Кошки гурьбой кинулись к Вербене и облепили ее - как видно, они больше
пеклись о пристойности, чем их хозяйка. На Золта они бросали укоризненные
взгляды, точно знали, куда он смотрит.
Золт опустил глаза и уставился на рассыпанные по столу крошки.
Внезапно Лилли произнесла:
- Тут был Фрэнк.
Золт вздрогнул от неожиданности. Сперва его поразили не слова сестры, а то,
что она вообще нарушила молчание. И вдруг смысл сказанного сотряс душу, как гул
медного гонга, по которому ударили деревянным молотком. Откинув стул, Золт
взвился из-за стола.
- Тут? В доме?!
Вербена и кошки, исполненные дремотного безразличия, на шум даже головы не
повернули.
- Возле дома, - ответила Лилли, не отрываясь от ногтей сестры. Она говорила
очень тихо, почти шептала, но голос ее был полон сладострастия. - Подкрался со
стороны миртовой изгороди и что-то вынюхивал.
Золт глянул в чернеющую за окнами ночь.
- Когда?
- Часа в четыре.
- Так что же вы меня не разбудили?
- Он появился ненадолго. Как всегда. Появится на одну-две минуты и исчезает.
Боится. - Ты его видела?
- Я знаю, что он приходил.
- И ты его не задержала?
- Задержишь его, как же, - раздраженным, но тем же сладострастным шепотком
прошелестела Лилли. - Но кошки на него так и бросились.
- Исцарапали?
- Не сильно. Слегка. Он убил Саманту.
- Кого?
- Саманту. Нашу киску.
Золт не знал ни одну кошку по имени. Он вообще их не различал: ходят стаей,
двигаются как по команде, даже мысли у них, кажется, общие.
- Он убил Саманту. Размозжил ей голову о каменный столб у ворот. - Лилли
наконец подняла глаза. Золту показалось, что они светлее, чем обычно, - цвета
голубоватого льда. - Я хочу, чтобы ты с ним разделался, Золт. Разделался так же,
как он разделался с нашей кошечкой. Пусть он нам и брат...
- После того что он сделал, он нам не брат! - прорычал Золт.
- Пришиби его, Золт. Так же, как он пришиб бедняжку Саманту. Раскрои ему
башку. Разбей череп, чтоб мозги потекли.
Золт слушал этот тихий голос как завороженный. Иногда - в такие вот минуты -
похотливые нотки в голосе сестры звучали особенно внятно. Он не просто ласкал
слух, он вползал в сознание, обволакивал мозг, точно дымка, точно туман.
- Бей его, терзай, круши. Переломай кости, выпусти кишки, вырви глаза. Он еще
пожалеет, что прибил Саманту.
Золт стряхнул оцепенение.
- Можешь не беспокоиться. Доберусь до него - убью. Но не из-за кошки. Из-за
матери. Забыла, как он с ней обошелся? Семь лет я не могу отомстить за мать, а
ты лезешь со своей кошкой.
Лилли осеклась, нахмурилась и отвернулась. Кошки отхлынули от лениво
раскинувшейся Вербены.
Растянувшись бок о бок с сестрой, Лилли слегка повернулась, приникла к ней
грудью и положила голову ей на грудь. Их обнаженные ноги сплелись. Вербена в
полузабытьи принялась ласково поглаживать шелковые волосы сестры.
И снова кошки облегли сестер, прильнув к каждой тепло"! складке их тел.
- Здесь был Фрэнк, - повторил Золт, обращаясь скорее к себе, чем к сестрам, и
руки его сжались в кулаки.
Ярость взметнулась в его душе, словно вихрь в далеком океане, грозящей
перерасти в неистовый ураган. Нет-нет, предаваться ярости нельзя, надо взять
себя в руки. Ярость расшевели темную страсть. Убийство Фрэнка угодно матери,
ведь Фрэнк предал родных, и смерть его - на благо семьи. Но, если Золт,
обуреваемый безоглядной ненавистью к брату, не сумеет его разыскать, он уже не в
силах будет противиться заветному желанию и опять убьет кого попало. И мать на
небесах вознегодует, на время отвернется от него, откажется признавать в нем
сына.
