на постепенность и неопределенность этих
изменений, существовал некий условный рубеж, отделявший степь от пустыни -
особенно обширная полоса каменистой почвы, протянувшаяся с востока на
запад на несколько дней пути. Добравшись до нее, Конан разыскал руины
старой башни, торчавшие подобно изломанным зубам на плоской, выровненной
человеческими руками вершине холма - знак, о котором рассказывал Рагар. От
этой разрушенной древней твердыни, сложенной неведомо кем и неведомо
когда, путь его лежал прямо на север. По утверждению аргосца, Конану
теперь предстояло идти день за днем, словно убегая от солнца - так, чтобы
его лучи светили в затылок. Если он не собьется с дороги, не высохнет от
жажды, не умрет от голода или змеиного укуса, не станет жертвой внезапно
налетевшего самума, не канет в зыбучих песках - словом, если он вынесет
все эти тяготы и мучения, то рано или поздно увидит вздымающуюся на
горизонте горную цепь, будто бы подпирающую небеса, а перед ней - огромный
потухший вулкан с пологими коническими склонами и иззубренной вершиной. Он
будет серо-коричневым, угрюмым и бесплодным - таким же, как раскинувшийся
за ним хребет; однако у самого подножья внимательный глаз заметит яркую
полоску зелени, словно нанесенную исполинской кистью на скальный выступ.
Там - вода, деревья и травы; там - спасение от зноя, отдых после долгого
пути; там - обитель наставника, и добравшийся до нее будет жить.
Конан давно вызубрил наизусть все эти приметы и, разбив под курганом
свой последний лагерь в степи, уже не прикидывал про себя, велик ли сад
Учителя и с какого расстояния можно его разглядеть. Уставившись бездумным
взглядом в костер, он сидел, обхватив колени; в пламени плясали огненные
саламандры, пытаясь прогнать ночной мрак, мохнатая лошадка похрустывала
травой, еле слышно журчал ручеек - последний источник воды по дороге на
север. Темное небо нависало над его стоянкой, и звезды, горевшие в вышине,
казались искрами костра, улетевшими в безбрежную даль, в таинственное и
непостижимое пространство, в котором властвовали боги. Благостные и
злобные, ревнивые и безразличные, все они владели могуществом и силой, в
сравнении с коими человек не значил ничего. Даже властелин огромной
державы, повелитель тысяч и тысяч! Тем более, нищий странник, одиноко
бредущий в бескрайней степи...
На миг острое ощущение собственного ничтожества охватило киммерийца.
"Ты зрелый муж, но не свершил еще ничего великого..." - сказал ему Рагар,
и это было правдой. В юности он жаждал благ, которые могло принести
богатство - женщин, вина, хорошей одежды, драгоценного оружия, всего, что
продавалось и покупалось за золото... Что ж, немало золота прошло с тех
пор через его руки! Немало женщин делили с ним постель, немало отличных
клинков обломал он о вражеские щиты! Вино, еда, резвые кони, шелковые
плащи, увесистые кошельки - все это было, и все это он не сумел удержать,
ибо полагался лишь на свою силу, храбрость и варварское хитроумие. Но силе
его противостояла еще большая сила, храбрости - многочисленность
противников, а природному хитроумию - изощренное коварство и тайные
искусства, в которых он был несведущ.
Да, он побеждал! Он сражался не только с людьми, но и с жуткими
тварями, явившимися с потусторонних Серых Равнин или посланных Сетом в
наказание миру! Нередко под его рукой сбивалась сотня-другая лихих
молодцов, и он на время превращался в князя, капитана или вождя,
властителя горных перевалов, степного простора или морских дорог... Он вел
своих людей вперед, рубил и резал, захватывал крепости или корабли, брал
добычу!
Но побеждал ли? На деле все его победы оборачивались поражениями, ибо
в конечном счете не приносили ни богатства, ни устойчивого положения, ни
власти...
Власть!
Он вкусил этот яд в полной мере, командуя отрядами наемников,
разбойничьими шайками или разгульной неистовой пиратской вольницей. Но то
была малая власть - власть, позволявшая ограбить караван или купеческое
судно, взять на щит небольшой городок, уничтожить соперничающую банду.
Однако он уже догадывался, что в этом мире власть решала все; она была
важней богатства, грубой силы и хитрости, важнее острых копий и закаленных
клинков. Правда, требовались и сила, и хитрость, и богатство, чтобы
захватить власть - _н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_ власть, позволявшую владычествовать
над душами людскими, над странами и городами, над богатыми землями...
Воистину, достичь такой власти - великое деяние!
