Видел, что лучше, - и все тут.
Джулия подняла глаза от альбома.
- Чудесно, Томас. Прямо хочется.., выбежать на улицу, встать на траве под
голубым небом.., или танцевать.., или закинуть голову и смеяться. Читаешь и
думаешь: "До чего же здорово жить на свете!"
- Угу, - промычал Томас и захлопал в ладоши.
Джулия отдала альбом Бобби. Тот присел на край кровати и тоже начал "читать".
Самое поразительное, что "стихи" Томаса никогда не оставляли читателя
равнодушным. Они нагоняли страх, навевали грусть, заставляли то мучиться, то
изумляться. Бобби не понимал, в чем тут секрет, откуда у "стихов" это странное
свойство. Они отзывались в самых потаенных уголках души, достигали сфер более
глубинных, чем подсознание.
- Ну ты и талантище, - похвалил Бобби со всей искренностью, чуть ли не с
завистью.
Томас покраснел и потупился. Он поднялся и поспешно зашаркал к тихо гудящему
холодильнику у дверей в ванную. Обитателей интерната кормили в общей столовой,
там же им подавали напитки и закуску, которую они заказывали сверх меню. Но
больным, которые в силу умственных способностей могли поддерживать порядок в
комнате, позволяли обзавестись холодильником и хранить там любимые лакомства и
напитки: пусть привыкают к самостоятельности.
Томас достал из холодильника три банки кока-колы, одну протянул Бобби, другую
Джулии, с третьей вернулся к рабочему столу и опять опустился на свой стул на
колесиках с прямой спинкой.
- Ловите нехороших людей? - спросил он.
- А как же, - отозвался Бобби. - Из-за нас тюрьмы набиты под завязку.
- Расскажите.
Джулия в кресле подалась вперед, Томас на стуле подкатился к ней, его колени
коснулись ее колен. Джулия принялась живописать события прошлой ночи в
"Декодайне". Она приукрасила поведение Бобби и выставила его настоящим героем, а
свое участие в деле чуть-чуть притушевала. Не столько из скромности, сколько
из-за Томаса: узнай он, какой опасности подвергалась сестра, он бы насмерть
перепугался. Томас вовсе не хлюпик - иначе он, не дослушав историю до конца, лег
бы на кровать, уткнулся в стенку, свернулся бы калачиком и больше не вставал.
Томас сильный, и все-таки гибели Джулии он бы не пережил. Сама мысль, что такое
могло произойти, подкосила бы его.
Поэтому Джулия описала свою, отчаянную атаку на автомобиле и перестрелку как
забавное происшествие, захватывающее, но ,не страшное. Тут уж не только Томас -
даже Бобби заслушался.
Понемногу Томас начал уставать и терять нить рассказа.
- Я наелся, - сказал он. Это означало, что он узнал сразу так много нового,
что в голове не помещается. Вот так же и с миром за стенами интерната: Томасу
этот мир очень нравится, и хотелось бы в нем пожить, но уж больно он яркий,
цветастый, шумный, целиком его не вместишь, разве что понемножку.
Бобби вынул из шкафа более ранний альбом и, присев на кровати, разглядывал
"стихи" в картинках.
Томас и Джулия забыли про кока-колу. Они по-прежнему сидели, соприкасаясь
коленями, то встречались взглядами, то отводили глаза. Они вместе, они рядом.
Джулии эти свидания дороги не меньше, чем Томасу.
Мать Джулии погибла, когда девочке было двенадцать лет. Через восемь лет - за
два года до ее замужества - умер отец. В то время двадцатилетняя Джулия работала
официанткой - зарабатывала на учебу в колледже и на однокомнатную квартирку,
которую она снимала вместе с другой студенткой. Денег у родителей никогда не
водилось, однако они не хотели расставаться с сыном, и Томас постоянно жил при
них, хотя на уход за ним шел почти весь их скудный заработок. После смерти отца
оказалось, что квартира на двоих - для себя и для Томаса - Джулии не по карману.
К тому же Томас совершенно не приспособлен к самостоятельной жизни, и ухаживать
за ним Джулии некогда. Оставалось одно: поместить его в казенное заведение для
умственно отсталых детей. Томас зла на сестру не держал, зато сама она не могла
себе этого простить: ей казалось, что она предала брата.
Джулия собиралась стать криминологом, но на третьем курсе бросила колледж и
подалась в академию шерифов. Чуть больше года она работала помощником шерифа,
потом встретила Бобби, и они поженились. К тому времени она еле сводила концы с
концами, отказывала себе во всем и откладывала большую часть жалованья в надежде
когда-нибудь купить маленький дом и поселиться там вместе с Томасом. Вскоре
после замужества, когда сыскное бюро Дакоты стало именоваться "Дакота и Дакота",
супруги взяли Томаса к себе. Работать им приходилось во внеурочное время, а за
Томасом требовался постоянный присмотр: некоторым даунам удается овладеть
навыками самостоятельной жизни, но Томас не из их числа. Нанять опытных сиделок,
чтобы они работали в три смены? Такая роскошь обойдется дороже, чем прекрасный
уход в частном интернате вроде Сьело-Виста. Впрочем, если бы можно было найти
надежных помощников, Дакоты за деньгами бы не постояли. В конце концов, поняв,
что заниматься делом, ухаживать за Томасом и жить своей жизнью становится
невозможно, Роберт и Джулия поместили Томаса в Сьело-Виста. Это было идеальное
заведение, но Джулию снова стали мучить укоры совести: опять она предала брата!