Устремив взгляд в потолок, в незримое небо, где в чертогах Господних
пребывает теперь мать, Золт пообещал:
- Я не поддамся искушение. Сдержусь. Непременно сдержусь.
Он покинул сестер с их кошками, вышел из дома и направился к миртовой
изгороди поискать у каменных опор ворот, где Фрэнк убил Саманту, следы брата.
Глава 19
Бобби и Джулия поужинали в кафе "Оззи" и перебрались в бар по соседству. Тут
играла музыка и пел Эдди-Дей, певец с гибким, бархатным голосом. Музыканты
наяривали современные мелодии, но попадались и вещицы пятидесятых - начала
шестидесятых. Это, конечно, не джаз биг-бенд, но ранний рок-н-ролл отдаленно
напоминал свинг. Бобби и Джулия вполне могли танцевать под такие мелодии, как
"Мечтательный влюбленный", румба, "Ла бамба", ча-ча-ча, не говоря уже о песнях в
стиле диско - в репертуаре Эдди Дея имелись и они. Так что супруги не скучали.
После посещения Сьело-Виста Джулия не упускала возможности потанцевать.
Разрядочка что надо; отдаешься музыке, следишь за ритмом, стараешься не сбиться.
А все остальное можно выбросить из головы Горе, угрызения совести как рукой
снимает. А уж как Бобби любит танцевать, особенно под свинг! Крутишься,
прыгаешь, меняешься местами с партнершей. Слушаешь музыку - и забываешь обо всех
невзгодах, танцуешь - и душа радуется. И заживают понемногу душевные раны.
Пока музыканты отдыхали, Бобби и Джулия за столиком на краю танцевальной
площадки пили пиво. Болтали обо всем, кроме Томаса, но разговор так Или иначе
возвращался к Мечте. К примеру, как обставить бунгало на побережье. Слишком
тратиться на мебель они не собирались, но перед двумя раритетами эпохи свинга
устоять не мели. Это горка в стиле арт деко из мрамора и бронзы работы Эмиля
Жака Рульмана и, конечно же, музыкальный автомат фирмы "Вурлицер".
- Модель 950, добавила Джулия. - Потрясная штука. На ней такие стеклянные
трубочки с водой, и в них пузырьки. А на передней панели - прыгающие газельки.
- Таких автоматов выпустили всего четыре тысячи. Все из-за Гитлера.
"Вурлицеру" пришлось переходить на военную продукцию. Кстати, пятисотая модель
тоже ничего. И семисотая.
- Да, ничего. Но с девятьсот пятидесятой не сравнить.
- По стоимости тоже.
- И ты станешь мелочиться, когда речь идет об идеале красоты?
- Это "Вурлицер-950" - идеал красоты? - удивился Бобби.
- Ну да. А что же еще?
- Мой идеал - это ты.
- Ты очень любезен. Но от "Вурлицера" я не отступлюсь.
- А я, по-твоему, как - идеал красоты? - подмигнул Бобби.
- Ты, по-моему, просто упрямец, который не позволяет мне купить
"Вурлицер-950". - Игра уже начала забавлять Джулию.
- Может, лучше возьмешь "Сибург"? Или "Паккард Плеймор"? Нет? Ладно, ну а
"Рокола"?
- Да, "Рокола" - это неплохо, - согласилась Джулия. - Заведем себе и
"Роколу". И "Вурлицер-950".
- Соришь деньгами, как подгулявший матрос.
- Я рождена для роскоши. Это аист напутал: нет чтоб доставить меня к
Рокфеллерам.
- Ты бы не прочь с этим аистом посчитаться, а?
- Посчиталась уже. Много лет назад. Зажарила и съела на Рождество. Очень
вкусно, и все же Рокфеллершей я так и не стала.