Но для великого деяния нужна была и великая Сила. Возможно, со
временем он обнаружил бы ее в себе самом, в собственной своей душе, но
сейчас ему казалось, что проще получить ее из рук наставника, обучавшего
достойных Искусству Убивать. Это мастерство также являлось великим - ибо
как еще проявляется истинная сила? Сила, в его варварском представлении,
была нерасторжимо связана с убийством, выражавшим телесную и духовную мощь
наиболее отчетливо и ярко. В хайборийском мире убивали все: солдаты и
разбойники - сталью, камнем и бронзой, властители - клинками своих воинов,
маги - тайным чародейством, более страшным, чем разящее железо. Убитый
всегда был неправ, победитель же получал все - и богатство, и славу. Таков
был порядок вещей, и оставалось лишь гадать, то ли его установил
пресветлый Митра, то ли сам великий бог - как и все его союзники и враги -
подчинялся этому древнему распорядку. В конце концов, каким бы могуществом
он не обладал, и у него, похоже, не хватало сил тягаться со смертью...
Вздрогнув, Конан передвинулся поближе к костру - несмотря на палящий
дневной жар, ночи в степи были холодными. Пламя, быстро пожиравшее тонкие
ветви кустарника и пучки сухой травы, металось перед ним, вытягивая вверх
то жаркий рыжий язык, то колеблющийся трезубец; оно было жгучим, опасным -
и все бессильным против твердости камня и обманчивой мягкости песка. Не то
что молнии, которые умел исторгать Рагар!
И не только он. Теперь киммериец припомнил еще одно имя, скрытое
давностью лет, припорошенное пылью времени... Фарал! Странник в сером
плаще, который встретился ему на берегах Вилайета то ли тринадцать, то ли
пятнадцать лет назад... Правда, молнии его были нацелены не в камень, но
сраженный ими человек казался крепче гранитной скалы! Теперь, спустя годы
и годы, Конан понимал, что почтенный Неджес из Шандарата, вполне возможно,
являлся не самым могучим чародеем - из тех, что встречались ему в иных
странах и в иные времена. Но с этим стигийцем его связывала память юности,
представление об ужасе и бессилии, испытанным едва ли не впервые... Такое
не забывается! Лишь дремлет до поры, готовое вспыхнуть ярким
воспоминанием, жгучим, как пламя костра...
Фарал убил колдуна огненной стрелой, беззвучно вылетевшей из его
ладони... А Рагар смог усмирить разбушевавшихся подземных богов...
Конечно, он и сам погиб, но разве можно сравнивать мощь тех, кто способен
залить лавой целый остров, с жалким чародейством стигийца Неджеса! Разные
силы, разный и результат... Фарал раздавил черного мага словно крысу,
одним небрежным ударом - и остался жив; Рагар сражался с грозными демонами
вулканов, и погиб... Но он сумел загнать их обратно в огненную
преисподнюю!
Между Фаралом и Рагаром маячила еще чья-то невысокая ладная фигурка,
чье-то лицо с веселой улыбкой на пухловатых губах. Долгая дорога и
раздумья в одиночестве просветляют память, и Конану уже не надо было
напрягаться: он знал, кто пожаловал к нему в гости.
Малыш! Бритунец, Маленький Брат!
Этот, по-видимому, не владел таинственной Силой Митры, но был на диво
сообразительным. Сейчас он казался киммерийцу не слабее двух остальных;
там, где Фарал с Рагаром добивались своего колдовством, малыш брал
ловкостью и редкостным хитроумием. К тому же, он превосходно владел мечом!
Впрочем, все трое обращались с оружием так, словно клинки еще в
детстве приросли к их ладоням. Сейчас, будучи в зрелых годах, Конан мог
оценить их мастерство, равного коему ему не доводилось видеть. Да, эта
троица смогла бы шутя разметать отряд немедийских меченосцев или полсотни
телохранителей императора Турана!
Киммерийца, однако, не столь прельщало это неподражаемое воинское
искусство, как сокрушительное могущество молний Митры. Удастся ли ему
овладеть огненной стихией, частицей божественной силы, которой Великий
Податель Жизни делился с избранными? Да и захочет ли наставник обучить
сему?
Ум варвара, практичный и здравый, расчислил все наперед, подсказывая
цель, к которой стоило стремиться. Конечно, телесная мощь, ловкость,
неутомимость и совершенное владение оружием давали власть - ту, которой он
обладал уже не раз, власть над десятками или сотнями людей, власть
капитана, предводителя, мелкого вождя. Но молнии! Таинственная Сила,
нисходившая с небес, с помощью которой можно было дробить скалы и
расправляться с черными колдунами! Да и не только с ними - с целым
воинством, если на то пошло!
Подобное сказочное могущество делало доступной уже иную власть, к
коей он стремился в последние годы. Он мог сокрушить любого из смертных
владык, забраться на любой трон! Зингары или Заморы, Аргоса или Шема,
Немедии или Офира... Даже великого Турана или великой Аквилонии!
Обеты... Да, Конан помнил об этой клятве, про которую толковали все
три Ученика - аквилонец Фарал, аргосец Рагар и этот малыш из Бритунии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81