Не утешало и то, что в Сьело-Виста брат не знает никаких забот и живет
припеваючи.
Судьба Томаса тоже связана с Мечтой. По-настоящему Мечта осуществится только
тогда, когда у супругов будет достаточно свободного времени и денег, чтобы взять
Томаса к себе.
- Томас, а что, если нам пойти погулять? - предложила Джулия.
Бобби оторвался от альбома. Томас и Джулия все так же держались за руки.
После слов Джулии Тома? еще крепче вцепился в ее руку.
- Покатаемся на машине, - продолжала Джулия, - съездим на море. По пляжу
побродим. Купим мороженое, а?
Томас встревоженно посмотрел в окно, на заключенный в раму кусочек голубого
неба, на котором сновали и резвились белые чайки.
- Не-е, там плохо.
- Что ты, родной, просто немного ветрено.
- Я не про ветер.
- А то бы развлеклись.
- Там плохо, - повторил Томас и пожевал нижнюю губу.
Иногда Томас был не прочь совершить такую прогулку, а иногда и слышать о ней
не хотел, словно сам воздух за стенами интерната - чистый яд. И уж если он
превращался в затворника, то никакими уговорами его нельзя было выманить на
улицу.
- Хорошо. Может, в следующий раз, - сдалась Джулия.
- Может, - Томас уставился в пол. - Сегодня правда плохо. Я.., чувствую..,
плохо. По коже холодно.
Бобби и Джулия заводили разговор то о том, то о сем, но Томас уже
наговорился. Он молчал, не смотрел в глаза и даже вида не показывал, что
слушает.
Повисла пауза. Наконец Томас произнес:
- Посидите еще.
- Мы не уходим, - уверил его Бобби.
- Я не разговариваю.., но я не хочу.., чтобы вы ушли. - Мы знаем, малыш, -
успокоила Джулия.
- Я.., вас люблю.
- Я тебя тоже, - Джулия взяла толстопалую руку брата и поцеловала костяшки
пальцев.
Глава 16
Купив в магазине электробритву, Фрэнк Поллард зашел в туалетную комнату
станции техобслуживания, побрился и умылся. Потом он завернул в торговый центр,
купил чемодан, нижнее белье, носки, две рубашки, джинсы и кое-какие мелочи. На
стоянке у торгового центра, где слегка покачивался на ветру угнанный "Шевроле",
он сложил покупки в чемодан.
Затем он поехал в один из мотелей Ирвина и, предъявив удостоверение личности
на имя Джорджа Фарриса, снял комнату. Задаток уплатил наличными: кредитной
карточки у него не было, зато наличности целая сумка.
Что дальше? Отсидеться в окрестностях Лагуна-Бич? Нет, долго оставаться на
одном месте опасно. Бог знает, почему он так решил: вероятно, сказывается опыт.
А может, он так давно удирает, что бегство уже вошло в плоть и кровь, отучило от
оседлой жизни.
Комната мотеля, просторная и чистая, была обставлена со вкусом по последней
моде Юго-Западного побережья: светлое дерево, плетеные кресла с подушками,
украшенными бледно-розовыми и голубыми узорами, серо-зеленые портьеры. С этой
обстановкой никак не вязался крапчатый коричневый ковер - видно, владелец мотеля
посчитал, что на ковре такого цвета пятна и потертости не очень бросаются в
глаза. Этот цветовой контраст создавал странное, жутковатое впечатление:
казалось, светлая мебель не стоит на полу, а парит над ним.
Фрэнк почти весь день просидел на кровати, откинувшись на подушки. Работал
телевизор, но Фрэнк не обращал на него внимания. Он все пытался заглянуть в
темный провал, зиявший в памяти. Но все напрасно: воспоминания неизменно
начинались с прошлой ночи, когда он очнулся в переулке. И над этими
воспоминаниями колыхалась странная, невыразимо зловещая тень. Может статься, оно
и к лучшему, что в памяти удержалось так мало.
Без посторонней помощи не обойтись. Но не к властям же обращаться: невесть
откуда взявшиеся деньги и документы на чужое имя обязательно вызовут подозрение.
Фрэнк взял с тумбочки телефонный справочник и пробежал список частных сыскных
агентств. Частный детектив... Ископаемая профессия. На ум приходят старые фильмы
с Хэмфри Богартом. И как это парень в плаще и надвинутой на глаза шляпе поможет
ему вернуть память?