- Ну как ты, развеселилась? - уже серьезно спросил Бобби.
- До чертиков. И пиво тут ни при чем. Не знаю, с чего это, но сегодня мне так
хорошо. Все непременно будет, как мы задумали, Бобби. Скоро мы бросим работу и
станем жить-поживать в своем бунгало на берегу. Улыбка сползла с лица Бобби. Он
нахмурился.
- Чего ты куксишься, кисляй?
- Ничего.
- Я же вижу. Ты сегодня весь день сам не свой, только стараешься виду не
показывать. Какая муха тебя укусила?
Бобби отхлебнул пива.
- Видишь ли, - наконец отважился он, - тебе кажется, что все будет
замечательно, а мне кажется, что все будет очень даже скверно. У меня дурные
предчувствия.
- У тебя? У мужичка-бодрячка? Бобби продолжал хмуриться.
- Занялась бы ты пока бумажной работой. Отдохни от стрельбы.
- С какой стати?
- Я же говорю: дурные предчувствия.
- Какие еще предчувствия?
- Что я могу тебя потерять.
- Я тебе потеряю!
Глава 20
Повинуясь невидимой палочке дирижера-ветра, дружный шепот миртовых листьев то
крепчал, то затихал. Густая живая изгородь, с трех сторон окружавшая участок,
где стоял дом, возвышалась метра на два и вымахала бы еще выше, если бы Золт
пару раз в год не подстригал ее электрическими садовыми ножницам.
Золт отворил невысокую железную калитку между двумя каменными столбами и
вышел на усыпанную гравием обочину дороги. Слева на холмы, петляя, взбегало
двухполосное асфальтовое шоссе. Справа это шоссе спускалось к далекому
побережью. Вдоль него - коттеджи с земельными участками; чем ниже по склону, тем
меньше участки. В городе - раз в десять меньше, чем владение Поллардов.
Рассыпанные по склону огоньки к западу роились все гуще и вдруг через несколько
миль натыкались на черную преграду: дальше - ни зги. Эта преграда - ночное небо
и кромешная ширь холодного и бездонного океана.
Золт шел вдоль высокой живой изгороди. Наконец чутье подсказало: вот то
место, где стоял Фрэнк. Золт поднял руки и поднес широкие ладони к трепещущей
листве, как будто листья могли сохранить какие-то следы присутствия Фрэнка.
Ничего.
Раздвинув ветви, Золт оглядел дом. Ночью он будто вырастает. Словно в нем не
десять комнат, а все восемнадцать, а то и двадцать. В окнах на фасаде -
темным-темно, и лишь в задней половине светилось окно кухни. Если бы не этот
желтый свет, пробивающийся сквозь грязные ситцевые занавески, можно было бы
подумать, что в доме никто не живет. Прихотливая отделка карнизов местами
разрушилась, местами совсем обвалилась. Крыша террасы провисла, перекладины
перил сломаны, ступеньки прогнулись. Даже при скудном свете низкого месяца
видно, что дом давно пора покрасить: старая краска шелушилась, кое-где она до
того истончилась, что стала прозрачной, как кожа альбиноса. Там, где она
осыпалась, проглядывает дерево - ни дать ни взять потемневшие кости.
Золт попытался угадать, что у брата на уме. Почему Фрэнк то и дело
возвращается? Он же боится Золта, и не без оснований. Сестер тоже. С домом у
него связаны страшные воспоминания. Ему бы бежать отсюда без оглядки, а он так и
вьется вокруг. Ищет чего-то, а чего - сам, наверно, не знает.
В сердцах Золт отпустил ветки и двинулся дальше. Постоял у одного каменного
столба, потом у другого. Где же это Фрэнк отбился от кошек и размозжил голову
Саманте? Ветер заметно умерился, но уже успел высушить кровь на камнях. В
темноте ее не разглядишь. Все же Золт не сомневался, что сумеет отыскать место
убийства. Он ощупал шершавый камень столбов сверху донизу, со всех четырех
сторон, прикасаясь к ним осторожно, словно боясь наткнуться на раскаленное
место. Но все напрасно: после убийства прошло слишком много времени. Теперь даже
его удивительный дар не поможет обнаружить смутный след ауры брата.