Наконец заунывный вой ветра сморил Фрэнка, и он погрузился в сон, которым
обделила его прошлая ночь.
Через несколько часов он проснулся. Солнце уже клонилось к закату. Фрэнк
стонал и задыхался, сердце бешено колотилось.
Он сел, свесив ноги с кровати, и вдруг обнаружил, что руки залиты багровой
жидкостью. Джинсы и рубашка в крови.
Чья это кровь? Его? Да, но не только. Едва ли из глубоких царапин на обеих
руках могло натечь столько крови.
Лицо саднило. Фрэнк пошел в ванную и взглянул в зеркало. Две длинные царапины
на правой щеке, одна на левой, одна на подбородке.
Непонятно, как его угораздило так изодраться во сне. Уж не напали ли на него,
пока он спал? Или, обезумев от приснившегося кошмара, он сам себя расцарапал? Не
похоже: он бы тут же пробудился. И не снились ему никакие кошмары! Выходит, это
случилось в минуты бодрствования, а потом он как ни в чем не бывало улегся на
кровать и опять заснул. Причем это происшествие тут же выскочило у него из
памяти - как и все обстоятельства прежней жизни.
Не на шутку перепугавшись, Фрэнк вернулся в комнату, обшарил кровать и шкаф.
Он и сам не знал, что ищет. Труп, должно быть.
Ничего.
От мысли об убийстве у него в глазах потемнело. Да не способен он на
убийство! Разве что защищаясь. Кто же расцарапал ему лицо и руки? Чья это кровь?
Он опять пошел в ванную, скинул окровавленную одежду, свернул и туго обвязал.
Умылся, вымыл руки. Потом достал кровоостанавливающий карандаш, который купил
сегодня вместе с бритвенными принадлежностями, и обработал царапины.
Мельком поймав в зеркале свой затравленный взгляд, Фрэнк тут же отвел глаза.
Не выдержал.
В комнате он переоделся и взял с туалетного столика ключи от машины. Страшно
подумать, что может оказаться в "Шевроле".
Фрэнк повернул ручку двери и вдруг сообразил, что ни на створке двери, ни на
дверной раме нет следов крови. Если он сегодня днем уходил, а потом вернулся
весь в крови, то неужели, прежде чем завалиться в постель, он нашел в себе силы
тщательно стереть кровь с двери? Такого самообладания от него трудно ожидать. И
куда он дел тряпку, которой вытирал дверь?
В безоблачном небе сияло еще яркое закатное солнце. Прохладный ветер колыхал
листья пальм, в воздухе стоял шелест, а порой, когда толстые черешки листьев
ударялись друг о друга, раздавался жесткий стук, словно щелкали деревянные
зубья.
На бетонной дорожке возле корпуса пятен крови не видно. В машине тоже. И на
грязной резиновой подстилке в багажнике ничего.
Стоя у открытого багажника, Фрэнк озирал корпуса мотеля и автомобильные
стоянки. Через корпус от него молодой человек и девушка лет двадцати выгружали
багаж из черного "Понтиака". Другая пара с дочуркой школьного возраста спешила
по крытой дорожке в сторону ресторана. Нет, трудно поверить, что Фрэнк ухитрился
среди бела дня незамеченным выйти из корпуса, совершить убийство и так же
незамеченным, в одежде, перепачканной кровью, преспокойно вернуться обратно.
Возвратившись в комнату, Фрэнк подошел к кровати и осмотрел смятое одеяло. На
нем действительно были багровые пятна. Но, если бы на него напали в постели (как
- одному богу известно), крови натекло бы куда больше. Конечно, будь это только
его кровь, было бы неудивительно, что она залила лишь рубаху и джинсы. И
все-таки расцарапать себе одну руку, потом другую, потом обеими руками впиться в
лицо и при этом не проснуться - такого просто быть не может.
Да, вот еще что. Царапины оставлены острыми ногтями. А у Фрэнка ногти тупые,
обкусанные до самой мякоти.
Глава 17
Из интерната Сьело-Виста "Самурай" отправился на юг. На пляже между
Корона-дель-Мар и Лагуна-Бич Бобби оставил машину на стоянке и вместе с Джулией
пошел к океану.
Перед ними раскинулся зеленовато-голубой простор с нежными серыми прожилками.
Там, где глубже, поверхность темнела; там, где катились волны, пронизанные
лучами низкого сочного солнца, мягко переливались многоцветные блики. Вал за
валом накатывался на берег, ветер срывал с волн накипавшую пену.
Серфингисты в черных плавательных костюмах гребли на своих досках к
взбухающей волне - прокатиться напоследок. Их товарищи в таком же облачении
расположились у павильонов; кто пил горячие напитки из термосов, кто
прохладительные из банок. Больше на пляже никого не было: загорать в такой день
холодно.
Бобби и Джулия набрели на невысокий холм, куда не долетали брызги прибоя, и
уселись на жесткую траву, которой местами оброс песчаный, обожженный солью
склон.
Джулия первой нарушила молчание:
- Вот в таком местечке и заживем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55