По растрескавшейся, идущей под уклон цементной дорожке Золт поспешил обратно
в дом. После ночной прохлады в кухне было особенно душно. Лилли и Вербена
по-прежнему сидели на подстилке в кошачьем углу. Вербена щеткой расчесывала
льняные волосы сестры.
- Где Саманта? - спросил Золт. Лилли склонила голову набок и недоуменно
воззрилась на него.
- Я же сказала. Убили.
- Тело где?
- Здесь, - Лилли развела руками, указывая на кошек, которые свернулись и
разлеглись вокруг.
- Которая Саманта? - спросил Золт. Кошки лежали неподвижно, поди разбери, где
тут труп.
- Все. Все они теперь Саманта.
Вот оно что. Этого-то Золт и боялся. Стоило какой-нибудь кошке протянуть
ноги, и близнецы рассаживали всю свору вокруг мертвого тела и отдавали
безмолвный приказ приступить к трапезе.
- Черт! - вырвалось у Золта.
- Саманта жива. Она вошла в нас, - продолжала Лилли своим обычным шепотком, в
котором теперь проскальзывала мечтательная истома. - Кошки нас не покидают.
Когда кошечка или котик умирают, они делаются частью каждой из нас, и мы
становимся сильнее. Сильнее и чище. И всегда будем вместе.
Интересно, участвовали в этом пиршестве сами сестры? Да тут и спрашивать не
надо. Лилли с нескрываемым удовольствием облизала уголки влажных губ, будто
смакуя лакомство. Вербена тоже облизнулась.
Золту иной раз казалось, что близнецы - существа какой-то особой породы. Он
никак не мог до конца уразуметь их повадки. Лица и взгляды сестер никогда не
выдавали их мысли и чувства. А это неизменное молчание Вербены? Непостижимые,
как их кошки.
Что так привязывало сестер к кошкам - Золт мог только догадываться. Эта
взаимная приязнь имела те же истоки, что и многочисленные способности Золта: и
то и другое - щедрый дар бесконечно любимой матери. Поэтому Золт не смел
усомниться, что эти отношения чистые и благотворные.
Но сейчас Золт был готов прибить Лилли. Знала же, что Фрэнк прикасался к телу
кошки, - и не сохранила. А как бы оно сейчас пригодилось Золту! Мало того, Лилли
даже не удосужилась его разбудить, когда появился Фрэнк. Прямо руки на нее
чешутся. Ее счастье, что она Золту сестра, а сестру он тронуть не дерзнет.
Сестер ему ведено всячески оберегать. Мать все видит.
- Куда дели объедки? - спросил Золт.
Лилли махнула рукой на дверь.
Золт включил наружный свет и вышел на заднее крыльцо. На некрашеных досках,
словно диковинные игральные кости, были раскиданы позвонки и обгрызенные ребра.
В том месте, где располагалась входная дверь, под прямым углом к стене,
образуя с ней внутренний угол, шла другая стена. Таким образом, крыльцо было
открыто лишь с двух сторон. В самом углу Золт обнаружил кусочек хвоста Саманты и
обрывки шерсти - их загнал туда ночной ветер. На верхней ступеньке валялся
изувеченный череп. Золт схватил его и спустился на нестриженую лужайку.
Ветер, который с вечера все стихал и стихал, неожиданно совсем прекратился. В
студеном воздухе любой звук разносится далеко-далеко, но сейчас ничто не
нарушало ночного безмолвия.
Стоило Золту прикоснуться к любому предмету - и он безошибочно определял, кто
последним держал его в руках. Более того, порой он даже мог сказать, где
находится этот человек сейчас, и, отправившись туда, неизбежно убеждался, что
ясновидческий дар его не подвел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55